Телохранитель - Сергей Скрипник

— Да бог с ним, с Аллахом, что случилось с Барановым? — поинтересовался Спицын.

— Так он уже третьи сутки на губе на нарах парится.

— Повезло, — мрачно резюмировал Спицын. — А мы здесь.

— А вот представьте себе, что в Москве эта самая банка с голландской свининой давно уже атрибут столичного стиля жизни, — вмешался в разговор переводчик лейтенант Коваль, интеллигентный молодой офицер-первогодок, обращавшийся ко всем учтиво, на «вы».

— В каком смысле? — спросил Шмагин.

— В самом прямом. Я окончил арабское отделение Московского института иностранных языков и, пройдя военную кафедру, попросился служить в армию. Но знаком со многими коллегами-переводчиками из Института стран Азии и Африки. Мы с ними участвовали в лингвистических олимпиадах. Некоторых из них влиятельные родичи пристроили на работу в ТАСС, и теперь они ожидают, что их направят на какую-нибудь непыльную журналистскую работу в одну из стран социалистической ориентации. Так вот, два раза в месяц им привозят спецпайки из Елисеевского универсама, в которые входят в том числе и такие консервы. Подобного рода подкормка с барского стола высших партийных и государственных органов сегодня существует в большинстве московских номенклатурных учреждений. А еда во всех этих красивых баночках и в самом деле дрянная. И кушают ее не потому, что она вкусная, а для поддержания престижа.

— А мне она понравилась, — признался Савватеев, доскребывая опустошенную банку. — Возможно, мы сами не привыкли к хорошей пище, поэтому и ругаем все не свое.

— Да, — согласился с ним Серко. — У них все лучше. Вот у меня дома старый кассетный магнитофон «Электроника», который постоянно жует пленку. Мечтаю здесь купить «Шарп». Привезу его на родную Сумщину, и все девки в округе будут моими.

Между тем у мазара Рахманкулло началось какое-то движение. Духи засуетились. Явно готовились пойти на приступ. Снизу из полумрака доносились воинственные клики «Аллах акбар!». До рассвета оставался час с небольшим.

— Все, хватит разговоры разговаривать, — произнес Латынин свою коронную фразу. — Все внимательно слушайте. Наступает момент истины. Надо срочно провести пристрастный допрос языка и пристрелить его прямо здесь. С собой тащить не будем. Постараемся пробиться к своим. Каждый, повторяю особо, каждый должен запомнить, что скажет пленный, ну, кроме, конечно, Керкибаева. Он, если и запомнит, то потом сказать все равно ничего не сможет. И в случае прорыва на нашу территорию доложить лично начразведки Корчагину. Кажется, все. Лейтенант Коваль, будьте готовы перевести ему мои вопросы.

— А тут, товарищ старший лейтенант, рядовой Керкибаев хочет реабилитироваться за упущенную в пропасть рацию, — прервал Латынина Шмагин.

— Давай, Керкибаев, — согласился старлей и махнул обреченно рукой.

Туркмен открыл рот и разразился таким потоком проклятий, что Латынин и окружающие невольно засмеялись.

— Переводите меня, товарища лейтенанта. Слушай меня, чурек, я сделаю так, что ты потом не вспомнишь ни одной суры Корана. Ты забудешь, ишак джелалабадский, в какая сторона находится Мекка. Моя тебе выдерну, билят, рука и нога. Сначала левая, а потом правая. Ты будешь лежать кошма, как жалкая обрубка свинина, и только при это пердеть.

Ярость и напор Керкибаева были такими, что Коваль от неожиданности все это перевел. В ответ афганец что-то испуганно залопотал.

— Командир, — обратился Коваль к Латынину, — пленный готов сообщить вам все, что знает об охраняемом районе. Только просит сохранить ему жизнь.

— Молодец, Керкибаев, — похвалил туркмена командир. — Тебе бы в гестапо работать. Ладно, Коваль, переводи мои вопросы. Возьмем его с собой в прорыв, если, конечно, свои по дороге не прибьют.

И вдруг рация, над которой все это время продолжал возиться в поте лица Ищук, забулькала, и из нее полилась обрывистая речь.

— Сатурн! Сатурн! Прием: Посол!

Это были позывные его группы и штаба Корчагина.

— Ура, товарищ командир! — радостно возопил ефрейтор Ищук. — Да здравствует клуб «Умелые руки» при Доме пионеров города Мичуринска Тамбовской области! Да здравствует Советская пионерия! Я же вам говорил, что хозяйственное мыло — отличный проводник!

Пока Латынин выходил в эфир, все остальные столпились у Ищука и обнимали его, а Шмагин пытался скормить ему в условиях, максимально приближенных к боевым, оставленную пайку голландской свинины.

Над Черными горами раздался призыв:

— Сатурн! Сатурн! 050,050 Я — Посол!111-56,45,114-1000!

77777! 88888! 88888!

(Задание выполнено! Перед нами у мазара Рахманкулло духи! Высылайте подмогу в точку возврата! Высылайте подмогу в точку возврата!).

