"Новый Михаил-Империя Единства". Компиляцияя. Книги 1-17 (СИ) - Марков-Бабкин Владимир

Спешили. Пока не изменилась международная и внутренняя обстановка, пока войска на кураже и готовы идти вперед, а не затеют какую-нибудь свою очередную бузу. Пока наши «союзники» не очухались и не начали нам ставить палки в колеса. Пока…

Да уж, свадебное путешествие. Привез, что называется, молодую жену в Крым. В путешествие.

В путешествие, Карл! Свадебное!

Сколько длится свадебный отпуск у императора и императрицы? Не знаю, как у кого, интернета у меня нет под рукой, чтобы посмотреть, а вот у нас все было отнюдь не так красиво, как иной раз можно прочитать в официальных мемуарах всякого рода царственных особ.

Всей романтики у нас было – сладкая ночь, день (с перерывом на совещание с монархами Италии, Болгарии, Греции, Румынии, Черногории да на планирование решающей битвы Великой войны), плюс еще одна вкусная ночь в том самом охотничьем домике, в котором с милым рай и в шалаше. Увы, так оно пока и есть. Пока рай остался именно в той ночи и именно в том домике-шалаше. Утром же суровая действительность вырвала нас из неги блаженства влюбленных молодоженов и отправила в грязные завшивленные окопы повседневности.

Я, так сказать, влюбленный Ромео, чуть ли не круглосуточно решал вопросы подготовки к генеральному наступлению и своему отъезду в Севастополь, пытаясь при этом разрулить проблемы в собственном столичном тылу, которые в любой момент могли вылиться в прелестный государственный переворот. И это при том, что я Москву должен был покинуть на неопределенное время. Может, на месяц, а может, и на два. И до тех пор, пока мои войска не одержат самую знатную победу в новейшей истории империи, я не мог быть уверенным в том, что меня не попытаются сбросить с того самого старого стула с высокой спинкой, увенчанной короной, которое стоит у стенки в Андреевском зале Кремля. И ясно, что желающие постараются законопатить меня еще до падения Константинополя, ибо после него моя популярность достигнет просто космических высот, и сбросить меня можно будет только прямым ядерным ударом.

Более того, я бы не исключал, что найдутся внутренние враги, готовые сорвать наступление или даже подвести наши войска под разгром, лишь бы свалить мою худощавую тушку с трона. Ситуация вокруг свержения Николая Второго не оставляла мне ни малейших иллюзий на сей счет. Тем более что перед свержением он тоже задумал взять Константинополь. Как и я. Поэтому следить нужно было за событиями весьма и весьма бдительно. И принимать всяческие превентивные меры.

Моя же бедная Маша сначала погрузилась в бесконечные репетиции празднования 770-летия Москвы и нашей с ней коронации. А это, скажу я вам, то дело, которое требует недюжинного здоровья и терпения. Не говоря уж о том, что ей приходилось разучивать просто-таки квадратные метры текста на русском языке, да так, чтобы не было слышно ни малейшего акцента. Хотите попробовать? Запомнить хотя бы двадцать-тридцать тысяч знаков текста, вот хотя бы на венгерском языке? И чтоб без акцента! Ведь русский язык для Маши был ничуть не ближе. Кстати, меня также не обошли стороной все эти репетиции, ведь коронация касалась и меня самого. Хоть язык я знал, и то легче.

Потом наступил ад самой коронации. Бесконечный день всяких церемоний, богослужений, маршей, молебнов, смотров, проходов, выходов, парадов…

И вот наступил тот самый момент, когда патриарший местоблюститель митрополит Московский и Коломенский Макарий возложил мне на голову Большую императорскую корону.

Что я чувствовал в этот момент? Волнение? Триумф? Гордость за себя самого, что мне, попаданцу из 2015 года, не только удалось не пропасть в этом самом 1917 году, не сгинуть в огне революции, но еще и удержать Россию от катастрофы? Откровенно говоря, ни о чем таком я в этот момент не думал, а почему-то подумал о том, что корона эта жутко тяжелая, куда тяжелее пресловутой шапки Мономаха. А я ведь собирался возложить на свою голову не одну, а целых три императорские короны. Не свалюсь ли я под их тяжестью?

