История черного лебедя (ЛП) - Крейг К. Л.

Это не поцелуй лучшего друга. Это не спокойно и мило. Это даже отдаленно не намекает на платонические чувства. Это поцелуй обладания и желания. Это грубая, чистая потребность. И я хочу быть востребованной. Мне нужно быть воздухом, которым кто-то дышит. Даже если он испорчен.

Я перестаю дышать, а Кэл погружает свой язык мне в рот. Он ищущий и уверенный. Сражается с моим. Я сопротивляюсь, чтобы посмотреть, что он будет делать. В ответ он сжимает кулак в моих волосах и стонет. Это неожиданно, но так чертовски сексуально, что мои пальцы погружаются в его куртку, и я притягиваю его ближе, жадно глотая его эротические звуки. Его рука скользит по моей пояснице, и когда он прижимает меня к себе, я чувствую, как набухает его член.

Слишком рано его губы исчезают, но я чувствую тяжесть его дыхания на моем лице с каждым выдохом.

— Теперь ты готова, Лебедь? — шепчет он в мои дрожащие губы. Или, может быть, это он дрожит. Трудно сказать. Мои глаза закрыты, когда я киваю утвердительно.

— Хорошо.

Он засовывает мои руки в зимнее пальто и застегивает молнию до подбородка. Переплетя наши пальцы, он выводит меня наружу. Холодная январская ночь высасывает из меня кислород, но Кэл не замечает, что я задыхаюсь, и не замедляет движения, таща меня за собой к своему черному Форду F-150.

После того, как он усаживает меня, «Пеппи» остается позади. Он не отрывает глаз от дороги. Его челюсть сжимается и разжимается. Он злится? Раскаивается? Боже… он возбужден?

Я сижу молча. Мой пьяный разум переполнен. Я хочу что-то сказать. О поцелуе. О том, как он ведет себя так, как будто я наступила на него или что-то в этом роде. Я знаю, что у Кэла есть чувства ко мне. Знаю, что они выходят за рамки дружбы. Но за все годы, что я его знаю, он ни разу не переступает черту и не намекает, что мы не такие, какие мы есть, не после того, как я заткнула его на выпускном, сказав, что мы никогда не будем ничем иным, как друзьями, потому что я была влюблена в кое-кого другого.

В бесконечной десятиминутной поездке напряжение нарастает. Так что я ерзаю. Вычищаю свою сумочку. Крашу губы вишневым бальзамом. Считаю свою сдачу. Раскладываю свои наличные, следя за тем, чтобы все президенты смотрели одинаково, а купюры менялись от единицы до двадцатки.

Я делаю все, что в моих силах, чтобы не смотреть на моего лучшего друга, который только что играл с моими миндалинами. Но я также не могу перестать думать о том, как его губы ощущались на моих. Их еще немного покалывает. Я упираюсь локтем в окно и небрежно упираюсь в них пальцем, пытаясь заставить это чувство прекратиться.

Наконец мы подъезжаем к дому, который я купила прошлым летом. Тот самый, который Кэл пришел помочь мне починить. Он его покрасил. Вырвал пол и положил новый. Заменил всю фурнитуру на кухне, чтобы она выглядела более современно. Затем, после долгого дня, пропитанного потом, а иногда и кровью (его) и слезами (моими), мы сидели перед телевизором, заказывали китайскую еду и засыпали в море одеял и подушек, как в старые добрые времена.

Не говоря ни слова, Кэл оставляет машину заведенной, но я слышу безмолвное требование оставаться на месте, пока он выходит и оббегает вокруг. Открывает дверь, протягивает руку, которую я беру, и помогает мне встать на землю.

Он по-прежнему не смотрит на меня.

Хочу ли я этого?

Мне не нравится эта неловкость, которая сейчас висит здесь. Я не хочу, чтобы между нами что-то изменилось. Я планирую сказать ему, чтобы он забыл о том, что произошло, и я тоже это сделаю.

Он проводит меня несколько шагов до входной двери, берет мою сумку и достает ключи. Он вставляет ключ в замок и поворачивает его. Отпирает замок, но не открывает дверь. Вместо этого он поворачивается ко мне.

