Точка невозврата - Евгения Ветрова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Почему? Может, влюблен был?
Федулов громко фыркнул.
– В Алену? В эту сестру милосердия? Нет, конечно, я не исключаю. Но Кирилл ему бы точно нос в череп загнал. Порошин как медведь: мирный увалень, малину жрет, но не дай бог на его делянку залезть. Заломает. Потом, конечно, пожалеет, но сначала кишки выпустит. Борисов не дурак был.
– Какие отношения, прям Шекспир.
– А то! Не знаю, если честно, кто Гора на тот свет отправил. Ну, Викторию, допустим, Константин Венедиктович мог. Но Борисова? Нет. Да Усов весь полет просидел на своем месте. Я же тогда не стал в очереди стоять, ушел. Минут через десять смотрю, рассосалось. Пошел. Борисов сидел один уже, что-то мне сказал, но я не понял. Я решил, что он уже наклюкался. Потому что лицо у него было странное такое, как у обиженного ребенка. И речь такая же. Язык у него заплетался, что ли? Если учесть, что он почти один всю бутылку выпил, так неудивительно.
– Он ведь умирал в этот момент, может, помощи просил, – сказала Жанна.
Федулов развел руками:
– Может, и так. Сейчас легко выводы делать. Тогда я решил, что он в зюзю. Вышел из туалета, смотрю, Борисов в отрубе, рядом пустая бутылка, ну, сунул ее под олимпийку. Дальше вы знаете. Это же самое я следаку рассказал. Верьте не верьте…
– Да верю. Я тут вообще ни при чем. А чашка была? Обычная коричневая чашка. В таких мы еще чай, кофе разносили.
– Что-то стояло на столике. Вроде коробка с обедом. А чашку не помню.
– Но коробка точно была?
– Была, – Федулов радостно улыбнулся. – Это хорошо помню. Коробка стояла полная, даже не съедено ничего. Я еще удивился, почему Федулов от обеда отказался.
«Он и не отказывался, – мысленно объяснила она, – обед Борисов съел. И кто-то принес ему другой. Очень интересно». Она глянула на часики, прошло почти десять минут. Надо идти назад.
– Я первая, – сказала она, подходя к лестнице, – вы за мной, минуты через две.
– Какие шпионские страсти, – буркнул Федулов.
– Ради бога, идите, – она махнула рукой. – Объясните тренеру, что вы тут делали. Мне-то что. Мне на лед завтра не выходить.
Федулов вздрогнул, одними губами шепнул:
– Ну вас, идите уже. Навязалась на мою голову.
* * *
Никто, похоже, не обратил внимания на их краткое отсутствие. Следователя не было видно. Чашки он, что ли, до сих пор изучает? Итак, Борисов назначил Виктории свидание в туалете, велел принести коньяк. Виктория пришла. Борисов взял у нее бутылку, вышел, столкнулся с Федуловым и увел его, чтобы тот не увидел Викторию. Но не из-за благородных чувств, не желая компрометировать замужнюю даму, а потому, что не хотел давать Федулову козырь против себя. Он же мог его сдать Усову, а тот друг Мухина, ну и понятно, чем могло кончиться. Борисов усадил Федулова на задний ряд, предложил выпить, Федулов согласился. Они выпили. Виктория прошмыгнула мимо. Когда начали разносить обед, Федулов ушел к себе. Борисов остался. Понятно почему: там было удобнее пить незаметно. И тогда яда в коньяке еще не было. Иначе Федулов бы тоже умер.
После обеда Борисов жив, здоров, весел. Задирает коллег. Потом разговаривает с Аленой. Федулов возвращается через десять минут, как он сам говорит, но на самом деле, может, прошло и больше. Время в полете тянется по-другому. Борисов уже отравлен. Перед ним целая коробка с обедом. Он ее не просил. Ни Наталья, ни Майя, ни Антон не помнят, чтобы он брал второй обед. Значит, кто-то ему принес. Кто-то из тех, кто брал второй обед, или тот, кто не съел свой. Ох, она почувствовала, как закипает мозг. Итак, еще раз. Борисов взял рыбу и обед свой съел. Это она помнит очень хорошо, потому что коробку с остатками обеда она потом лично у него забирала. Стол перед ним был пуст. Он даже его сложил. Мешал он ему. Развалился на все три сиденья и потихоньку прихлебывал из горлышка, пряча бутылку под курткой. Как-то так. Тут она снова застопорилась. Все произошло в этот короткий промежуток между обедом и очередью в туалет. Или во время очереди. Во время. Надсадный рев мотора колыхнул стекла, заставив вздрогнуть. Взлет? Нет. Это у нее в голове. Снова дурацкий мотор поет песню. Может, пора сдаваться? Сколько можно испытывать судьбу? Возраст позволяет. Пока еще. Закончить какие-нибудь полезные курсы, найти работу в офисе с десяти до восемнадцати, пятница короткий день, суббота, воскресенье выходной. Тошнота подступила к горлу.
– Вам плохо? – крепкая рука взяла под локоть. Она выдохнула и позволила себе чуть обвиснуть.
– Немного. Спасибо, Ильяс Закирович. Волнения не идут на пользу здоровью.
– Пойдемте, я вас усажу.
– Если можно, то вон туда, – указала она рукой и подняла голову. Секунду они смотрели друг другу прямо в глаза.
– Вы никогда не сдаетесь?
Она слегка улыбнулась:
– У меня нет выхода. Как и у вас.
Показалось или Камаев чуть вздрогнул? Понятно, решил, что она знает его секрет. Ладно, с Камаевым она разберется потом, сначала дело.
Глава 20
Лаврушин и Мухин сидели рядом и тихо беседовали. Вернее, Мухин молчал, понурив голову, а Лаврушин ему что-то объяснял, а может, утешал. Не было слышно.
Камаев подвел Жанну к ним.
– Степан Андреевич, посмотрите за ней. Что-то мне не нравится, как она выглядит.
– Жанночка, что с вами? – Степан Андреевич выглядел озабоченным.
Она махнула рукой, села, откинулась на спинку и вытянула ноги.
– Устала. Нервы. Что-то голова закружилась. Все нормально. Вы же знаете, мы ваш боевой экипаж.
– Эх, девочки мои дорогие, – Степан Андреевич похлопал ее по руке. – Вот, Гена, все же людей надо беречь. Мало их. Вот ты своих бережешь. Я тебя за это ценю.
– Плохо, выходит, берегу, – Мухин говорил тихо и как-то обреченно. – И плохо знаю. Кто бы мог подумать… Костя, Костя…
– Ну хватит. Сам знаешь, чужая душа потемки. А душа ревнивца – темный лес.
– А могло убийство Борисова быть связано с его переходом в другой клуб? – спросила Жанна и выпрямилась. Мухин вытаращился на нее, словно увидел говорящую собаку. – Он же уходил от вас в эту, как ее, высшую лигу.
– Ну не в высшую, но в клуб, который может в этом сезоне
