Привет, Афиноген - Анатолий Афанасьев

Три дня Петр Иннокентьевич не показывался на улице и не отвечал на телефонные звонки. Если бы в эти дни корреспондент забежал к нему по какой–нибудь надобности, он, вероятно, придушил бы его прямо в прихожей. Затем Верховодов написал пространное, гневное письмо в редакцию. Через месяц пришел ответ. Редакция газеты приносила ему свои извинения и сообщала, что автор интервью строго наказан — ему объявлен выговоре занесением в личное дело. «Выговор, — изумился Петр Иннокентьевич. — Под трибунал бы его, сукиного сына!»

Он понимал, что вряд ли сумеет объяснить свою боль, тоску и гнев и «сынку» — корреспонденту, да, пожалуй, и всей редакции; вряд ли сумеет доказать словами, что преступно задевать неумелыми и поспешными руками то, что свято. В письме он вообще не касался этой стороны дела, а напирал на искажение конкретных фактов и прямые ошибки.

Марк Волобдевский, разумеется, ничего этого не знал и пришел к Верховодову с открытой душой, на дне которой таилось предчувствие необходимости подкрепить будущую поэму сопроводительной запиской именно такого видного общественного деятеля, как отставной подполковник Верховодов.

— О чем же вы хотите писать? — осторожно поинтересовался Петр Иннокентьевич.

Поэт поудобнее притерся к креслу, бросил туманный, но красноречивый взгляд на хрустальный графинчик на полке серванта и произнес вступительное слово.

— Природа, уважаемый Петр Иннокентьевич, тут вы, конечно, согласитесь со мной, требует защиты. Вы еще более согласитесь со мной, если я замечу, что она требует защиты не от животных, не от какой–нибудь там тли или стрекозы, а, к сожалению, от хомо са- пиенс, то есть человека. Да, мы дожили до горестного момента, когда природе страшны не только стихийные бедствия, сколько наш брат, безжалостный двуногий истязатель и хищник. Вас не обижают мои слова?

— Нет, не обижают.

— Понимаете, я поэт и привык говорить правду в лицо. В этом я вижу свой гражданский долг… Известный каждому школьнику афоризм Мичурина: «Мы не можем ждать милости от природы, взять их — наша задача» — сегодня звучит по меньшей мере легкомысленно. Теперь не мы, а природа ждет от нас милости. Я бы не побоялся перефразировать великого садовода таким образом: не брать от природы, а отдавать ей награбленное — вот наша задача! Кстати, это и будет главным лирическим запевом моей поэмы.

— Любопытно, — Петр Иннокентьевич, проследив за завороженным взглядом Марка Волобдевского, поднялся и поставил хрустальный графинчик на стол.

— Домашняя наливка. Угощайтесь!

— Надеюсь, изготовлена без злоупотреблений.

Верховодов шутки не оценил, промолчал.

— Теперь посмотрим, как обстоят дела в нашем благословенном Федулинске. Для этого далеко ходить не придется. Прогуляемся по нашему парку, где вместо травы на газонах торчат окурки. Завернем на окраину леса; предварительно обув ботинки с толстыми подошвами, ибо иначе мы рискуем поранить ноги консервиы- ми банками и осколками бутылок, кои устилают поляны подобно сказочному ковру. Спустимся наконец к нашей прекрасной речке Верейке, где вместо воды давно струится грязная жижа со стойким запахом машинного масла. Петр Иннокентьевич, какое честное сердце не содрогнется при виде этих ужасных картин! — Патетический выпад Марк Волобдевский запил изрядным глотком обжигающе–крепкой наливки, поперхнулся и привычно понюхал тыльную сторону ладони.

— Минутку, — сказал Верховодов, сходил на кухню и вернулся с блюдом спелой влажной клубники. — Пожалуйста!

Пока он отсутствовал, Марк Волобдевский успел махнуть еще стаканчик, глаза его возбужденно заблестели, ион почувствовал необычайный прилив красноречия.

— Тот, кто в такой ответственный период стоит в стороне от благородного дела защиты природы, кто равнодушно взирает на происходящие бесчинства, а возможно, и вносит в них свою бесстыдную лепту, тот — говорю вам я! — не имеет права называться гражданином. Для равнодушного обывателя пустым звуком прозвучит мощный глас Некрасова: «Поэтом

можешь ты не быть, а гражданином быть обязан!» Обязан, уважаемый Петр Иннокентьевич. И наше с вами святое дело разбудить этих сытно спящих обывателей, протереть им глаза и вывести на широкую ниву общественной деятельности по охране природы. Вы понимаете меня?

— Да, — сказал Верховодов.

— Мне кажется, что–то вас смущает?

