Седна - Никита Баранов

Внезапно заработала рация. Сквозь громкое шипение отчётливо слышался чей-то мужской голос, но разобрать его было невозможно из-за громких и режущих слух помех. Пилот некоторое время кричал в динамик, пытаясь выровнять волну, и сильно удивился, когда ему это внезапно удалось. Шипение практически стихло, и Ник, наконец, смог понять, кто говорит:

— Кто-нибудь меня слышит? Господи, я так и знал, что это — Ад… я знал, я знал!

— Ваше преосвященство, — радостно завопил пилот, подпрыгнув на месте. — Ваше преосвященство, это я, Рэмми. Где вы? Как вы?!

— Ник? Я… в Аду. Я был прав, сын мой, прав.

— Как это — в Аду? Что вы видите перед собой?

— Геенну огненную! — с чувством ответил отец Эдвард. — Черти, демоны, терзаемые души… я был прав! Я всегда был прав!

— Радиус действия этих раций не больше тридцати километров. Но, чёрт возьми, не вижу я никакой геенны! Вокруг лишь поля да леса, а сам я сейчас пью пиво в элитном коттедже!

— И да не убоюсь я зла, — на фоне голоса епископа отчётливо был слышен страшный рёв сотен нечеловеческих глоток. Через мгновение святой отец, видимо, уронил рацию, и стал громко ругаться, вставляя меж матерными словами фразы «Прости, Господи». Зазвучали выстрелы его револьверов. По всей видимости, отец Эдвард вступил в бой.

— Ваше преосвященство! — попытался докричаться до епископа Ник. — Ответьте!

Но рация выключилась так же внезапно, как и активировалась.

Пилот обхватил голову руками и стал всерьёз задумываться о божественном или дьявольском происхождении этого места. Вдруг, то место, где сейчас находится святой отец — Ад, а поля и леса с коттеджами — Рай?

— Нехорошо без спросу в дом чужой входить, — заговорил неожиданно появившийся на пороге старик в жёлтом халате. В его зубах всё так же незыблемо дымилась старая деревянная курительная трубка.

— Нехорошо исчезать во время беседы, — буркнул Ник в ответ, не поднимая головы и продолжая пить пиво мелкими глотками.

— Какую гадость ты пьёшь, юноша! — поразился хозяин, подойдя к гостю и протягивая ему бутылку пива одной из самых дорогих марок во всей вселенной. — Вот, отведай лучше этого.

Пилот недоверчиво взглянул на мужчину и, поколебавшись несколько секунд, всё-таки принял подарок.

— Меня зовут Филипп Огансон, — старик присел в кресло подле кровати. — А как твоё имя?

— Ник. Ник… вроде бы Рэмми. И я в печали.

— О, я тоже был в печали, когда впервые попал сюда.

Ник моментально оживился:

— Вы не представитель шедоуцев?

Филипп громко рассмеялся:

— Кого-кого?

— Ну, это я так назвал местных — шедоуцами…

— Брось. Нет никаких шедоуцев. Всё гораздо запутаннее, чем ты думаешь, и для среднестатистического гражданина галактики вовсе непостижимо. Я попал сюда восемьдесят лет назад на колонизаторском корабле.

— Сколько-сколько лет назад?

— Восемьдесят… ну, восемьдесят два года назад.

Ник хмыкнул:

— Вы неплохо сохранились.

— Ещё бы. Ты ведь терзаешь себя догадками, почему здесь пропадают люди и отчего всё вокруг так похоже на Землю, верно?

— Чёрт возьми, — хлопнул себя по лбу пилот. — Мой друг, священник, сейчас в Аду…

— В Аду? — изумился Филипп. — Ох, хреновые страхи у твоего друга, хочу заметить. Но забудь же о нём — он уже обречён.

— На что обречён? И причём тут страхи?!

— На смерть, конечно же. Смерть — самое милосердное, что он может сейчас получить в награду за то, что прибыл сюда. А страхи… во-первых, ты должен успокоиться, иначе мой рассказ ты воспримешь как бред сумасшедшего и с дикими воплями пулей бросишься отсюда прочь.

— А во-вторых?

— Во-вторых, устраивайся поудобнее и отбрось все сомнения. В данной ситуации сомнения — твой самый злейший враг. После страха, разумеется.

Ник закинул ногу за ногу и одобрительно махнул рукой:

— Валяйте. Я готов.

— Мне нравится твой настрой, юноша. Только благодаря ему на этой планете можно остаться в живых. Точнее сказать, не на этой планете, а с… ох, как. Столько лет здесь живу, а сформулировать свои мысли по поводу Шедоу до сих пор не могу. В общем-то, нет никакой планеты, ясно? Вообще нет.

— То есть, как это — нет? Где мы сейчас находимся?

