Автово - Андрей Портнов

Так незаметно наступил ноябрь. Катя уехала в Астрахань к своему Виталику, и стало немного грустно. Всё-таки, девчонок у нас совсем мало было, а теперь стало ещё меньше. Погода резко упала. Каждый день теперь шли проливные дожди, и дули сильные ветра.

Пришла пора осенних школьных каникул. Всем вспомнились школьные годы, когда можно было отдыхать 4 раза в году.

Я меланхолично блуждал по коридору и с улыбкой вспоминал, как и сам был школьником, испытывал трудности от возникших школьных проблем, как скакал и бесился на переменах, как смотрел на всё новое с выпученными глазами…

— Ну, совсем как они, — подумал я, глядя на показавшуюся толпу детей в конце коридора, — как они…как они…

— Как ОНИ!!! — вдруг резко заорал я и пулей вбежал в 215-ую.

— Дима! Владик! — орал я. — Там…там ОНИ!

— Кто?

— Дети!!!

— Опять???!!!

Мои соседи и я вместе с ними выбежали в коридор и убедились, что у меня не галлюцинации.

Вспомнился прошлый семестр, когда на весенние каникулы в нашем крыле поселили группу школьников. Мы провели незабываемые денёчки…

Сейчас, пожалуй, нам предстояло пережить нечто подобное. Позади толпы шла комендантша. Недолго думая, она открыла 209-ую, 213-ую, 217-ую и 203-ю комнаты и запихнула туда всю ораву. С ними как надзирательница прибыла очкастая мымра, которая поселилась в 213-ой, то есть прямо рядом с нами.

— Об этом обязательно должны узнать все, — решил я, — и, прежде всего, Костик.

— Костик, — с разбегу забежав в 205-ую, заорал я, — у меня для тебя потрясающая новость. Рядом с вами поселились дети! И не только с вами. Они везде, они повсюду, они лезут из всех щелей, они кишат…

— Фу! Дети! Как я их ненавижу. Придушил бы всех!

Наш детоненавистник разошёлся не на шутку. А я, довольный произведённым эффектом, пошёл к себе.

Вечером этого же дня к нам зашёл Лёша и предложил сыграть в карты. Я включил мафончик, и мы ушли в игру. За игрой время идёт незаметно. Уже часы показывали начало двенадцатого, мафончик орал, как вдруг в дверь раздался осторожный, но решительный стук. Владик пошёл открывать.

За порогом стояла очкастая мымра, она внимательно осмотрела нашу комнату, с укором впялилась в бутылку на моём ковре с Красной Шапочкой, затем повернулась к нам и изрыгнула:

— У вас совесть есть? Время уже позднее! Вам давно пора спать! И убавьте музыку! Совершенно невозможно расслабиться!!!

Несказанно удивившись, что нам уже пора спать, мы, всё-таки, убавили звук, но играть продолжали.

— Терпеть не могу вот таких очкастых чучел, — сказал я. — Они вечно из себя что-то строят, такие правильные. Тьфу!

На следующий день ужасно рано, когда всё общежитие мирно почивало, в 9 часов утра в коридоре послышались звуки, напоминающие слоновьи бега и крокодильи оргазмы. Школьники собирались на свою первую экскурсию. Надо ли говорить, что мы тут же проснулись и считали, что настроение нам на целый день уже испорчено.

— Что это? — сквозь простыню пропищал Рудик, услышав, как вибрирует наша дверь.

— Это всего лишь дети, милые дети, — пробурчал я. — На охоту пошли.

— И когда они вернуться?

— Скоро. И в твоих интересах проснуться до этого времени. А лучше всего вставай прямо сейчас, всё равно уже весь сон пропал…

Ну, и дела! — подумал я, придя в туалет умываться. Там прямо передо мной на полу расстилалась чудовищных размеров лужа. Раковины были забиты какими-то обглодками, и кругом истошно воняло.

— Козлы! — в гневе подумал я. — Только вчера приехали, а уже успели всё засрать.

Тут мне пригодились некоторые выражения Бабы Жени, которыми я тут же воспользовался.

— Как они мне надоели, — жаловался я в 215-ой, — весь туалет в помойку превратили. Конечно, им ведь жить здесь всего неделю, поэтому они и не заботятся о чистоте. Неделю! Ещё целую неделю их переносить! Почему каникулы такие большие?

И, задумываясь над этой проблемой, я зашёл за чем-то за шкаф. Перебирая тряпки, мне в глаза бросился стеклянный стаканчик с цементом, который нам оставила Лариса. Комендантша дала его ей для заделки всяких дыр и трещин, а то, что осталось, Лариса подарила нам.

Совершенно неожиданно, как, впрочем, и всегда случаются неожиданные вещи, мне в голову пришла потрясающая гадость.