Голос в рации еще не умолк, а винтокрылые машины уже взлетали с бетонки Джелалабадского аэродрома.

Из-за гор выглянуло солнце, но тут же померкло. Его заслонили два звена «крокодилов», начавшие уже по кругу утюжить долину. Вся округа наполнилась душераздирающими воплями гибнущих под ракетами афганцев. Глядя на это завораживающее действо, сибиряк Савватеев восторженно произнес:

— Как гнус, атакующий путников в тайге.

На небольшую площадку, обложенную дымами, у самого склона приземлился пузатый «Ми-8». Латынин отдал команду: «К машине!» — и все рванули к ней вниз.

Уже в вертолете Латынин вдруг почему-то спросил Керкибаева:

— Где научился так допрашивать духов? Книжек про разведчиков и партизан начитался?

— Моя по-русски не читает и не пишет, моя только говорит. Моя пишет и читает только по-туркменски. Поэта Махтумкули слышала, командира? Моя назвали в честь него.

— Ну, ладно, умник, — засмеялся старлей и обнял за плечо потешного азиата.

…Пленного допросили в штабе в присутствии Корчагина и еще доброго десятка старших офицеров. Предположения подтвердились. Речь шла о скрытных системах ПВО, поставленных моджахедам из США и Великобритании, Франции, Китая. Командирам подразделений отдали необходимые распоряжения. На подходе была артиллерия, которой предстояло накрыть весь проблемный район. А потом в него должны были войти крупные силы первой Отдельной мотострелковой бригады, привлекалось много авиации, в том числе фронтовой. Данный тактический выступ в нашу территорию был признан стратегически важным, и его предполагалось в течение двух-трех недель полностью очистить от духов. (Не очистили. — Прим. авт.)

Корчагин обнял отмытого и отдохнувшего после сумасшедшей ночи Латынина и сказал ему:

— Спасибо, сынок, за то, что ты спас мою седую голову. — Он вздохнул и, глядя куда-то в сторону, проговорил: — А Калиновский не прожил в госпитале и двух часов. Видимо, не хотел прапорщик жить без своей правой ноги.

Потом они долго бродили по летному полю. Начальник разведки 40-й армии что-то спрашивал про жизнь, а Латынин ему односложно отвечал, казалось, даже не вникая в суть задаваемых вопросов. Вошли в палатку к разведчикам. На столе стоял граненый стакан водки. Поверх него лежал ломоть ржаного хлеба и кусок той самой голландской свинины. Пять минут назад Шмагин отчаянно рванул чеку на последней заморской банке и выставил ее товарищам как закуску. Поминали Сергея Калиновского по-солдатски, ничего не говоря, кто-то скрывал скупые мужские слезы.

Осушив поднесенный ему стакан, полковник Корчагин обратился к Ковалю:

— Вы, товарищ лейтенант, у нас гуманитарий, значит, справитесь. Напишите, пожалуйста, письмо родным прапорщика Калиновского, упомяните всех — вдову, детей, мать. Я потом его подпишу. Да и вы все, товарищи. И подберите какие-нибудь слова почеловечнее.

Немного помолчал и добавил:

— Вот еще что: напишите не «умер от ран», как полагается в таких случаях, а «погиб смертью героя в бою, спасая жизни своих товарищей». — И, выходя уже из палатки, сказал: — Да, кстати, есть и хорошая новость. Нашлась группа Сиговца. Все живы. Что-то с картой напутали, а связи, как и с вами, не было. Сейчас разбираемся.

Парламентер

Я смотрел в окно, грязное до непроглядной мути, в сеточках старой паутины, и ждал, когда же мои переговорщики намолятся вдоволь своему Аллаху. Все это продолжалось уже третьи сутки, которые я проводил без сна. Судя по всему, очередной намаз у них закончился, но они не торопились меня звать.

К такому выводу я пришел хотя бы потому, что в соседней комнате уже умолкли хвалы создателю. Там совершали послеполуденную молитву двое моих охранников и переводчик Джемоледдин. Этот Гай Юлий Цезарь предгорий Гиндукуша, в прошлом выпускник МВТУ имени Баумана, а ныне самый обыкновенный бандит, во всяком случае, согласно нашей классификации, обязан был делать в эти священные для каждого правоверного мусульманина мгновения по меньшей мере два дела сразу: усердно молиться и при этом прислушиваться не к голосу собственной души, а к тому, что я делаю за тонкой фанерной дверью. Когда мы оставались одни, а это с тех пор, как меня сюда привезли, случалось не менее десяти раз, я уже и со счета сбился, он контролировал каждый мой шаг. Например, связаться по рации со своими я мог только в его присутствии и говорить при этом открытым нешифрованным текстом. А вдруг, осознав всю тщетность переговоров с этой несговорчивой публикой, я возьму да и вызову огонь артиллерии на себя, чтобы разорить их осиное гнездо. Я ведь все-таки разведчик, а не дипломат, и мои визави это прекрасно знали.