— Кэл…

Остановись. Что бы это ни было, пожалуйста, останови это.

Он смотрит мне прямо в глаза.

— Я хочу тебя, Маверик ДеСото.

— Кэл, — на этот раз я пытаюсь сказать более решительно. — То, что только что произошло, было…

— Не ошибкой. И если ты, блядь, скажешь это, я сорвусь. Просто слушай. — Когда он видит, что я буду молчать, то продолжает. — Я хочу тебя. Чертовски устал притворяться, что не хочу. И я почувствовал это в ответ от тебя. Прямо сейчас. С нашим смешивающимся дыханием и твоим стоном на моих губах. Я почувствовал это. — Он трижды ударяет себя в грудь указательным пальцем, чтобы акцентировать внимание на последних трех словах.

Я тоже что-то почувствовала. Не уверена, что это было, но знаю, что этого никогда не может быть. Независимо от того, было что-то или нет, я все еще люблю его брата.

— Я пьяна, — объявляю я, как будто он не знает.

Уголок его рта приподнимается. Это восхитительно. И очень сексуально.

Перестань, Мавс. Он твой лучший друг.

— Да. Это так. Но даже пьяной нельзя подделать то, что мы только что почувствовали.

— Кэл, — протягиваю я. Как будто произнесение его имени достаточное количество раз, поможет донести мое сообщение. Или удержать мои мысли от опасного отклонения.

Он захватывает мое лицо своими замерзающими руками, и пространство между нами исчезает в одно мгновение. Теперь мы соприкасаемся. Он проводит пальцем по моей нижней губе. Она влажная от бальзама для губ, который я нанесла несколько минут назад. Его глаза следят за движениями, которые теперь почти гипнотизируют. Его следующее заявление звучит грубо и хрипло, от него у меня в животе порхают тысячи бабочек.

— Я хочу поцеловать эти чертовы губы, Маверик. И не как целует мальчик, который дружит с девочкой почти тридцать лет. А как любовник. Я хочу кусать и сосать, владеть и пожирать. Когда захочу. Как захочу.

Я не хочу этого… не так ли? Каково это, полностью принадлежать моему самому лучшему другу?

Губы Кэла прикасаются к моему лбу, как они делали это уже бессчетное количество раз. Только на этот раз я чувствую вырвавшуюся на свободу манию его голода. Как мужчина хочет женщину.

Я стону. Он тоже стонет.

— О, черт возьми, Мавс. У меня столько мыслей о том, что я хочу сделать с тобой.

— И какие же мысли? — спрашиваю я, умирая от желания узнать. Зная, что не должна.

— Они грязные. И грешные. Черт, они такие плохие, что ты будешь просить еще.

— Кэл. — На этот раз произношу его имя с мольбой. О чем, пока не знаю. Остановиться? Уйти? Замедлиться? Я не знаю. Если скажу «да», если я хотя бы намекну на «да», все между нами изменится. Все. Я также не могу смириться с его потерей. Я не выживу, потеряв обоих Шепардов.

Дрожь сотрясает все мое тело. Его руки напрягаются.

— Пойдем со мной на свидание, — требует он мне на ухо.

Я прячу руки под его курткой. Мое тело растворяется в его тепле.

— Мы постоянно куда-то ходим.

— Не так. Я хочу ухаживать за тобой.

Я смеюсь. Это звучит так забавно из уст мальчика, которого я знала, у которого была ветряная оспа на языке и в интимных местах. Но когда он вдавливает мне в низ живота толстый намек на правду, я останавливаюсь. На этот раз я подавляю стон.

— Я… я не думаю, что нам следует, — возражаю я.

— Одно свидание. — Я ничего не говорю, и он снова требует. — Одно свидание, Лебедь. Это все, о чем я прошу.

— Почему? Почему сейчас? После всего этого времени? — мне больно, когда я глотаю. Больно думать. Как-то больно надеяться.

— Ты не была готова.

— Что, если я и сейчас не готова?

— Ты готова, Мавс.

Его ответ такой уверенный, что ему даже удалось убедить меня. Он заводит руки под мою куртку. Его прикосновения приятны. Слишком хороши.

— Хорошо, — говорю я наконец.

Его мышцы напрягаются.

— Да?