Не выпуская стакана из рук и найдя какую-то палочку, сказав своим: «Сейчас вернусь», я вышел из комнаты и направился в туалет. Никого к счастью там не оказалось. Добавив в стакан немного воды, и размешав её палочкой, я получил отличную смесь.

Прямо напротив двери туалета была 203-я комната, в которой поселили школьников. С замиранием сердца я подошёл к этой двери и прислонился ухом. За ней никаких подозрительных шумов не наблюдалось. Эту комнату я выбрал в качестве моей жертвы из-за очень её очень удобного в данной ситуации расположения. Она, как и 205-ая, находилась за углом. Поэтому, идя по коридору, невозможно было увидеть то, что делается около её двери. И, вообще, в этот район заходили только для того, чтобы отдать дань природе, когда услышат её зов.

И вот, убедившись, что по коридору не раздаются чьи-либо шаги, я этой самой палочкой начал впихивать цемент в замочную скважину. Замок был старый с огромной дыркой, так что цемент заходил очень даже неплохо. Отчетливо сознавая, что я делаю, я так же отчетливо слышал учащённые биения своего сердца. Наконец, дойдя до крайней точки и чувствуя, что сердце сейчас просто выпрыгнет наружу, я быстренько очистил от грязи дверь и побежал в 215-ую.

Там я наскоро рассказал обо всём и выслушал упрёки со стороны Рудика и Владика. Никто, однако, мою ошибку исправлять не собирался…

К сожалению, моя затея не сработала. Школьники вернулись слишком рано, цемент ещё не успел как следует окрепнуть (а может быть, раствор был уже ни на что не годен). Короче подробностей я не знаю, знаю лишь, что и эту ночь и все остальные жильцы 203-ей провели у себя в комнате.

Вскоре все мы обратили внимание на одно странное обстоятельство, а именно, посещение школьниками туалета.

Дело в том, что в туалет они проникали не по одному, а целыми толпами. Человек восемь забивались туда за раз, двое садились на очко, а остальные шестеро держали входную дверь. Такие странные манипуляции несомненно вызвали у нас интерес, и, подумав немного, мы пришли к выводу, что детишки страдают одной из самых похабных форм извращения.

В связи с этим нонсенсом мы, как, впрочем, и непальцы, старались посещать милую нам комнату во время их (детишек) отсутствия. Поэтому никакими словами не описать те чувства, которые испытали мы, видя, как исчезают на горизонте с чемоданами наши временные соседи. Даже местные аборигены высыпались в коридор, чтобы убедиться, что те, действительно, испаряются. Затем с дикими криками радости непальцы разбежались по своим комнатам, и оттуда понеслись уже родные нам непальские мотивы. Народ праздновал освобождение…

— Дима! Садись с нами играть в карты! — уже в пятый раз повторил Владик.

— Нет! Не хочу! Надоело! Опять до поздней ночи сидеть! — жаловался, отбрыкиваясь от надоедливого Владика, Рудик.

— Ну, что же делать? — взвыл кучерявенький. — Мне скучно, мне надо чем-нибудь заняться.

Тут ненавязчиво пришёл Чеченев со своей кружкой и, сев за стол, выжидающе посмотрел на нас.

— Может быть, ты чаю хочешь? — робко спросил Рудик, подозрительно поглядывая на чашку Чеченева.

— Ну, я, конечно, не навязываюсь, но если вы так просите…

— Садись, только у нас ничего нет, одно масло.

— Да ладно, я же просто так зашёл. Могу пустой чай попить… А где масло???

Через пять минут мы уже пили чай и обсуждали новости Проскурина-Рябушко.

Последний сейчас находился в крайне неприятной ситуации. Коммунист, как и обещал, накатал на него «телегу». Рябушко несколько раз вызывали повесткой, а однажды, просто забрали в камеру предварительного заключения, где он провёл весёлую ночь на холодном и сыром полу. Это обстоятельство вызвало небольшое волнение в наших рядах. Теперь судьба Рябушко зависела от состояния носа Коммуниста. У последнего были подозрения, что нос начисто сломан. И если это подтвердиться, если нос Проскурина отвалиться (на что мы все втайне надеялись), то Рябушко грозил срок. Малый — большой, но срок. Братец «заключенного» сразу после того знаменательного дня умотал в Астрахань, и великодушный Рябушко-старший героически взял всю вину на себя. Только кому нужно было это показное самопожертвование? Коммунист не возражал против такой дачи показаний и всем при каждом удобном случае демонстрировал свой распухший нос. Временами мне даже казалось, что он испытывает от этого удовольствие. Такая вот странная форма эксгибиционизма.

Но, так или иначе, даже этот прискорбный случай показал нам свои плюсы: теперь нигде и никогда этих двух типов нельзя было встретить вместе (кроме «школы», конечно), потому как и по одному они уже через минуту начинают действовать тебе на нервы, а уж если их сразу двое…