Самосбор - Олег Сергеевич Савощик

кого-то из них забирали с собой. В этих случаях ВОХРу полагалась химзащита и подобие огнемета, стреляющего – чтобы раньше времени не угробить подопытного – сжатым воздухом. Такое оружие пришлось очень кстати. В бытность ликвидатором я всякого насмотрелся, и самое трудное теперь было избавиться от рефлекторного нажатия на спуск огнемета. Так что, будь он настоящим, я выжег бы к черту весь их Зверинец в первую же смену. А так и говорить не о чем – всего-то пару раз раскидал тварей по стенам камеры и успокоился. Зато лаборантов повеселил. Поржав, они объяснили, что каждый новичок-ВОХР делает то же самое. Я заметил, что ничего удивительного, раз уж все ВОХРы из бывших.

Про себя я делил существ на два типа – сонь и агрессоров. Сони сидели по нескольку штук в одной камере и часто вообще не понимали, что происходит. Самосбор выел им мозги до основания.

Десять циклов назад, когда меня только призвали, наш отряд кинули на ликвидацию остатков куриной фермы при местечковом заводе концентратов, и вот там я впервые познакомился с Соней. Столько циклов прошло, а до сих пор помню эту картину: проступающие сквозь остаточный фиолетовый туман металлические насесты, на них кучками, как ни в чем не бывало, – курицы. Я их прежде лишь на картинках видел и не сразу сообразил, что с ними не так. И только подойдя ближе, понял – у них нет голов. Совсем. Мало того – нет среза, крови, еще каких-то следов. При этом они определенно были живы, но выглядели так, будто голова – совершенно ненужная им деталь. Переминались с лапки на лапку, встряхивали крыльями. Меня тогда замутило, а капитан хмуро сказал: «Держись, салажонок. Хуже нет, чем умыться собственной блевотиной в противогазе». А потом, пробираясь через куриное дерьмо пополам с опилками, мы наткнулись на Соню. В серой робе и резиновых сапогах он деловито греб одну и ту же кучу с места на место и выглядел чрезвычайно занятым. Вдруг выпрямился и повернулся всем корпусом к нам, будто услышав шаги. Только услышать их он не мог, потому что головы у него тоже не было. Ни головы, ни шеи. Замусоленный воротничок аккуратно застегивался до самой верхней пуговицы, а внутри было пусто. Он замер, постоял секунду, опираясь на лопату, а потом быстро-быстро засеменил в нашу сторону. Тогда я не выдержал – заорал со всей дури и жал на курок до тех пор, пока все впереди не превратилось в гигантский костер. После опытные ликвидаторы снисходительно мне поведали, что безголовый был не опасен. «Хотя, конечно, зрелище неприятное, особенно для стажера. Ничего, привыкнешь!» Привык. Но теперь, глядя, как во время кормежки твари бестолково мечутся по клетке, сталкиваясь друг с другом, упираясь в стены и бессмысленно всплескивая руками, я видел желтые куриные лапки на покрытом испариной металле насеста и пучки грязных перьев там, где должна быть голова.

Но не все существа были так безобидны. В трех камерах из восьми находились агрессоры: твари из тех, кого ликвидатор уничтожает на месте. Если они не уничтожат ликвидатора первым. Их приковывали толстой цепью, а за час до кормежки через вентиляцию подавали газ. Потом пять минут долбили в герму железной трубой, чтобы проверить, подействовал ли он. Если внутри царила тишина, дверь открывали. Стоит ли говорить, что при этом ВОХР вооружался по полной? Для Агрессора сжатый воздух был не опаснее старческого пердежа. Стены их камер приходилось обрабатывать химзащитой от слизи всякий раз, когда открывали герму. И всякий раз они обрастали ею заново. Будто, попав под Самосбор, эти твари сами становились его частью, сея вокруг себя смерть и разложение. Двоих из них я встречал раньше – монстров, отдаленно похожих на человека, с голой, морщинистой, покрытой язвами кожей, вытянутой мордой и длинными паучьими конечностями. Они были дико сильны и нападали мгновенно, не давая ни секунды на размышления. Хватало двух секунд, чтобы здоровый человек умер мучительной смертью. При мне ни одного Агрессора из камеры не забирали, и я бы точно не согласился укладывать его на гермокаталку. Да и вообще, чтобы проводить опыты над такими, надо быть полным психом. Хотя, наверное, не зря говорят, что все ученые психи и есть.

Еще одного, похожего на груду битых камней, сплетенных в искореженное тело, мне прежде встречать не доводилось. Стены его камеры покрывал синий мох, приторно вопящий от прикосновений. Я старался не думать, что сделала бы с нами тварь, если б внезапно очнулась. О таком вообще лучше не думать.

Две последние камеры были пусты. Их не отпирали, чтобы поставить корм, оттуда не доносилось ни звука, и в вахтенном журнале напротив граф с цифрами 9 и 10 стояли прочерки. Но две смены назад, совершая обычный рейд по коридору, я услышал едва различимый стук.

Такой же, как и сейчас…

Я остановился. Постоял, прислушиваясь, но кроме обычного шума из камер сонь ничего не разобрал. Трудно в таком гвалте отделить звуки один от другого. Скорее всего, эхо отзеркаливается от стен, вот и кажется всякое…

Я шагнул дальше…

(щелк…)

…когда из-за двери раздался неуверенный голос:

– Жека… Жека Янковский, ты?

* * *

На кухне было интересно. Стоя между холодильником и плитой в одной тапке и держа в руке вторую, Юля сосредоточенно вглядывалась куда-то в стену. Полулежа на стуле, Костя сосредоточенно вглядывался в голые Юлины ноги. Было неловко нарушать эту идиллию, но после смены до невозможности хотелось сосредоточенно вглядеться в холодильник.

– Что у вас там? – поинтересовался я.

– Таракана ловим, – поделилась Юлька. – И откуда они только берутся?! В этом секторе даже Самосбора не бывает, а они – пожалуйста!

– Притащил, эт самое, кто-то снаружи, – лениво протянул Костян, глаз не сводя с Юльки. Его можно было понять: Юля, техничка нашего блока, сама по себе красавица, а здесь, в закрытом пространстве, ей, кажется, готовы были поклоняться все, от научрука до сурового начальника ВОХРа Игоря Натаныча.

Наконец Костя моргнул и перевел осоловелый взгляд на меня.

– Чем ты там щелкаешь? – спросил недовольно.

– Шарнир разболтался.

Я выложил концентрат на сковороду и включил конфорку. Он сразу же зашкворчал, и я потянулся за лопаткой. Красный быстро пригорает, и, если вовремя не помешать, вкус будет безнадежно испорчен. По лопатке метнулась коричневая тень и вскарабкалась мне на пальцы.

– Вот он! – взвизгнула Юлька, шарахнув тапкой мне по протезу. Раз, другой, третий. Поверженный таракан спланировал на пол. – Ой, извините. – Она почему-то упорно мне выкала. Наверное, полумаска биоглаза добавляла лет двадцать. Засмущавшись, девушка покраснела и, как была, с тапкой в руке, скрылась в своей ячейке.

– Да ничего, – запоздало ответил я и снова повернулся к