Шедевры и преступления. Детективные истории из жизни известного адвоката - Александр Андреевич Добровинский

– Я через пятнадцать минут могу спуститься вниз и сделать тебе кофе. Мадам не отвечает? Хорошо, иди, я скоро буду.

Пятнадцать не пятнадцать, но через тридцать минут горничная вошла в кабинет с подносом. Кофе, тосты, масло и варенье – что еще нужно для счастья в шесть тридцать утра в чужой квартире?

– Пилар, помнишь, ты мне говорила, что мадам была очень раздражена и обеспокоена после одного телефонного разговора? Ты мне еще рассказала, что она разговаривала на языке, который ты не понимаешь… или что-то в этом духе. Она разговаривала по-русски?

– Нет, ни в коем случае. Я много раз бывала в Москве. Там живут моя сестра и двоюродный брат. Они бежали в тридцатых от Франко. Знаешь эту историю?

– Да, знаю, конечно.

– Так вот, я хорошо могу различить русскую речь после стольких лет работы в этом доме и всех своих путешествий в Россию. Нет, в тот раз она не говорила по-русски, она говорила по-немецки. Я уверена. А зачем это тебе?

На мне не было бигуди, но это была моя очередь пропустить вопрос мимо ушей.

Придется все-таки будить маму.

– Если ты не спишь по ночам, это не значит, что я должна не спать вместе с тобой.

– Мамочка, прости. Просто очень важно то, что я сейчас тебе поставлю послушать. И я обещаю тебе поехать в Италию учить немецкий.

Суть разговора была мне уже понятна, но требовались кое-какие детали:

«Мужчина был крайне удивлен и раздосадован, что фрау Кандински не хочет ставить принадлежащие ему семьдесят одну работу, изображения которых он ей прислал, в какую-то книгу, под предлогом того, что она их не помнит. Не для того, чтобы услышать этот неподобающий порядочному человеку ответ, он хранил их все это время после войны. Нина Николаевна настаивала на своем и говорила, что изображение получила, но принять их, как стопроцентные работы ее покойного мужа, не может и не хочет. Со всеми сожалениями. Мужчина предложил Нине Николаевне что-то вроде бизнеса: она признает работы, он отдает ей с продажи двадцать процентов. Ответ отрицательный. Хорошо, тридцать. “Именем покойного мужа я не торгую”. Ответ: “Нет”. Она спрашивает, кто он и откуда эти полотна? Ответ: “Вам не все ли равно, кто я и где взял картины, если вы имеете наглость не признавать их настоящими?” Дальше все довольно агрессивно, и некое обещание еще вернуться. Со стороны мужчины».

– Все? Дай поспать раз в жизни. Ты завтракал? А что ты ел? Только не обманывай маму.

Мне срочно нужен каталог-резоне. Первая версия. Та, которая самая худенькая.

Я снова сел за письменный стол и начал читать интересующую меня главу.

Спать уже не хотелось никоим образом. Строчки завораживали разрывающей мозг двусмысленностью. Передо мной открывалась целая, утопленная в общих предложениях, хорошо спрятанная, зарытая годами и хитросплетениями человеческих характеров и судеб, невероятная история. История того, что совершенно не подвластно ни знаниям обывателя, ни даже искусствоведов, и известная только двум, ну хорошо, теперь уже трем людям на свете. И один из них я. Можно просто сойти с ума. Она будет все отрицать, она немедленно меня уволит, она станет врагом, но как говорил мой дедушка: «Вы можете лечить пациента как хотите, вы можете определить диагноз. Но мы-то знаем, что пульса нет…»

А вот и цифры. Есть! Все сходится. Точно, как в письме Лифаря: 159, 300, 259. Конечно, никто в мире их не подтвердит. Это просто невозможно по определению. Даже у точнейших арийцев.

Осталась еще одна последняя вещь. Хотя ответ я знаю почти наверняка:

– Мама? Прости еще раз. А в разговоре они называли друг друга по имени? Или дать тебе послушать текст еще раз?

– Да, по-моему, называли. Подожди, дай вспомнить. Они так быстро говорили и спорили. Она фрау Кандински, а он…

Мама вспомнила. Вспомнила то, что я и так уже знал.

Теперь остается просто решить, что делать дальше.

Можно позвонить в парижскую полицию. Затаскают и ничего не сделают. Нет, неправда, сделают массу неприятностей: работал, не будучи оформленным, свидетельские показания, почти наверняка обыски. И все. Позвонить в швейцарскую полицию? Сочтут за психа. Приеду туда – могут еще и посадить. За что? А какая разница? Сначала посадят, потом будут выяснять. И потом, с чем звонить? Что произошло? Да, Нина Николаевна может быть привлечена по уголовной статье. Выкрутится – сто процентов. Она занимает в свои восемьдесят очень умную, я бы даже сказал, продуманную позицию. Нет, идти в полицию не с чем.

Я попросил Пилар дать мне поспать еще немного и не тревожить. В груди образовался неприятный нервный комок. И страшная усталость.

Где-то около девяти тридцати зазвонил телефон. Пилар ответила из гостиной.

Через пару минут горничная с тряпкой в руках вошла в кабинет. Разбуженный телефонной серенадой, я уже сидел на диване в ожидании плохих новостей. Ждал, но все-таки надеялся на чудо.

– Звонил какой-то журналист из Paris Match. Говорил какую-то ерунду и спрашивал, когда в последний раз я разговаривала с мадам. Сказал, что ее нашли утром без сознания или что-то вроде этого. Что нам делать?

Без сознания? Значит, она жива? Это уже хорошо. Но откуда журналисты что-то пронюхали? Очень странная история. Мы не знаем, а они в курсе.

– Пилар, брось эту тряпку и немедленно включи France Info. Единственное радио, которое дает постоянно все новости.

Сколько лет живу во Франции, а никак не могу привыкнуть, что школа начинается не первого сентября. По радио шли рассказы о пробках на дорогах, о возвращении людей после августовских каникул, о грядущих забастовках и о последнем сентябре семилетия президентства Жискара.

И вот тут срочная новость.

«Сегодня в восемь тридцать утра приходящей горничной было найдено тело вдовы знаменитого художника-абстракциониста Василия Кандинского. Вчера горничная Элизабет Мюллер была выходная и не знает, кто посещал мадам Кандинскую в ее шале шикарного горнолыжного курорта города Гштад в швейцарских горах. Прибывшая немедленно на место кантональная полиция констатировала насильственную смерть от удушья. Однако следует ожидать более подробной информации после вскрытия тела. Покойной было немногим больше восьмидесяти лет, она родилась в Российской империи и имела гражданство Франции с конца тридцатых годов. На первый взгляд госпожи Мюллер, в доме ничего не пропало. Картины кисти знаменитого абстракциониста висят на своих местах. Мэтр Градо, нотариус и душеприказчик покойной, огласит в скором времени завещание госпожи Кандинской и сделает его публичным в части наследства шедевров ее мужа. Такова была воля покойной. Следует отметить, что на последнем аукционе Sotheby’s в Лондоне