Трансвааль, Трансвааль - Иван Гаврилович Иванов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А что дальше было в этот праздничный день в Новинах стало известно уже от Арсиной жены Марьи, когда та воротилась с именин столяра.
– Пошто так долго-то гостевала у лешенца-обложенца, стерва ты Мышьегорская? – брюзгливо накинулся на жену заждавшийся хозяин. – Поди, все пироги наворачивала. А нешто было б смотаться на кряж…
– Только оттуда и пришла, – так же сердито поперечила Марья.
– Пошло ж тогда порты-то не прихватила из «обчественной точки»?
– Оттого и не прихватила, что они там не ночевали… Сгорели порты с чужой задницы вместе с твоей «обчественной» сраминой. От твоих трудов и добра осталось, курам на смех, медная пуговка от опушки портов мельника Кузьмы Андреича. К тому ж и ее Абрамов спроворил себе на рубаху вместо значка «Ворошиловский стрелок». – Марья уже не в силах стоять на ногах от разбиравшего смеха, хлопнулась дородным задом на широкую лавку перед окном, продолжая покатываться над своим непутевым «Борцом за народное дело»:
– Вота теперича ты, как есть, взаправдашний коммунар беспортошный! Говорю, архангел Гавриил напустил на твою кособокую срамину молнию, которая враз пыхнула синим огнем и от всех твоих делов на кряжу остался пшик! Чиста-баста, снова приходи крещеный народ и пой песни по-над рекой.
Арся сграбастал со стола свой донос и потряс им над головой:
– Зато теперь у меня его земной тезка, Мастак-Гаврила, сын Ионов, ох, как запоет лазаря! Да еща попляшут вместях с Грачем-Отченаш на раскаленной сковороде!
Марье было не впервой слышать о доносах своего суженого прохиндея из Новин, чего она не одобряла:
– Скомкай свою поганую бумагу да прибереги ее для другой своей надобности. – И тут сделалась серьезной. – Опоздал-таки, Арсюша, дать ход своей бумаге… Ушел от нас Мастак.
– Куды это, Конда, отправился от такого-то застолья?
– Давеча ушел, отсюда теперь не видать.
Арся, замороченный недомолвками жены, часто взмаргивая своими смышленными глазками, взвился ужаленно:
– Чо-о, мелешь-то, мельница пустая?
– Прямь уж и «мельница», вот ты-то, как есть, мукомол-пустомеля! – отбрила Марья. – Я тебе баю: ушел от нас наш столяр-от. А ты тут тычешь мне в лицо своей поганой бумагой… Теперь ищи-свищи его с багром на Кошкинскую запань, как ветра в поле.
– Да куды и с какой радости ему было уходить от стола, от еды и питья? – завистливо взъерепенился не на шутку Арся, готовый вот-вот приступить с кулаками к подбоченившейся жене.
Но это нисколько не смутило Марью:
– А с такой радости и ушел. Надоели вы ему, обалдуи несчастные, хуже-то горькой редьки… А к нашему Ионычу привалила большая радость. Родился долгожданный внук, для которого и имя-то было уже загодя надумано, в честь его прадеда: Иона. А когда деду-то, сидевшему в переднем углу, под зажженой лампадой вынесли на смотрины горластого Мастака, уж и незнамо в каком колене, он так весь и изошелся в словах: «Господи, не гадал-не думал, что доживу до этого светлого дня и часу в нашем зачумленном содоме и гоморре. А вот поди же ты, дожил и дождался!» И устало откинувшись спиной к стене, как бы забылся в себе. Подумали, что отдыхает в тихой радости… А он, глядь, и не дышит. Тихо отошел и вся недолга. Вот какая вышла для нашего Мастака легкая кончина.
– Во-о, гад-то, «сивая бородка»! – наконец осознав случившееся, обескураженно выдохнул Арся-Беда, «борец за народное дело». И в сердцах грохнул кулаком по столу, а затем стал рвать в клочья свой донос, утробно рыча: – Улизнул-таки гад от Кошкинской запани – попрыгать с багорком в руках по мокрым бревешкам… Улизнул!
Глава 5
Дива
…Итак, родился рыбарь Иона Веснин в предгрозье Великой войны. В годы новых песен: «Катюша», «На границе тучи ходят хмуро», «Если завтра война…»
А вот «мужиком» он стал еще в свое солнечное дошколярство. В компании жеребенка-сосунка, которого однажды в начале лета привел к себе на заулок на брючном ремне отец Гаврила Ионыч, его любимый «Конь Горбоносый», и сказал ему озабоченно, как ровне себе:
– Сынка, будь этой замухрышке в репьях вместо братика, иначе она пропадет… У нее мамка утопла при переходе гиблой осоковой мочажины. И она долго блукала вблизи ее без молока. Как только волки-бестии не набрели на нее-бедолагу и не размотали ее кишки по сосенкам да елушкам? Да и та же лисица могла б загрызть.
Так у мальчишки-дошколяра нежданно-негаданно объявилась четырехногая, как скажет его бабка Груша, «сестрица» с веселой залыской через всю ее прехорошенькую мордочку. По этой родимой метине ее так и нарекли, по-домашнему, словно само с языка сорвалось: Лысуха!
И еще неизвестно, кому больше повезло от такого нечаянно-бескорыстного «родства». То ли жеребенку, сироте-несмышленышу, которого в семье Мастака окружили такими заботами и вниманием – только что не сажали вместе с собой за обеденный стол и не укладывали спать под одеяло; то ли сыну-непоседе, который от свалившихся на него радостных забот и хлопот забыл все свои ребяческие шалости и проказы. Да оно и понятно. Это тебе не котенка или собачонку привадить к себе. Конь (!) для мальчишки – больше чем он сам для самое себя.
И первое, чему мальчишка по подсказке отца обучил свою нареченную «сестрицу», – это пить молоко от их Красены. Задирал ей мордочку и совал за щеку, за зубы на скуле, горло бутылки с молоком. Такие хитрости он многажды видел у цыган, к которым его брал отец, когда ходил к ним в гости в табор у Лешачьего урочища петь песни. (Мастак-младший так же, как и старший Ионыч, значился в деревне запевалой.) И вот, перед меной лошадьми в деревне, они для получения в придачу хорошего барыша себе поили их водкой для резвости.
Надо отметить и то, что и его рыжая Лысуха оказалась на редкость понятливой «родней». Стоило ей завидеть своего вихрастого «братца» с подношениями в руках, она встречала его радостным ржанием. Тут же задирала голову и потом с завидной охотой «дудолила» парное молоко утром и вечером. Мальчишка тоже не оставался в долгу. В знак своего признания за ее привязанность к нему он нередко смачно чмокал ее во вкусно пахнущие свежей травой и парным молоком бархатистые губы. И сирота-жеребенок, видно, доброту расторопного мальчишки воспринимал за материнские ласки и заботы. Поэтому, куда бы
