Королевская канарейка (СИ) - Анна Кокарева

Никогда не чувствовала такого единения с миром, не предполагала, что подобное возможно. Акт всегда был в каком-то смысле моментом одиночества вдвоём, а сейчас это было как в первый и последний раз, но безо всякого надрыва и трагедии — и никогда не было таким спонтанным.

Отстонав и откричавшись, сделав меня очень мокрой внутри, он шептал про бессмертную возлюбленную, про брак земли и неба, которые мы олицетворяем, и что он прикоснулся сейчас к ладони Илуватара. Я ощущала ровно так же, гладя его — и только глаза распахнула, когда зарница надвигающейся грозы осветила поляну резким светом — и тела, сплетающиеся на ней в объятиях. Снова стало темно, вдалеке пророкотал гром, но я успела увидеть, а сейчас, отходя, начала и слышать стоны и вздохи.

Стесняться и ужасаться сил не было, и я ни о чём не жалела. Но стало понятно, на что мой консорт «не смел надеяться», и за приглашение принял простодушный интерес к его здоровью. Он, скорее всего, привёл меня на эту поляну, чтобы просто поцеловать и тут же уйти, а остальные высокородные приняли бы участие в старинном наверняка эльфийском обычае — на свадьбе свальным грехом заняться. Небось считается хорошо для счастья и плодородия молодых.

На лицо упала тёплая капля. Вытирая её, не могла понять, дождь начинается или… или. Подумалось, что никогда я не признаюсь Лисефиэлю, что случайно всё вышло. Не жалела ни о чём, но подобралась смущённо, и он всё понял, поднялся, помог встать и мы тихо ушли.

162. Красивое

Лисефиэль бесшумно высвистел лошадку, идти уставшими ногами не пришлось. И Дживз везде успел: ночь тёмная, а банька была традиционно натоплена.

После бани мне выдали простую льняную рубашку до пят, что тоже было кстати: в приличную одежду влезать и навьючивать на себя килограммы драгоценностей не хотелось.

И стол был накрыт. Я обрадовалась, потому что ничего съедобного на свадьбе не подавали, кроме леденцов. Мельком подумалось, что да, есть, чему завидовать, такой дворецкий лучше жены. Это уж не говоря о том, что к нему тёща не прилагалась. Прелесть внезапного ночного ужина можно было сравнить разве что с доеданием салатов первого января — и я чувствовала такую же приятную опустошённость, отдающую безнадёжностью: игры сыграны, что сделано, то сделано, можно опустить лапки и ничего от тебя не зависит больше. Похоже, участие в ритуале, хоть бы и неосознанное, фиктивным не было. Зря я в себя не верю. Вспомнила анекдотик про Деда Мороза, плакавшегося психологу, что-де не верит сам в себя. Впрочем, обязательно ли встречаться мне, радостно скользящей золотым бликом по поверхности самой себя, с хтонью, живущей в глубине? И так хорошо, пустое, всё пустое…

У нас больше ничего не было в ту ночь, я даже спала в рубашке, но Лисефиэль разделся и прижался, и нежность бескорыстных объятий и поглаживаний была интимнее самого безумного соития. Пробирало чуть ли не до слёз. Всё-таки мне это редко доставалось, потому что, прости господи, любовники мои были эталонными жеребцами. А Лисефиэль, похоже, темперамент имел поскромнее, или всё отдал во время ритуала. Было несказанно приятно ощущать хотя бы в этом его близость и почти человечность.

Саламандра светилась сполохами оранжевого огня в камине, и в зыбком свете видно было широкую багровую полосу на боку Лисефиэля. На ощупь она совершенно не чувствовалась. Погладила с сочувствием, прижалась покрепче и уснула.

* * *

Проснулась, как будто толкнул кто. Одна, только саламандра тихо потрескивает в камине, да шуршит кто-то под потолком — мышка или насекомое. Чувствуя себя лёгкой, как никогда, подхватилась с кровати, как есть, босиком и в рубашке. Проскочила мимо столовой, кивнув наспех Дживзу — мне казалось, что ждут меня и надо поторопиться. Спустилась по лесенке, осторожно, стараясь не споткнуться на разновысоких кривых ступенях из и наплывов дерева. Внизу стояла Салмаах и с фырканьем рылась в кормушке. Не соизволила морду вынуть, так и продолжала хрупать. Уже на самом выходе из-за коры, слегка прикрывающей его, услышала разговор:

— Да, Ваше Величество, время. Но я не посмел будить её, — спокойный, исполненный почтения голос Лисефиэля.

И вроде бы спокойный, но полный сдержанного гнева голос короля:

— Я иногда завидую тебе, Айвэндилион. Да, ты осквернял себя общением с низшими — но и знаешь их, как никто.

— Каждый пользуется, чем может, государь. Не вам мне завидовать, — и, без перехода, — доброе утро, божественная. Ты выспалась?

Ну да, конечно он меня услышал. Странно, что Трандуил не учуял первым.

После полутьмы свет резал глаза. Заспанно прищурилась на королевского оленя — и удивилась, что сидящий Трандуил тоже прикрыл глаза ладонью и замер. Запереживала, но он тут же убрал руку.

— Я… это слишком прекрасно, — глаза опущены, лицо пустое, голос потрясённый.

Тоже потряслась и уставилась на него. Заподозрила, что он шутит и сейчас посмеётся над моими встрёпанными, может быть, волосами и неловкими со сна движениями. Но он только двинул бедром, и олень послушно сделал несколько шагов в мою сторону. Радуясь, что, если и был конфликт, то он почему-то замялся, доверчиво потянулась навстречу и была подхвачена. Дёрнулась было:

— Одежда… — но король не выпустил.

Молча кивнул Лисефиэлю и тронул оленя.

И молчал ещё какое-то время, обнимая сильно и неловко, как ребёнок кошку, что для эльфа странно было. Потом, похоже, начал отходить и почти растерянно сказал:

— Всё-таки он тебе на пользу, и я благодарю небо, что не убил его, как хотел, — повисла крохотная мрачная пауза, — и сейчас хочу. Даже я не смел тебе предложить то, что сделал он! Да, он такой же консорт, но я — первый среди равных!

Ещё помолчал недовольно и вдруг выдохнул:

— Ты сияешь, — и, расслабляясь и становясь цинично-насмешливым: — Что, valie, ты всё-таки не верила, пока не увидела своими глазами? И как тебе?

Задумалась. Странно для меня было то, что в противоречивых сказках о сидах всё оказалось правдой — душевная чистота, браки по любви и свальный грех. Всё имеется. В определённые моменты.

— Послушай, Блодьювидд, это для низших свальный грех. Для нас — священнодействие.

Слегка обиделась:

— Ну, положим, для кое-кого из «низших» это тоже было частью служения богам. Культы разные бытовали.

— Ты не человек. И твой мир погиб, — быстро, как будто опасался чего.

Всё-таки, кажется, и правда на пользу, вон как короля накрыло. Нечасто я его таким вижу. Поняла, что соскучилась, и обняла его, всё-таки отвечая на вопрос:

— Да никак оно мне. Случайно