Кавказская война. В очерках, эпизодах, легендах и биографиях - Василий Потто

Из тревожных событий этого времени выдается геройская защита одной незначительной команды Кабардинского полка против вдвое сильнейшей партии хищников. Дело было так. Из Екатеринограда во Владикавказ шел транспорт с боевыми патронами, провиантом и солдатскими женами. 29 марта 1826 года он выступил из Ардонского поста, с прикрытием из тридцати пяти солдат, под начальством унтер-офицера Пучкова. Отошли верст пятнадцать, как вдруг из лесу появилась большая конная партия черкесов. Пучков, не теряя присутствия духа, встретил их залпом. Шайка отскочила, а солдаты, воспользовавшись этим моментом, быстро устроили из повозок каре. Жестокий бой, длившийся несколько часов, кончился тем, что неприятель бежал, но конвою это нападение стоило четырнадцати человек, то есть почти половины команды; ранены были также две солдатки и пропал без вести четырехлетний мальчик.

Есть известие, передаваемое в частных записках одного путешественника, что женщины принимали близкое участие в бою, – недаром двое из них ранены. «Мы, бабы, – рассказывала одна из этих раненых солдаток, – нанимаемся для перевозки всякой рухляди… В тот раз я везла патроны, другие муку. Оказия была сильная. И вдруг со всех сторон налетели черкесы!.. Ведь они бы не так еще были страшны, – да уж визжат больно! Господи! Какой визг подняли!.. Шашки наголо – и летят!.. Мы скареились да из-за арб и давай их душить. Отобьемся, отобьемся, смотрим: опять летят!.. Дадут залп из ружей – и в шашки!.. А прорваться в карею не могут: за арбами и фурами нашим ловко было отсиживаться. Вдруг слышим, конвойные кричат: «Патроны все!» Мы, бабье дело, да не будь плохи, разбили тюки да и давай разносить патроны-то! И, вот как я подавала уже скушенный патрон солдату, пуля и отшибла мне палец: вот, видите? Зато теперь я получаю пенсион и полный паек – Государь так приказал…»

«Русская амазонка, – прибавляет автор записок, – рассказывала это с видом равнодушия, как дело очень обыкновенное. Оружие, порох, грабеж, пожар – вот слова, на коих основаны вседневные рассказы на линии».

Ермолов по достоинству оценил подвиг Пучкова и просил Георгия как для него, так и для двоих людей из его команды. Император Николай не только утвердил представление Ермолова, но, сверх того, произвел Пучкова в прапорщики и всем нижним чинам назначил денежную награду. Нелишне заметить, что это были первые георгиевские кресты, розданные Николаем Павловичем, а награды, увеличенные лично государем, впервые проявили ту истинно царственную щедрость, с которой покойный император постоянно отличал военную доблесть[97].

Случай с Пучковым не был единственный, хотя далеко не все они дошли до нас в донесениях начальников и в частных рассказах. В тех же записках, которые так просто и верно отражают дух воинственной кавказской женщины, воспитанной под грохот перестрелки и засыпавшей в детстве под мирные легенды о воинственных подвигах, рассказан между прочим следующий, столь же доблестный, но уже менее счастливый случай. «Один штабс-капитан и с ним три субалтерн-офицера, возвращаясь после освидетельствования сгоревшего в какой-то крепости магазина, встречены были сорока хищниками, под предводительством князька не только мирного, но и находившегося прежде на нашей службе. Имея в конвое только семнадцать человек донских казаков, штабс-капитан увидел всю бесполезность сопротивления, но не хотел и сдаться без боя. Как яростно было нападение, так и защита отчаянна. Из всего конвоя уцелели два казака, обязанные спасением быстроте своих лошадей, остальные изрублены… Один офицер, жестоко израненный, остался замертво на месте; другой, геркулес по росту и силе, защищавшийся с геройским мужеством, разрезан на части уже мертвый!.. Из зверского остервенения горцы размозжили ему голову, отрезали руки и ноги и дали телу неисчислимое множество ран…» Происшествие это было немного спустя после случая с Пучковым, и также между Екатериноградом и Владикавказом.

Официальные источники, в свою очередь, упоминают о нескольких случаях появления хищнических партий, о грабежах и разбоях, случавшихся в Кабарде около того же самого времени. Так, 12 мая человек сорок кабардинских абреков, под предводительством знаменитых князей Бесленея Хамурзина и Тембота Кантукина, прорвались на Кабардинскую плоскость со стороны Чечни, но, встреченные здесь двадцатью казаками Волжского полка, поспешно укрылись в лесах Черекского ущелья. Отсюда они пробрались в землю дигорских осетин и вместе с ними замышляли новые набеги на русские границы.

Так шла жизнь Кабарды среди треволнений, которые незадолго перед тем население стало было уже забывать. Русское правительство отвечало на участие мирных кабардинцев в беспорядках непреклонной политикой, карая их, как за измену присяге и долгу подданных. И первой жертвой правосудия пал сын самого валия, Джембулат Кучуков, со своим сообщником князем Канамиром Касаевым. Казнь эта произвела на Кабарду глубокое впечатление.

Происшествия 1826 года были в Кабарде последними вспышками затихавшего брожения, переходными явлениями к эпохе мирной жизни. И если берегам Кубани предстояло еще быть поприщем диких насилий беспощадной религиозно-фанатической войны, то перед Кабардой лежал путь гражданского порядка, которого впоследствии не могло поколебать даже вторжение могущественного Шамиля.

Смягчению, а потом и исчезновению воинственных инстинктов в кабардинском народе послужило и постепенное исчезновение вождей, проникнутых духом необузданной воли и страстно искавших выхода для своих непочатых сил в громких военных подвигах. Под непосредственным управлением русского правительства бывшие междусословные отношения в Кабарде постепенно, но круто изменились. Сила и значение князей каждый день утрачивали свое обаяние, и с каждым днем народная масса становилась самостоятельнее. Да и таких князей, которые образом жизни соответствовали бы прежним понятиям кабардинцев о княжеском достоинстве, становилось все меньше и меньше, и когда в шестидесятых годах умер последний представитель древнего типа кабардинского князя, Атажукин, – в Кабарде остался только ничего не значащий княжеский титул. Некогда широкая жизнь кабардинского «пши» мало-помалу переходила в область легендарных преданий, а с тем вместе затихала навек и некогда воинственная Кабарда.

XXXII. СМЕРТЬ ДЖЕМБУЛАТА КУЧУКОВА

В Кабарде зародился тревожный слух: Вельяминов требует валия и Джембулата в Нальчик! «Правда ли?» – тревожно спрашивали друг друга встречавшиеся кабардинцы.

Слух подтвердился. Нарочный из Екатеринограда привез валию приглашение явиться с сыном и князьями Канамиром Касаевым и Росламбеком Батаковым в Нальчик. Как молния, пролетела эта весть по аулам, и вся Кабарда, как один человек, села на коней и поехала в аул старого валия.