Лабиринт Данимиры (СИ) - Бариста Агата

За одной из дверей оказалась библиотека, которой при других обстоятельствах я бы порадовалась. Книги здесь лежали даже на полу. Библиотекой Чудовище пользовалось — у входа лежала разворошенная кипа старых пожелтелых газет спортивной тематики, и рядом с газетами пыли не наблюдалось.

Ещё несколько комнат были в таком же заброшенном состоянии.

Я обследовала даже ванную и туалет. В туалете я вспомнила бессмертное «просочиться сквозь канализацию». Увы, это умение оставалось всего лишь остроумной литературной выдумкой. Я вообще никогда не слышала, чтобы кто-нибудь оказался на такое способен.

Я обошла весь дом внутри и снаружи, и потом ещё раз исследовала двор.

Никаких тайных входов-выходов, никаких открытых порталов.

Странное заброшенное место было надёжно замуровано, и я понятия не имела, как отсюда выбраться. Лабиринт закончился тупиком.

В полной прострации от открытия я поплелась на улицу, Чудовище потащился за мной. Я уселась на крыльце, он тут же уселся рядом, и внезапно это хождение по пятам стало меня нервировать.

Дурацкие стишки сложились сами по себе:

А и Б сидели на крыльце. А влипло, Б прилипло, неизвестно, что в конце.

Не знаю, понимал ли Чудовище, что я всей душой стремлюсь его покинуть, но периодически он искоса поглядывал в мою сторону, потом заводил глаза к небу и печально вздыхал.

Звёздные водовороты продолжали своё сияющее коловращение, но фантастическая красота чужого неба меня не трогала.

И Чудовища мне совсем не было жалко, мне до слёз было жалко саму себя.

Сейчас я могла думать только об одном: я оказалась запертой дважды — в чужом теле и в чужом измерении, без языка, без возможности связаться с близкими, с перспективой изменения психики не в лучшую сторону. И в довершении всего я была замурована один на один с рогатым клыкастым полубезумным существом, весь лексикон которого состоял из звериного порыкивания и дурацкого слова «кы».

Чудовище осторожно протянул ко мне палец, чтобы почесать за ухом.

— Отстань от меня! — Я зашипела и в раздражении тяпнула этот палец. Честно говоря, сама от себя не ожидала, и челюсть чуть не вывихнула, но стыдно не было. Конечно, Чудовищу этот укус должен был показаться комариным, но палец он отдёрнул, отвернулся и засопел.

«Не обижай его» — я вдруг вспомнила слова крысиной ведьмы.

Это вот этого, что ли, я не должна обижать?

Крыса знала, куда меня отправляет, знала, что отсюда нет выхода. Да, она выполнила обещанное — враги меня здесь не достанут, но и жизнью такое существование назвать нельзя. О чём она думала, когда заточала меня здесь?

«Не обижай его»!

Она что же, подарила меня вот этому? В качестве домашнего питомца — чтобы наша рогатая и клыкастая деточка не скучала? От этих мыслей хвост у меня нервно задёргался, загулял по доскам.

Пока Чудовище обиженно сопел в сторону, я бесшумно поднялась, подёргивая хвостом, и так же бесшумно вернулась в дом, нашла комнату с книгами и, стараясь не оставлять на видном месте следов в пыли, просочилась в узкую щель на нижней книжной полке, в пустоту за первым рядом книг. Это укромное местечко было запримечено мною при обследовании дома. Здесь я собиралась отдохнуть от навязчивого внимания Чудовища.

«Кы! Кы! Кы!» — услышала я через некоторое время и испытала мрачное удовлетворение, расслышав в воплях Чудовища оттенок отчаянья.

Ищите, ищите. Не выйду ни за что, так вам всем и надо, угрюмо думала я, не вполне отдавая себе отчёт, кого имею в виду. Наверное, в тот момент мне хотелось отомстить всему миру.

Чудовище кыкал ещё долго, а под конец вдруг завыл, да так горестно, что мне стало не по себе, и в душе слегка шевельнулась совесть. Но потом он затих. Небось, взял в холодильнике пива, представила я, или чего покрепче — с его замашками станется. Сидит сейчас на крыльце, держит вверх ногами газету столетней давности и разглядывает чёрно-белые картинки с футболистами и боксёрами. Интеллектуал.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Вот и хорошо.

Вот и славно.

А я буду здесь сидеть.

Тоже мне, нашли плюшевого мишку.