И лишь когда передо мной моя милая Маша плавно опустила свои колени на специальную подушку и склонила передо мной голову, я почувствовал волнение. Даже как-то дыхание перехватило, когда я принял из рук Макария Малую императорскую корону и бережно возложил ее на голову любимой женщины. Моей любимой императрицы Всероссийской.

Что ж, Машенька, твоя корона легче моей. И я сделаю все, чтобы так было и впредь…

Легче?

Кто верит в то, что принцесса, выйдя замуж, начинает жить в сказке, пусть почитает эту историю о том, как умная и гордая римская принцесса стала вдруг настоящей императрицей Всероссийской.

Я не мог не видеть, как побледнела и осунулась Маша за эти бешеные дни. Куча новых обязанностей, куча доставшихся в наследство от прежней императрицы Марии дел, официоз, прошения, письма, снова прошения. Больницы, школы, дома призрения, госпитальные поезда. Гимназии, университеты и всякого рода общества. Только от покойной императрицы Марии досталось Маше в наследство 460 учреждений, которые всерьез опекала ее предшественница и которые совершенно никак нельзя бросить. Плюс еще формирование своего штата и Канцелярии. Интриги, интриги, интриги…

Все это навалилось на нее так, что и в Марфино, и в Москве, и в поезде императорском, и даже здесь, в Крыму, мы видимся в лучшем случае за спешным завтраком или уже ночью.

Где они, наши сладкие и такие беззаботные ночи…

Османская империя.

Босфор. Бухта Стения. Крейсер «Midilli».

19 а вгуста 1917 года

Темная южная ночь раскинулась над Босфором. Лишь звезды блестели в небесах, не в силах разогнать мрак. Мрак в природе и мрак в душе.

Фрегаттен-капитан Георг фон Хиппель не был трусом и паникером, но тоскливое чувство безысходности все чаще томило его. И вечернее совещание с адмиралом Сушоном никак не могло добавить хоть немного оптимизма.

Все плохо. Они в ловушке, и ловушка эта практически захлопнулась.

Что ж, он знал, когда шел во флот, что весьма вероятно ему придется сложить голову в каком-то морском сражении. Однако это виделось ему как-то в более героической обстановке. А не в качестве прикованного к стенке Прометея, которому орел нагло и методично выклевывает печень.

Ничего. Они и в этой ситуации дадут бой и покажут, как умеют умирать немецкие моряки. Завтра утром он построит экипаж и обрисует положение. Вызовет добровольцев, а остальным предложит покинуть корабль. В последний бой пойдут лучшие сыны Германии.

Отблеск пламени неясным светом осветил бухту.

– Что там?

– Не могу знать, герр фрегаттен-капитан! Похоже, пожар на каком-то складе!

– Так пошлите кого-нибудь на разведку!

– Яволь, герр фрегаттен-капитан!

Вахтенный отправился исполнять приказ.

Крым. Дворец Меллас.

6 (19) августа 1917 года

– Ее величество спит?

– Нет, государь. Изволят быть в своем кабинете.

– Хм, понятно. Вот что, Евстафий. Организуй-ка мне бутербродов там каких-нибудь. И чаю.

– Да, государь. Сей же час все будет. Куда прикажете подать?

– В кабинет ее величества и подавай. Еще распорядись, чтобы и офицерам в штаб тоже кто-нибудь отнес. Им долго сидеть.

– Как прикажет государь!

Дворец Меллас не настолько уж большой дом, чтобы до кабинета императрицы пришлось идти долго.

– Привет, солнце.

Я чмокнул жену в губы и устало опустился в кресло напротив. Задаю глупый вопрос:

– Ты чего не спишь?

Маша неопределенно пожала плечами.

– Привет. Разбирала переданные графиней Менгден бумаги, касающиеся ведомств императрицы Марии, отвечала на корреспонденцию…

– Меня ждала?

Она не стала отрицать очевидное.

– Ну да, и это тоже.

– Совершенно напрасно, любовь моя. Мой кутеж с офицерами мог затянуться и до утра. Ты же знаешь эти наши офицерские попойки!

Жена грустно улыбнулась:

– Да уж, знаю я ваши кутежи и попойки. У тебя уже черные круги вокруг глаз. Который день света божьего не видишь, все сидишь в своем военном штабе.