Адмирал Сенявин - Иван Фирсов

К вечеру Сенявин был на косе. Посреди замерзшего пролива, ближе к Очакову, возвышалась громада корабля. От косы на казацкой чайке по узкой полынье Сенявин перебрался на «Владимир». Лед и в самом деле был пока тонкий — не более дюйма. В узком проливе между косой и Очаковом громоздились смерзшиеся торосы, преградившие путь кораблю из Лимана. Несильный, резкий от мороза ветерок тянул со стороны Херсона. Паруса были подобраны, но корпус корабля, рангоут и такелаж все равно парусили, и ветер плотно прижимал обводы форштевня к торосам. За кормой тянулась на одну-две длины корабля широкая полынья. Видимо, ветер, задувший под корму, когда травили якорный канат, все-таки понемногу втискивал корпус между торосами.

Осмотревшись, Сенявин с офицерами и боцманами прошел на бак. В течение часа-полутора выслушав людей и перебрав различные варианты, новый командир стал действовать решительно:

— Время дорого. Стужа, видимо, не спадет, ледок потолще станет. Тогда и вовсе не выбраться. Посему надлежит немедля, — Сенявин властно, но по-деловому всматривался в обветренные лица офицеров и боцманов, — перво-наперво спустить пару шлюпок и заводить верп с кормы. Оттянуть корабль как можно дальше на чистую воду. Другое — запасным якорем сей же час обколоть торосы под форштевнем. Третье — артиллеристу мортирку малую установить на баке и беспрестанно крушить торосы по курсу. Когда оттянемся на верпе, подберем якорь втугую, мигом поставим паруса, обрубим верп и, — Сенявин заметил, как просветлели лица моряков, — с Богом на чистую воду.

Убедившись, что его поняли, Сенявин предупредил:

— Перво-наперво пояснить все маневры служителям. Работать будем в две смены.

Над Лиманом сгустились сумерки. На корабле зажгли факелы, пускали фальшфейеры, пока заводили верп. Вскоре с бака загрохотала небольшая корронада. Каждые четверть часа она бросала тяжелые ядра на торосы, которые понемногу крошились. На очаковском берегу переполошились. В крепости заметались люди с факелами, готовили пушки. Многим показалось, что к крепости подошли турки. Когда все разъяснилось, на берегу солдаты развели костры, чтобы хоть чем-нибудь в случае надобности помочь морякам.

К рассвету задуманное удалось полностью. На верпе корабль оттянули назад не менее кабельтова. Тяжелые ядра сделали свое дело, и впереди появилась трещина во льду. Ветер, не меняя направления, вдруг посвежел. С юта прибежал встревоженный боцман:

— Ваше высокоблагородие, у верпа канат втугую, вот-вот поползет кормовой якорь.

Едва боцман кончил, Сенявин скомандовал старшему офицеру:

— Играйте аврал, паруса ставить.

В ту же минуту засвистели боцманские дудки, матросы, одеваясь на ходу, выскакивали на палубу, лезли по обледенелым вантам, проворно расходились по реям. Первыми распустили нижние, самые большие паруса — марсели.

— Рубить канаты верпа! Выбирать якорь! — раздались одновременно команды на бак и на ют.

Едва обрубили на корме канат верпа, «Владимир», будто застоявшийся конь, ходко начал набирать скорость. Матросы на баке бешено крутили вымбовками шпиль, еле успевая подбирать якорный канат.

К этому времени паруса поставили полностью, и, разогнавшись, корабль с ходу, подорвав якорь, начал крушить раздробленные ядрами торосы.

Спустя полчаса корабль под крики «ура!» вышел на чистую воду и, не останавливаясь, направился в Севастополь.

Прибытие каждого новопостроенного корабля из Херсона в ту пору было довольно приметным событием в севастопольских буднях. Тем более мало кто ожидал его появление в январе, среди зимы.

Сенявина в Севастополе знали многие, и на кораблях и на берегу, как разумного распорядителя, состоящего при главном командире. Прошедшая кампания, сражение у Фидониси, набег на анатолийское побережье, перевод из Херсона в зимнее время одного за другим двух линейных кораблей сделали его равным в среде командиров Севастопольской эскадры.

Выбирая место для стоянки «Владимира», Сенявин увидел странную перемену: брейд-вымпел командующего эскадрой поднят на грот-стеньге «Святого Павла», которым командовал Ушаков. Раньше он всегда красовался на «Преображении», где обычно располагался Войнович.

