Солдаты России - Родион Малиновский

Взвод пулеметчиков очутился вместе с другими солдатами в длинной оранжерее — по полкам расставлены горшки с цветами, стекла покрыты матами. Все почувствовали себя как в настоящем прочном укрытии, тем более что здесь расположились и офицеры. А они-то знают, как укрывать солдат и себя от огня противника. Вон сидит командир третьего батальона, подполковник, пожилой человек, участник русско-японской войны. Кому-кому, а ему-то виднее, где укрываться во время артиллерийского обстрела.

Внезапно над оранжереей послышалось зловещее шипение, и в тот же миг раздался резкий треск разорвавшегося снаряда. Посыпались стекла, взметнулись комья земли, взлетели горшки с цветами. Все заволокло густым дымом. Крики и стоны людей потонули в беспрерывном грохоте. Все ринулись кто куда. Падали убитые и раненые. Ванюша залез за печку; придавленный телами других солдат, он чувствовал над собой дыхание взводного унтер-офицера. Забегали санитары с носилками. Фельдшер расстегнул было санитарную сумку и вдруг упал навзничь, раскинув руки. По щеке из пробитого виска струилась кровь.

Наконец стрельба начала стихать. Пулеметчики бросились опять в свои окопы. Санитары пронесли на носилках убитого командира 3-го батальона. Ванюше запомнилось, как он вчера в одном белье бежал вместе с солдатами, а вдогонку за ним — его денщик с кителем и брюками... Но все-таки от смерти подполковник не убежал.

Очутившись в окопах, пулеметчики подсчитывали своих. Они отделались сравнительно благополучно. Только Лопухов — четвертый номер, дальномерщик-наблюдатель — был убит, и то уже тогда, когда возвращался в окоп. Он-то и был владельцем того карабина, который хотел взять себе Ванюша во время вчерашней паники в полку.

— Ну вот, Ванюша, бери теперь карабин себе, а драгунку сдай в обоз, — сказал Шаповалов, и голос у него задрожал.

Когда дым рассеялся, сразу стало ясно, что больше всего пострадали оранжереи. Остались только печи, с высокими трубами, а стены и рамы были совершенно исковерканы. Повсюду виднелись кучи разбитых горшков, кое-где торчали из-под мусора головки красных гвоздик, похожие на свежие пятна крови, и тут же валялись окровавленные бинты и подушечки от индивидуальных пакетов, чуть розоватые от сулемы. Кое-где лежали уткнувшиеся лицом в землю убитые солдаты: санитары что-то не особенно торопились их убирать. Глухие стоны раненых дополняли тягостную картину.

Под вечер приехала походная кухня, и пулеметчики по назначению унтер-офицеров потянулись с котелками за ужином. Принесли жирный кулеш и порции мяса. Все принялись за еду с какой-то особой жадностью. Только похрустывал песок на зубах. Окопы были вырыты в песчаном грунте, и от песка невозможно было отделаться. Он набивался в волосы, в уши, в рот, за ворот гимнастерки, в сапоги, попадал в кулеш и на хлеб.

С наступлением темноты командиры отделений и начальники пулеметов повели людей вязать плоты и опускать их на воду — на утро было назначено форсирование Немана. Ночь прошла в тревоге. Офицеры учили солдат, как нужно действовать при переправе через реку. Малые лопаты, которыми придется грести, следовало привязать к себе, дабы случайно не утопить, а пулеметы на плотах закрепить так, чтобы можно было вести огонь без риска перевернуть плот.

К рассвету все приготовления были закончены. И вот 14 сентября, в день праздника крестовоздвижения. в медленно редеющей мгле началась переправа. Артиллерийская бригада, поддерживавшая атаку, всеми своими восемью восьмиорудийными батареями ударила по противоположному берегу — знаменитые трехдюймовые пушки образца 1902 года залпами посылали гранаты в сторону немцев.

Солдаты, широко осенив себя крестным знамением и прошептав: «С нами бог», оттолкнули плоты от берега. Ванюша тоже перекрестился и стал быстро грести лопаткой, сильно шлепая по воде.

— Ты тише, малый, не болтай воду! — подсказал ему кто-то из старых солдат.

На середине реки течение понесло плоты куда-то в рассветную дымку и туман, расстилавшийся по водной глади.

Вдруг застрекотали пулеметы с немецкого берега, раздались залпы. Пули со свистом и бульканьем врезались в воду. Солдаты так прижались к бревнам, что, казалось, плоты прогнулись, осели глубже. Лопатки заработали чаще. Рядом послышались стоны и проклятия тонувших в мутной воде Немана раненых солдат соседней роты. Именно по ним пришелся огонь немецких пулеметов.

— Давай, давай, Ванек, жми! — крикнул Душенко со своего плота.

Он лег за пулемет и дал по немецкому берегу длинную очередь. Оттуда ответили тем же. Ванюша, весь мокрый, с рукавами, полными воды, изо всех сил греб лопаткой. Плот, задев песчаное дно, зашуршал и остановился. Ваня схватил патронные коробки и выбрался на мокрый песчаный берег. Пулемет Душенко был уже здесь. Ванюша подполз к пулемету и подал коробку с патронами. Пулемет застрочил. Справа и слева послышалось нестройное «ура», затем оно усилилось и понеслось на немцев. Только теперь Ванюша почему-то испугался, поняв, насколько беззащитным был он на воде во время переправы.

Душенко и бородатый Бильченко подхватили пулемет и быстро побежали вперед. За ними бросился Ванюша с коробками патронов. Слева бежал Козыря — третий номер; он тащил банки с водой и маслом, коробку запасных частей, болтавшуюся на ремне, переброшенном через плечо, и коробку патронов — в ней была аккуратно уложена лента, набитая патронами, — двести пятьдесят штук. Казимир Козыря, по национальности поляк, роста небольшого, но крепкий, юркий. Ванюша едва поспевал за ним. Достигли небольшого бугра, поросшего ельником и сосенками. Душенко и Бильченко установили пулемет. Слева прилег за кусточком Козыря, а справа — Ванюша.

Уже рассвело. Пулемет четко застрекотал, и было видно, как падают скошенные пулями немцы в серых касках и мышиного цвета мундирах. Бой откатывался к лесу. Пулеметчики под командой взводного унтер-офицера Шаповалова короткими перебежками продвигались все дальше вперед.

— Зря патроны не расходовать, — распорядился Шаповалов, — открывать огонь только по моему приказанию, когда немцы перейдут в контратаку.

Атакующие роты уже вошли в лес. На подступах к нему, в долине, валялись группами и поодиночке убитые немцы, стонали раненые... Провели пленных германцев — они покорно шли к реке. В лесу тоже убитые лошади, разбитые повозки — тяжелые длинные немецкие фургоны, груженные какими-то серыми ящиками, мешками и тюками сена. Они застряли по самую ступицу в рыхлом песке, и, кажется, сдвинуть их с места не было никакой возможности. Вдали, в зареве красного восходящего солнца, виднелись брошенные на позициях немецкие пушки и перевернутые передки. Пулеметчики остановились перевести дух, Группировалась пехота, подтягивались резервные роты.