Брак по расчету - Фелиция Кингсли

– Я говорил о лошади, – замечает Харринг.

Девушка смотрит на него, сильно прищурившись:

– Ну и сволочь.

Вопросительно смотрю по очереди на Эшфорда и Харринга, не понимая, потом Эшфорд объясняет:

– Харринг у нас искушенный плейбой, и никаких сдерживающих факторов у него нет.

– Зато есть особая предрасположенность к шуткам грубым, вульгарным и политически некорректным, – уточняет его друг.

– Мы дружим еще с колледжа, потом вместе учились в Оксфорде со всеми вытекающими.

– Но ты не в форме команды по поло, – замечаю я.

– Ты что, шутишь! Я пилот «Формулы‐1» и не могу рисковать – что, если упаду с лошади и сломаю запястье? – возражает он, поправляя пиджак цвета хаки поверх белой льняной рубашки и таких же брюк и опуская на глаза солнечные очки.

– Это одно из многих противоречий Харринга. В каждом заезде он рискует своей жизнью и при этом беспокоится, как бы не упасть с лошади.

– Но рискую-то я, Паркер, или нет?

– Именно ты, я не претендую.

– Ладно, итак, вот и твоя Джемма! Если могу быть бессовестно откровенен, на уроженку Лондона она не похожа.

Я чувствую, что с Харрингом могу говорить открыто.

– Его матери не нравится мой внешний вид, и при помощи этой болезненной трансформации она попыталась превратить меня в молодую версию себя. – И, сказав это, я вытаскиваю шпильки, и волосы рассыпаются по плечам. – Она их терпеть не может, – говорю я, указывая на кончики цвета фуксии.

– Дельфину, должно быть, хватил инфаркт! – замечает Харринг, глядя на мои локоны.

– К сожалению, нет, – отвечает Эшфорд.

Раздаются звуки труб: игроков созывают на поле.

– Игра вот-вот начнется, – замечает Эшфорд.

– Раз ты не играешь, то можешь присоединиться к группе старикашек и помочь мне снизить средний возраст по больнице, – предлагаю я Харрингу. Он милый и, думаю, мог бы рассказать мне парочку щекотливых историй об Эшфорде.

– По правде сказать, у меня в планах кое-что другое, – отвечает он, вытянувшись и пытаясь разглядеть кого-то за нашими спинами. – Алисия Трахерн сегодня сногсшибательна!

Эшфорд скептично смотрит на него:

– Трахерн? Ты же всегда говорил, что у нее оттопыренные уши, как у слона!

– Но сегодня она распустила волосы, так что ушей не видно. – И с этими словами Харринг исчезает в толпе зрителей.

Эшфорд пожимает плечами:

– Такой уж Харринг.

Пока Эшфорд направляется на поле вместе со своей командой, я иду обратно к своей очаровательной компании из дома престарелых, но натыкаюсь на группу девушек примерно моего возраста, и… боже, я хочу провалиться сквозь землю!

Эта чокнутая Дельфина заставила меня поверить, что я должна ходить, завернувшись в выцветшие обои, а все эти девушки одеты по последней моде в яркие короткие платья с развевающимися юбками с воланами! Они будто сошли с первой полосы журнала Vogue.

Когда они меня замечают, то собираются в круг, и я оказываюсь в центре.

– Леди Берлингем, я полагаю. Новая хозяйка Денби-холла, – произносит самая высокая, глядя на меня. – София Скайпер-Кенситт. Я знаю Эшфорда всю свою жизнь. – Она снова оглядывает меня с ног до головы. – Какой ошеломительный выбор.

– Исключительный, – вторит ей кто-то. – Мы все с нетерпением ждали возможности познакомиться с новой герцогиней.

– И какой прелестный вид! – добавляет третья.

– Вы тоже отлично выглядите. Я видела похожие платья в «Селфриджес» [33].

Они замолкают, и Софи (кажется) говорит:

– Я не хожу в «Селфриджес». Платье сшил портной на заказ.

Растерянно смотрю на них, колеблясь: не хочу возвращаться к бабулькам! Я хочу быть здесь, с этим девушками, и говорить о моде и вечеринках.

– О, ну тогда мы могли бы посмотреть игру вместе, не знаю, поболтать, может, вы порекомендуете мне хорошего портного и на следующем мероприятии я тоже буду не среди тех, кто пережил Первую мировую войну!

На лице Софи появляется удрученное выражение.

– Наш шатер полон. Обычно всегда кого-то не хватает, но сегодня первый чемпионат и пришли абсолютно все, – выделяет она последние слова. – Даже для собаки места нет – причем маленькой. – И все вокруг смеются, будто услышали шутку века.

Это что, оскорбление?

– В таком случае в следующий раз, – говорю я, поправляя ненавистную шляпину, сползшую мне на лоб.

– Ждем с нетерпением, – отвечают они, направляясь к шатру.

А я возвращаюсь к своим старушкам.

Бюстгальтер расстегнулся, и все время матча я чувствую, как он болтается на спине, доводя меня практически до исступления, но поправить его прямо здесь нельзя, поэтому, как только заканчивается первый тайм, я бегу к туалетным комнатам.

Закрывшись в кабинке, наконец снимаю верхнюю часть наряда и пытаюсь застегнуть крючки. Чтоб ее, эту Дельфину с ее корректирующими бюстгальтерами неправильного размера! И, пока снимаю белье и пытаюсь отрегулировать лямки, дверь в туалет распахивается, впуская внутрь смех и перестук каблуков.

Как ее там зовут, ту тощую метлу с вялым рукопожатием, с которой я познакомилась? Софи? Да, должно быть, она – узнаю этот голос с поставленным произношением, а с ней, должно быть, и остальные фарфоровые куклы.

– Стоило прийти, только чтобы увидеть ее. Ну и цирк!

– Уродов, ты хочешь сказать, – добавляет второй, незнакомый голос.

– Или зоопарк! – вторит третья.

Я пытаюсь сдержать смешок, думая о ничего не подозревающей жертве сплетен.

– Серьезно, вы видели, как она ходит? Качается, точно с похмелья!

– Не говоря уже о наряде! За километр видно, что ее заставили это надеть. Вся ерзает, точно хочет сбросить одежду.

– Я думала, у Эшфорда вкус получше. Эта Джемма определенно ничем не выделяется!

– Готова спорить, она даже не говорит по-французски! Или по-немецки, – замечает еще один, более пронзительный голос.

Осознав, что объект их колкостей именно я, смеяться мне уже не хочется. Боже, какая ярость поднимается внутри! И как мне хочется выйти и сказать им пару ласковых, схватить за волосы и потрепать! Да, будь мы на стадионе, и вопросы решали бы по-моему. Будь на мне моя одежда, я могла бы защититься. Но вместо этого на мне какой-то мешок, в котором мне хочется умереть от стыда, и да, приходится с ними согласиться: меня заставили его надеть. Да, я не говорю по-французски и даже по-немецки. Но я не такая сволочь, как вы!

Болтовня и хихиканье смолкают, когда неожиданно распахивается дверь другой кабинки и звучит еще один незнакомый голос:

– Знаешь, Линда, я как-то имела неудовольствие сталкиваться с твоим немецким, что устным, что письменным, и ты в обоих случаях в пролете. Про твой французский вообще молчу. Ведь это мой родной язык, так что сравнение неравное.

Трое сплетниц замолкают, а потом, после краткого плеска воды и шума сушилки для рук, четвертая участница разговора, похоже, выходит.

– Еще этой лягушатницы не хватало.

– Чтоб ей сквозь землю провалиться, этой Сесиль