— Я не совсем уяснил, что требуется именно от меня. То есть, конкретно.

Марк Волобдевский обмер, вспыхнул, на лице его выразилось горькое недоумение, красивые глаза округлились и наполнились влагой, весь он как–то поплыл перед Верховодовым, подернулся рябью и захворал.

— Нет, нет, — обеспокоился Петр Иннокентьевич, — все, что вы говорите, справедливо и умно. Я разделяю ваше мнение (видя, что гость ничего не записывает, Верховодов осмелел), но поймите и вы меня. Обстановка действительно крайне напряженная. В нашей комиссии мы, честно говоря, занимаемся словоблудием, практически исполком бездействует. У него, видите ли, других забот полон рот… Чем тут может помочь ваша поэма? И потом, какое отношение к ней имею я, человек, который в жизни двух слов в рифму не сказал… Пейте, пейте, не стесняйтесь!

Марк Волобдевский откушал третью стопку, горестные морщинки на его лице разгладились, он задымил сигаретой и опять возник из кресла в полной ясности. «Наваждение какое–то?» — подумал Верховодов.

— Да вы меня не поняли. Буду говорить без обиняков, как привык. Мне требуется ваша поддержка. Вы должны написать, что в таком благородном и святом деле, как охрана окружающей среды, не может быть мелочей, а поэма Марка Волобдевского — моя то есть — представляется вам крепким камнем в фундаменте… — Марк не нашел подходящего продолжения метафоры. — Одним словом, чтобы поэму опубликовать, надо протолкнуть ее мимо меднолобых рутинеров от журналистики.

— А где она?

— Кто?

— Поэма эта, крепкий камень.

— Петр Иннокентьевич, была бы поддержка, как говорится. Буду с вами откровенен. Поэму написать не трудно. Гораздо труднее пробить брешь в чугунном заборе, огораживающем… — Марк вторично не сумел окончить фразу, смутился и махнул четвертый стаканчик.

— Вы–то почему не пьете, уважаемый Петр Иннокентьевич?

— Утро. Хотя, если желаете, за компанию разве…

Они чокнулись, Верховодов уже составил мнение о госте, не сказать, чтобы очень благоприятное. Юношу сжигала какая–то непонятная Верховодову страсть, проступившая алыми пятнами на его чистой коже. Правильные и дельные, хотя и напыщенные рассуждения его, Верховодов чувствовал, вступали в вопиющее противоречие с этой внутренней страстью. И пил он слишком торопливо и жадно. «Нет, — решил про себя Верховодов, — от этого мальчика надо держаться подальше. Этот поэт, пожалуй, так охранит природу, что одни колья останутся. А впрочем…»

Большой глоток наливки привел его в доброе расположение духа.

— Давайте так договоримся, — пошел он на компромисс. — Вы пришлете мне поэму, я прочитаю, — тогда продолжим разговор.

Марк Волобдевский встрепенулся, мысли его слегка мешались и сталкивались одна с другой подобно деревянным брусочкам в детской игре «Построй домик».

— Моя поэма — это набат, который пробудит от спячки Федулинск, — сказал он без ложной скромности. — Обещаю, что вы будете первый ее читатель… Вы мне нравитесь, Петр Иннокентьевич! У вас, я вижу, есть истинное чутье и вкус к поэтическому слову. Как надоели эти чинуши, эти подлые редакционные крысы, которые познают жизнь, глядя на нее из окон своих прокуренных кабинетов.

— Вы не любите газетчиков?

— Я их презираю и ненавижу!

Последнее откровение приятно задело чувствительную струнку в душе Верховодова. Он разлил остатки наливки.

— Выпьем за то, — чирикнул Марк Волобдевский, — что мы с вами вдвоем пройдем крестовым походом… Очистим от скверны наши леса и поля, очистительным вихрем наши слова пронесутся над головами… — в третий раз не подобрав соответствующего образа, поэт сник и с сожалением поглядел на пустой графинчик. В прихожей, прощаясь, Марк Волобдевский в приливе чувств попытался расцеловать упирающегося старика.

— Спасибо, спасибо! — бормотал гость. — Ждите меня через два дня.

К сожалению, Марк Волобдевский не написал поэмы об охране природы, он забыл о ней. На другой же день он увлекся командированной из Риги миловидной бухгалтершей и уехал на все лето отдыхать в Прибалтику.

5

В жизни человека бывают периоды, когда он испытывает приступы вроде бы беспричинной ностальгии, хандры — тут трудно подобрать точное слово. Ученые люди объясняют это переменой биологических ритмов и даже берутся любому желающему заранее расписать график его настроений. Наверное, они правы, какобыч* но. Астрологи обнаруживают прямую связь психического состояния человека с расположением звезд.