Гоняя оскорблённые мысли по кругу, я задремала.

И опять-таки оказалась в собственном человеческом теле. Но на этот раз я очутилась не в чёрной степи, к которой уже начала привыкать, а в Малом переулке, в комнате, где так мерзко и страшно закончился чудесный летний день, день моего восемнадцатилетия. Раньше я видела эту сцену только со стороны — кошачьими глазами, а теперь чётко осознавала, как бессильная, обездвиженная, вишу в воздухе над магическим кругом, и сгустки хищного тумана, принюхиваясь и примериваясь, плавают вокруг. Голова была запрокинута, я силилась приподнять её, но тут неистовая боль пронзила тело насквозь — это демоны приступили к пиршеству, я закричала, срывая голос на хрип, и, к счастью, смогла проснуться.

Меня трясло как в лихорадке, фантомные боли выламывали тело. Каким-то образом я одновременно находилась и здесь, и там, на месте своей гибели. Эти ощущения стали настолько невыносимы, что я вскочила на ноги. Мне немедленно, прямо сейчас, нужен был хоть кто-то рядом, чтобы изгнать терзающие воспоминания, которые забрали надо мною слишком большую власть.

Особого выбора не было.

На ватных подгибающихся лапах я покинула своё убежище.

В комнате с лежанкой Чудовища не оказалось. И в других комнатах тоже.

Дом показался мне пустым и зловещим.

Дверь на улицу была приоткрыта, я осторожно выглянула наружу.

На крыльце никто пива не пил, газет не читал.

Тишина стояла такая, что даже звенело в ушах.

Колдовская ночь закончилась, утреннее небо над двором приобрело обычный вид — стало низким, серым и совершенно петербургским, только не было птиц.

Я нашла его в бурьяне за домом.

Он лежал на боку, скрюченный, среди высокого репейника, на груде из досок, кирпичей и битого стекла. Сначала мне показалось, что Чудовище мёртв — было в его позе что-то сломленное, безжизненное. Потом я осторожно прикоснулась лапой к его руке и почувствовала, что кожа тёплая.

Я села рядом и приготовилась терпеливо ждать. Сразу стало легче, терзающие мороки начали бледнеть.

Не знаю, сколько прошло времени, и сколько я так сидела, прислушиваясь к тихому дыханию. В конце концов он зашевелился и приоткрыл глаза. Сначала взгляд был мутным и бессмысленным, потом Чудовище заметил меня, легонько вздохнул и снова закрыл глаза.

Я протянула лапу и снова потрогала его руку.

— К-кы-ы-ы…  — еле слышно произнёс он. — Кы…  — Нелепая морда исказилась от усилия, верхняя губа вздёрнулась, обнажились клыки. — К…  к…  с-с…  Кы-ы-са!

9

Больше всего новому слову в своём лексиконе радовался сам Чудовище. Он с удовольствием повторял на все лады «Кы-ы-са» столько раз, что не будь он слаб рассудком, я так или иначе заставила бы его замолчать. Однако невинная ущербность Чудовища сковывала мою волю.

К тому же, осознав положение, я пришла к выводу, что отыгрываться на единственном существе, с которым можно было контактировать хоть как-то, пусть даже на уровне жестов и взглядов, было бы верхом неблагоразумия.

Несколько раз я возвращалась к памятным словам крысиной ведьмы об убежище: «и только от тебя будет зависеть, превратишь ты его в ад или в рай». Положим, на рай это место совсем не походило, да и никогда не станет походить, но от моей стойкости и здравомыслия действительно зависело многое.

Главное — не сдаваться, уговаривала я себя, и когда-нибудь фортуна повернётся лицом.

Всё можно исправить, если пока душа не разорвана в клочья.

Поэтому я регулярно совершала обход дома и двора — в надежде на вдруг открывшуюся лазейку, и так же упрямо продолжала разговаривать с Чудовищем, как если бы он мог меня слышать.

Так проходили дни и ночи, а я по-прежнему была заперта в этом месте, и даже не смогла определить, где именно нахожусь. Небо иногда озарялось адскими всполохами, иногда приобретало нежную петербургскую перламутровость; во дворе рос обычный бурьян, но среди заурядных сорняков качались на тонких полосатых стебельках цветы с прозрачными лепестками. В библиотеке рядом стояли книги, набранные незнакомым шрифтом — таких букв я не знала, и книги на русском, английском и других знакомых языках.