— Я же говорил, это слишком сложно для человеческого понимания. Ладно, будем считать, что планета есть, и она находится в системе Амадей. Так?

— Ну, предположим.

— Предположим, что до появления человека здесь уже жили разумные существа. Когда я говорю о появлении человека, я имею в виду зарождении его как расы.

— Предположим, — кивнул Ник, залпом осушив полбутылки пива, подаренной ему Филиппом.

— И я имею в виду сейчас не тех зелёных человечков, которые, по твоему мнению, живут на Шедоу. Я говорю о шаркеттах.

— Кто бы сомневался, — презрительно фыркнул пилот. — Они у меня костью в горле сидят.

— И не только у тебя одного, юноша. Шаркетты — древнейший народ, знающий стократ больше людей. Сколько, ты думал, разумных рас в известных нам пределах вселенной?

— Ну… шесть? Вроде бы. Но я встречался только с тремя из этих рас.

— А их гораздо больше. Гораздо — это в миллионы раз больше, понимаешь? В миллионы!

— И почему же они не объявляются? Не хотят идти на контакт?

— А ты представь себе ситуацию. В лесу есть муравейник. В нем живёт бесчисленное количество насекомых одного вида. Они построили сложную систему коридоров, имеют некое подобие общества. И вот, муравьи этого вида столкнулись с другими представителями своего класса, и решили пойти против них войной. Они убивают друг друга, воруют и поедают личинки, рушат колонии — и всё это вполне естественный процесс. Победивший вид получает право развиваться дальше, но мирное время не может продолжаться вечно — вскоре начинается новая война. И так раз за разом, столетие за столетием, сотни тысяч колоний бьются друг с другом не на жизнь, а на смерть. Нет предела этим баталиям, всё начинается снова и снова.

— И?

— И тут приходит в лес группа учёных-мирмекологов. Они вскрывают муравейник, забирают несколько особей, проводят над ними эксперименты. Узнают о них много нового. В общем, мучают их по полной программе, не заботясь о маленьких насекомых. Кому какое дело? Подумаешь, даже если вымрет пара видов — что будет? Ничего. Мир не изменится. Но ведь так интересно наблюдать за копошащимися в своих колониях муравьишками!

— Ну, к чему это всё? Я не очень-то люблю загадки разгадывать, если честно…

— Так вот, представь, что один маленький муравей — это ты.

— Я, кажется, начинаю понимать, к чему вы клоните. Те учёные, что проводят над насекомыми опыты, это шаркетты?

— Боже упаси, — рассмеялся старик. — Шаркетты — это иной муравейник, другая система.

— Тогда объясните мне так, чтобы я понял. Пожалуйста.

Пустая пивная бутылка метким броском была выброшена в открытое окно.

— Учёные для муравьёв — это те расы, что не идут с нами на контакт. Точнее, идут, но только с некоторыми, коих единицы. И то только для собственных целей, мотивы человечества-муравьичества их вообще не колышут.

— А Шедоу?

— А что Шедоу? Если для муравья человек — словно неведомый бог, Шедоу для них — один огромный муравьед. Который, кстати, для высших рас интереса представляет даже меньше, чем насекомые. Наверное, потому, что планета-тень уже существовала за миллиарды лет, прежде чем высшие вообще осознали, кем являются.

— Я вас не понимаю…

— А я предупреждал, — развёл руками Филипп. — Но не печалься — понимание придёт к тебе. Очень скоро. Обрушится не несокрушимой лавиной, выбьет из твоей головы последние сомнения, и тогда… кхм… вот, скажи мне, юноша, как ты сюда попал? Новая волна колонизаторов?

— Вообще-то нет. Это долгая история, очень странная и запутанная.

— У нас есть время. У нас есть вечность.

Ник некоторое время колебался, борясь с желанием встать и уйти на поиски оставшегося в живых после падения епископа, но словно чья-то тяжёлая рука держала его, не давая сдвинуться с места.

И пилот рассказал всё. О том, как пережил собственную смерть. О покупке, а, точнее, бесплатном приобретении «Панацеи». О том, как дал своему бортовому компьютеру механическое тело на Виктории. О событиях на Колорадо и Тризисе. О его полёте на Дирт Пул и сборе боевого звена. О прибытии сюда, на Шедоу. О том, что всё пошло совсем не по плану. О страшной бледной девочке.

Ни один мускул на лице старика даже не дрогнул. Он ничуть не удивился услышанному, словно подобное происходило у него по нескольку раз в год.

— Мне всё ясно. Я могу тебе объяснить всё, юноша, если ты захочешь это услышать.

— Под ещё одну бутылочку пива — с удовольствием, — усмехнулся Ник и тут же замер с открытым ртом: Филипп щёлкнул пальцами, и в его руках появилась новая порция элитного алкогольного напитка. Бутылка перекочевала в объятия пилота, и тот дрожащим голосом спросил: — Как?!