Дар полночного святого - Мила Бояджиева

— Я не могу отсиживаться в стороне! Сидеть и ждать! — Ее глаза полыхнули фанатичным огнем.

— Ладно, — легко согласился Денис, сообразивший, что спорить и тем более иронизировать в данном случае не стоит. — Ты будешь помогать.

— Как? Ведь я могу быть полезной!

— Пожалуй, да. Есть подозрение, что между самоубийством Карлоса и гибелью Михаила есть какая-то связь.

— Их разделяет всего три дня!

— Ты не замечала ничего странного?

— Да! Забыла, совсем из головы выпало. Мы были в клубе, Карлос изображал испанку… Он хотел что-то сообщить мне, говорил об опасности… В дамском туалете. Сунул обрывок салфетки с телефоном. Но я позвонить не успела! На следующий день он бросился из окна… Он боялся, он чего то очень боялся! Михаила — это точно.

— Детка, не стоит сразу громоздить версию. Надо хорошо подумать и разобраться, — снисходительно улыбнулся Ден.

— Хорошо. — Аня поднялась. — Постараюсь кое-что разузнать. Я тебе позвоню. Спасибо за кофе.

38

Аня замерзла. Вначале она сидела на скамейке, держа в поле зрения хорошо известную ей обшарпанную дверь в арке. Потом стала прохаживаться по Суворовскому бульвару, притопывая ногами, — да, для весенних сапог было ещё рановато…

Красный «порше» она заметила издали. Автомобиль въехал во двор, а вскоре появился интересовавший Аню человек. Она сразу его узнала, хотя ни разу не видела. Высокий, европейского типа брюнет с седыми висками в распахнутом пальто. На ветру трепетали концы белого шарфа. Вилли Гордон художник, хозяин мастерской, злой демон Карлоса.

Подождав минут десять, Аня поднялась по знакомой винтовой лестнице. Нащупала под ковриком ключи, открыла обшарпанную дверь и вошла. Знакомый запах красок и восточных благовоний вызвал дрожь в коленях.

Он стоял у окна, руки в карманах обвисших брюк. Черный пуловер с большим вырезом открывал длинную жилистую шею.

— Да заходите же. Я давно вас жду. Ключ специально под ковриком оставляю. Возьмите, — собрал для вас. — Вилли протянул ей папку с надписью «Бумага для черчения». В ней оказались наброски, рисунки — изогнутая спина, глаз, руки, сидящая за столом девушка.

— Вы — Карменсита. Ошибиться трудно, Карлос рисовал вас. Он был невероятно, непредсказуемо… Ах, нет. Вернее сказать, неисчерпаемо талантлив. Присядете?

Не раздеваясь, Аня опустилась на стул. Перед ней темнело огромное мансардное окно, за которым светились чужие окна, а внизу — страшным колодцем обрушивался вниз тот самый двор…

— Меня зовут Анна. Речь пойдет о Карлосе. Он не хотел быть Ларсеном. В этом вся суть.

— Я знаю… — Вилли сел напротив за большой, покрытый затертой клеенкой стол.

— Вы оказались сильнее меня. Вы убили его.

— Выпьете немного вина? Правда, у меня только водка.

Аня отрицательно мотнула головой.

— Тогда выпью один. Позор — опустошил все свои запасы. Оказывается, я слабак и размазня, Анна… Пока я не напился, примите к сведению весьма серьезное заявление: Карлос был очень дорог мне. Именно поэтому я отдал его вам.

Из спальни выбежала, растерянно повела носом и устроилась у ног хозяина лохматая, очевидно, очень старая собака рыжеватой масти.

— Лара я подобрал в аэропорте. Кто-то бросил его, почти слепого. Лежи, лежи, старичок. Все хорошо… — Он потрепал настороженно торчащее ухо.

— К чему теперь лгать? Я с наслаждением убила бы вас, но хочу выслушать правду.

Вилли налил полстакана и выпил, морщась, маленькими быстрыми глотками. На секунду задохнулся и перевел дух: — Омерзительно. Не успел приобрести закуски, торопился к вам… Вы не испугали бы меня пистолетом. А впрочем ничем другим вообще. Самая большая опасность для Вилли Гордона — он сам. Хозяин печально посмотрел на гостью… — У меня не надо вырывать правду с боем, детка. Я сам жажду подарить её вам.

Я отпустил Карлоса. Ох, как же я теперь жалею об этом!.. Не знаю, как складывались ваши отношения, милая барышня, но он любил вас. По-настоящему любил. Он был одним из немногих, кто знает, что это такое.

Аня смотрела в пьянеющее лицо своего собеседника. Вилли не был красив, нет. Широкий, приплюснутый нос, узкие ироничные губы. Но глаза…Глаза завораживающие для тех, кто знает толк в «богатстве внутреннего содержания».

— Я полагала, что он любил вас. Ни о ком Карлос не говорил с таким… уважением.

