Книги джунглей - Редьярд Киплинг

Большой Тумай злобно тыкал анкусом Кала-Нага, потому что был очень сердит, но Маленький Тумай был так счастлив, что не мог говорить. Петерсен-сахиб заметил его, дал ему денег, и мальчик чувствовал то же, что чувствует рядовой солдат, когда его вызывает к себе и хвалит сам главнокомандующий.

— Что хотел сказать Петерсен-сахиб, когда он говорил о пляске слонов? — тихо спросил он, наконец, у матери.

Большой Тумай расслышал его слова и заворчал:

— Что ты никогда не сделаешься одним из этих горных буйволов — следопытов. Вот что он хотел сказать. Эй вы, там впереди, что это загородило путь?

Один погонщик — ассамец, ехавший впереди, через два или три слона, — сердито обернулся и крикнул:

— Приведи Кала-Нага, чтобы он отколотил вот этого моего слонёнка и заставил его вести себя лучше. И зачем только Петерсен-сахиб выбрал меня и послал сопровождать вас, ослов с рисовых полей? Подведи своё животное сбоку, Тумай, и прикажи ему ударить моего слона бивнем. Клянусь всеми богами гор, эти новые слоны какие-то одержимые, а если нет, значит, они чуют своих товарищей в джунглях.

Кала-Наг ткнул нового слона под ребра так, что у того дух захватило, а Большой Тумай сказал:

— За последнюю ловлю мы очистили горы от диких слонов. Все дело в том, что ты плохо правишь. Неужели мне придётся наводить порядок во всём караване?

— Послушайте его! — воскликнул другой погонщик. — Мы очистили горы! Хо-хо! Очень уж вы умны, жители равнин. Всякому, кроме дурака с глиняной головой, никогда не видавшего джунглей, известно, что они знают, что теперь ловля кончилась. Поэтому нынче ночью дикие слоны будут… но к чему мне без толку тратить своё знание на речную черепаху?

— Что они будут делать? — крикнул Маленький Тумай.

— Охэ, малыш! Ты здесь? Ну ладно, тебе я скажу, потому что у тебя ясная голова. Они будут плясать, и твоему отцу, который «очистил все горы от всех слонов», не худо бы нынче ночью обвязать свои приколы двойными цепями.

— Что ты болтаешь? — сказал Большой Тумай. — Целых сорок лет мы, и отец и сын, ходили за слонами, но в жизни не слыхивали этой чепухи насчёт плясок.

— Да, но равнинный житель, живущий в хижине, знает только четыре стены своей хижины. Ну что ж, сними нынче вечером кандалы со своих слонов и увидишь, что получится. А уж если говорить об их плясках, я вилел место, где… бап-рэ-бап[50]!.. Сколько же поворотов у реки Дихант? Опять брод, и нам нужно переправлять слонят вплавь. Стойте смирно, вы там, задние!

Таким вот образом, болтая, споря и плескаясь в реках, погонщики сделали свой первый переход до лагеря, где должны были принять новых слонов; но терпение они потеряли задолго до того, как добрались туда.

Тут слонов привязали цепями за задние ноги к большим пням в загоне, новых слонов опутали добавочными канатами, задали им корм, и вот при свете заходящего солнца горные погонщики тронулись обратно, к Петерсену-сахибу, советуя равнинным погонщикам быть особенно бдительными этой ночью и хохоча, когда те спрашивали, зачем это нужно.

Маленький Тумай покормил Кала-Нага ужином и, когда наступил вечер, пошёл, несказанно счастливый, бродить по лагерю в поисках там-тама. Когда у ребёнка-индийца сердце переполнено радостью, он не бегает и не шумит без толку. Он садится и ликует в одиночку. А ведь с Маленьким Тумаем говорил Петерсен-сахиб! Не найди он того, что искал, мне кажется, он лопнул бы. Но лагерный продавец леденцов одолжил ему маленький там-там — барабан, в который бьют ладонью, — и, когда начали зажигаться звезды, мальчик сел, скрестив ноги, перед Кала-Нагом, с там-тамом на коленях, и всё бил, и бил, и бил в барабан, и, чем больше он думал о великой чести, которой удостоился в тот день, тем сильнее бил в барабан, один-одинёшенек, сидя на куче слонового корма. В этой музыке не было ни мелодии, ни слов, но бой барабана приводил мальчика в восторг.

Новые слоны натягивали канаты, визжали и трубили по временам, и Маленький Тумай слышал, как мать укачивает в лагерной хижине его маленького брата, напевая ему старую-старую песню о великом боге Шиве[51], который некогда указал всем животным, что каждое из них будет есть. Это очень успокоительная колыбельная песня, и первая её строфа звучит так:

Шива, питающий нивы и ветру велящий дуть,В дверях Времён восседая, Мир отправляя в путь,Каждому выдал пищу, работу, судьбу, черёд,От короля на престоле до нищего у ворот.

Он создал всё — Шива-Созидатель,Всемогущий! Всемогущий! Создал всё!Горб даровал Верблюду, Корове — душистый стог,А маме — бессонное сердце, чтоб сладко ты спал, сынок!

Маленький Тумай радостно стучал — «танк-а-танк» — после каждого стиха, но вскоре ему захотелось спать, и он растянулся на сене рядом с Кала-Нагом.

Наконец, слоны начали, по своему обыкновению, ложиться, один за другим, и Кала-Наг один остался стоять на правом конце ряда; он тихо покачивался из стороны в сторону, насторожив уши и прислушиваясь к ночному ветру, очень тихо веявшему между горами. Воздух был полон ночных звуков, и все вместе они сливались в одно великое безмолвие: стук бамбукового ствола о другой ствол, шорох каких-то живых существ в подлеске, царапанье и крик просыпающейся птицы (ночью птицы просыпаются гораздо чаще, чем мы думаем) и шум водопада где-то вдалеке.

Маленький Тумай немного поспал, а когда он проснулся, месяц сиял ярко и Кала-Наг всё ещё стоял, насторожив уши. Маленький Тумай перевернулся, зашуршав сеном. Он глядел на изгибы огромной спины слона, загородившей чуть не половину звёзд на небе, и в это время услышал далёкий звук, пронзивший тишину, — «хут-тут» дикого слона.

Все слоны в затонах вскочили, как будто по ним дали залп, и ворчанье их разбудило-таки спящих махаутов, которые вышли наружу с большими деревянными молотами в руках и, войдя в ограды, принялись наводить порядок — там натянут канат, тут завяжут узел, — пока всё не стихло. Один из новых слонов чуть не вырвал свой прикол, и Большой Тумай, сняв с Кала-Нага ножную цепь, привязал ею переднюю ногу нового слона к задней, а ногу Кала-Нага обмотал петлёй из травяной верёвки, приказав ему помнить, что он крепко связан. Большой Тумай знал, что и отец его и дед поступали так сотни раз. Кала-Наг, против обыкновения, не откликнулся на приказ ворчаньем, похожим на бульканье воды. Он стоял неподвижно, приподняв голову и развесив уши, как веера, и смотрел поверх пространства, залитого лунным светом, на огромные складки гор Гаро.