Оказалось, что за эти недели Потемкин заменил бездеятельного Мордвинова в Херсоне Войновичем, а командующим эскадрой назначил Ушакова. «Слава Богу, — подумал Сенявин, — теперь хоть распрей на эскадре не будет». В минувшую кампанию он был свидетелем, особенно после сражения у Фидониси, как Войнович не раз пытался незаслуженно опорочить Ушакова в глазах Потемкина. Сенявин в душе всегда был на стороне Ушакова. Правда, тот жестко спрашивал с подчиненных, но зато не лебезил перед начальством и, видимо, поэтому иногда искоса поглядывал на флаг-капитана Войновича: «Дескать, все вы одним миром мазаны». Однако Сенявин не сетовал. В Ушакове привлекали его прямота суждений, бескорыстность поступков, честность в отношениях с людьми.

Доклад о переходе в Севастополь Ушаков выслушал сухо. Недолюбливал Федор Федорович назначений по протекции. К ним он относил и назначение Сенявина. «Всего двадцать пять годков, а на тебе — в капитаны назначен». Когда же Сенявин упомянул о ледовых мытарствах, он оживился, подробно расспрашивал. Прощаясь, задумчиво сказал:

— Лихо вам пришлось.

Спустя месяц с небольшим командующий эскадрой вызвал Сенявина. От Потемкина пришел рескрипт с объявлением указа императрицы о награждении Сенявина за успешный переход кораблей. Собрав команду, Ушаков зачитал послание князя: «…Преодоленные вами трудности при отправлении из Лимана в Севастопольскую гавань с кораблем «Владимир» и благополучное сего дела произведение удостоились монаршего благоволения, и вы, в знак оного, пожалованы кавалером ордена Владимира 4-й степени. Препровождаемый крест имеете вы возможность носить так, как отличившимся при Очакове повелено, — с бантом. Я ожидаю и впредь новых от вас заслуг, которые подадут мне еще приятный случай засвидетельствовать об оных…»

Ушаков вынул из сафьяновой коробки крест, закрепил на мундире Сенявина и обнял его.

В апреле Ушакова чествовали по случаю присвоения звания контр-адмирала. Среди поздравлявших Сенявина не было. Его перевели командиром нового линейного корабля «Иосиф Второй» на Лиманскую эскадру.

Светлейший князь при всей его прозорливости не успел еще распознать до конца характер Войновича, а быть может, и нарочно смотрел сквозь пальцы на его хитроумные проделки.

Переехав в Херсон как старший член Черноморского Адмиралтейства, он оставался начальником Ушакова. Когда тот получил еще одну награду — Владимира 3-й степени за победу при Фидониси, — Войнович попросту возненавидел Ушакова и при каждом случае досаждал ему. Но кроме плетения интриг Войновичу надлежало в предстоящей кампании командовать боевой Лиманской эскадрой, в которую входили четыре новых линейных корабля и тринадцать крейсерских судов. А этого искусства он никак не мог постичь. Потому, едва приняв дела у Мордвинова, он тут же добился перевода командиром нового линейного корабля «Иосиф» своего бывшего флаг-капитана. Однако помощь Сенявина ему почти не понадобилась. Кампания 1789 года прошла без особых стычек на море.

Весной из Севастополя вышел крейсерский отряд к берегам Румынии и Дунайскому гирлу. Он захватил и уничтожил десяток турецких транспортов, высадил десант и навел панику у Аккермана. В середине лета в Херсоне достроили спущенные на воду линейные корабли и фрегаты. Войнович поднял свой флаг на «Иосифе» и, подталкиваемый Потемкиным, собирался перейти в Севастополь, но не успел. В начале июля у Тендры обосновалась большая турецкая эскадра из тридцати вымпелов и заперла Войновича в Лимане. Казалось бы, теперь надо вызвать эскадру Ушакова и прогнать неприятеля. Ан нет, Войнович запретил Ушакову выходить в море под предлогом «превосходства» противника.

Ушаков негодовал, обратился к Потемкину. Но тот был неблизко, в новой ставке — Яссах. Сухопутные войска, тесня неприятеля, ушли на запад, достигли Валахии. Суворовская армия разбила главные силы турок 21 июля при Фокшанах, а 7 сентября при Рымнике.

Сенявин как-то встретился в Адмиралтействе с генерал-майором де Рибасом. В составе войск генерал-поручика Гудовича он готовился к выступлению для взятия турецкой крепости Гаджибей. Испанец по происхождению, де Рибас, сам по натуре ловкий и вместе с тем решительный и отважный, восхищался Суворовым.

— Блистательно искусство Александра Васильевича. Всегда верен себе. Быстрота и стремительность в маневре, скрытность и неожиданность в сближении с противником, — прищелкивая языком, сверкая черными глазами, делился де Рибас, — и вдруг сокрушительный удар, штыки, картечь и на плечах неприятеля — вперед.