— Прекратите, девочка. Вы, действительно, могли бы вытащить его, увезти отсюда, нарожать детей. Но вы предпочли человека надежного и состоятельного. Все верно, — здесь у нас не место и не время для личного подвига… Странно, что вы все же пришли. Мне жаль вас: совесть — тяжкое бремя… Сейчас я понял, что некая элегантная дама, рухнувшая в обморок на панихиде, были вы. Уловил что-то в пластике, в повороте головы. Хотя видел её мельком, обратил внимание на черную вуалетку и какие-то очень легкие и скорбные руки… Ха-ха… Представляете — боль смертельная, а тайная часть моего подлого существа замечает краски, формы, движения…

— Это не так. Про расчетливость, про нечистую совесть… Я вышла замуж после того, как окончательно потеряла Карлоса. Он ушел, не объяснив мне причин. Было понятно — причина — вы. Он предпочел обойтись без объяснений, потому что не хотел, чтобы я возненавидела вас.

Вилли налил себе ещё водки: — Одинокая пьянка — мерзость… запомните: не я отнял его у вас. Карлос оставил меня. И больше не возвращался. — Он заметно опьянел, взгляд застилала злая муть.

— Почему же он покончил жизнь самоубийством здесь, в вашей мастерской?

— Самоубийство? Э-э, нет… — Вилли покачал длинным тонким пальцем. Нас не проведешь, леди. Накануне он звонил мне, просил о встрече и совете… Я размечтался… Накупил всего… Торопился сюда… Прихожу…

Аня напряглась, впившись пальцами в дерматиновый подлокотник.

— Думаю, вы особа не слабонервная. Окно распахнуто. На полу валяется пиджак с оторванным рукавом, разбросаны краски, бумаги. Высовываюсь — внизу крики, толпа.

— Нет! — Аня закрыла лицо руками.

— Раз так — не стану показывать вам свои живописные фантазии по этому случаю. Замечательный родился по печальному поводу холст — только белое, черное, красное: страсть, любовь, смерть.

— Вы говорите, — пиджак…

— Да, — он боролся! Отчаянно сопротивлялся… Его убили и сделали это почему-то именно в моей мастерской. Я вернулся слишком рано — только потом вспомнил, что меня чуть не сбили на лестнице два скользких и вонючих, мчащихся вниз.

— Но ведь было же следствие?! Разве никто не заметил следов борьбы? Почему вы не сообщили в милицию?

— Ах, Карменсита… Напрасно он любил нас. Мы не стоим того — слабые, дрожащие за свои нежные шкурки зверьки… Едва я сообразил, что произошло, зазвонил телефон. — «В вашей квартире, Вильям Ульрихович, только что произошло самоубийство. Выбросился из окна ваш пылкий друг. Если вам или кому-то другому покажется, что это не так — версия ещё более печальная: вас обвинят в убийстве любовника. Из ревности, конечно. Улики мы гарантируем».

— И что? — Торопилась Аня услышать все до конца, замечая, как все сильнее пьянеет её собеседник. Язык Вилли заплетался, на него наваливалась спасительная сонливость.

— Вам известно, в какое время мы живем, где и когда? Мне — да. Я испугался. Спрятал пиджак. Убрал с пола разбросанные краски. Я сказал: «Прости меня, Ларсен. Я найду их сам».

— Нашли?! — Подалась вперед Аня.

— Увы, детка, это успокоительные иллюзии. Жажда мести — наркотик смертельно раненного. Чтобы не сбрендить, можно понаслаждаться батальными сценами воображаемой расправы. Но не советую увлекаться ими. — Он сонно опустил веки.

— Ладно. — Аня поднялась. — Кажется, я действительно сильнее вас. Я не отступлю.

— Сильнее меня, но не их.

Аня не оборачиваясь вышла в прихожую.

— Эй, Карменсита… Не назовете ли вашу фамилию? Возможно, мелькнет на страничках прессы… — Вилли, покачиваясь, стоял в дверях комнаты. — Видите ли, в последнее время у меня появилась потребность изучать криминальные сводки. — И он захохотал. Хриплый, с захлебом рыданий хохот сопровождал Аню, раскатываясь в пролетах узкой лестницы. Она выскочила на улицу, прижалась спиной к стене арки, жадно вдыхая морозный воздух.

39

Конечно же, конечно, самодеятельная игра в детектива смешна, бессмысленна и, наверно, опасна. Надежда посмотреть в глаза главному злодею не больше, чем на загробную жизнь, в которой встречаются все близкие. Но сила надежды заключена в её гипнотической привязчивости.

После встречи с Вилли Аня два дня провалялась на своем диване, грызя соленые крекеры — больше ничего её организм не принимал. Она пыталась осмыслить услышанное и как-то связать его с «испанкой» Ларой. Что так упорно пытался сообщить ей Карлос в клубе? Неужели ему стало известно о готовящемся покушении на Михаила? Ведь он говорил о нависшей опасности… Да, похоже. Именно поэтому его и поспешили убрать. Выходит, у Карлоса и Михаила были одни враги. Это уже ниточка!