Первая мировая. Корни современного финансового кризиса. - Роман Ключник

Обратите внимание, — зима лучший период для организации дефи­цита продовольствия: крестьяне по осени все излишки продали, на земле ничего уже не растёт и вся продовольственная тема в руках крупных оптовиков-торговцев, которые до следующего урожая, до июля могут смело поднимать цены.

В начале 1916 года провокация с дефицитом продовольствия и его дороговизной с целью вызвать резкое недовольство населения властью, так называемое «революционное движение народа», — не получилась, возможно, были прорехи в организации. Но зато, с учётом этого опыта, через год, зимой 1917 г. — получится.

«22 мая (1916 г.). В Красноярске еврейский погром на почве дорого­визны.» — отметил в дневнике Дубнов. Удивительно — примерно через 70 лет после поселения в «коренной» России евреи доминировали даже в Красноярске. Андрей Дикий в своём исследовании отмечает:

«В предреволюционные годы ни для кого не было секретом, что одно из крупнейших в России акционерных обществ — "Зерно-Сахар", владевшее многими сахарными заводами и ведшее крупную торговлю хлебом, фактически было предприятием известного московского еврея- сиониста Златопольского».

На заседании Государственной Думы 23 мая 1916 г. был поднят про­довольственный вопрос, выступающие говорили с обеспокоенностью, что продовольствие Петрограда «сдано было обновленческой управой на откуп двум иудеям — Левинсону и Лесману», Левинсону — снабжение столицы мясом, а Лесману — продовольственные лавки, и он нелегаль­но продавал муку в Финляндию». Но никакая «ветвь» власти на это не отреагировала, ситуация таковой и осталась до зимы 1917 года.

После ареста Манасевича-Мануйлова и Д. Рубинштейна, и после очередных поражений на фронте весь светский Петербург открыто об­суждал варианты смещения Николая Второго. «В это время в Москве проходили собрания, на которых открыто обсуждался дворцовый пере­ворот и говорилось об этом.» — вспоминал С. Н. Булгаков.

А. Ф. Керенский в своих мемуарах о сентябре 1916 г. пишет: «Вскоре после моего возвращения состоялась тайная встреча лидеров "Прогрес­сивного блока", на которой было решено сместить с помощью дворцового переворота правящего монарха и заменить его 12-летним наследником престола Алексеем, назначив при нём регента в лице Великого князя Михаила Александровича». Керенский утверждает, что собравшиеся определились с тактикой — подготовить восстание, «не участвовать в самом восстании, а ожидать его результатов». Осторожничали. Точно о такой же тактике рассказывал и С. М. Дубнов, такое впечатление, что оба (плюс — Милюков) были в одной масонской ложе. А. Ф. Керенский:

«Все согласились с тем, что "Прогрессивный блок" должен пред­принять немедленные меры для предотвращения революции снизу». То есть революция должна быть управляема заговорщиками. Читая мемуары Керенского может сложиться впечатление, что он был уверен­ный самостоятельный «герой», но это было не так, ибо хотя он уже был главным масоном в России, но его масонская ложа была только филиа­лом большой разветвленной международной масонской организации с центром в Англии, которая была полностью ангажирована в политику, и Керенский был управляем сверху «старшими братьями».

«Настоящие рычаги руководства заговором в Петрограде держали в своих руках послы Бьюкенен и Палеолог, — отмечает в своём исследо­вании В. Шамбаров. — Многие участники конспиративных совещаний были известны Охранному отделению, в его докладах перечислялись крупные промышленники Рябушинский, Терещенко, Коновалов. Вхо­дили политики, причем разных направлений — называющий себя мо­нархистом Шульгин, октябрист Гучков, кадеты Шингарев, Шидловский, Милюков, социалист Керенский. В докладе Охранного отделения от 8 февраля 1917 года прямым текстом указывалось, что эта группировка "возлагает надежды на дворцовый переворот".

Одна из ключевых фигур уже называлась — министр финансов Петр Барк, действовавший рука об руку с западными банкирами, заключав­ший для России сверхневыгодные соглашения. Кстати, масон. Одним из последних его достижений на посту министра стала договоренность об открытии "Нэшнл Сити банка" — первого национального банка в России. А первым крупным клиентом банка стал М. И. Терещенко, богатый промышленник и один из главных заговорщиков. Ещё до от­крытия филиала в Петрограде, 24 декабря, нью-йоркская штаб-квартира банка приняла решение о выделении для Терещенко четырехмесячного кредита на 100 тыс. долларов. Исследователь русско-американских фи­нансовых связей С. Л. Ткаченко отмечает, что случай это совершенно уникальный». Перед началом осуществления заговора подтягивались финансы, обеспечивалось финансовое сопровождение заговора.

В ноябре 1916 года патриот-"черносотенец" Н. Е. Марков, пре­красно понимающий к чему всё идет, обозвал публично председателя Думы Родзянко «мерзавцем» и «болваном», за что и был лишен голоса на длительное время, и Дума оказалась полностью в руках либералов- заговорщиков, которым, из-за неимения опыта работы с «освобож­дёнными» массами на улицах осталось решить сложную техническую проблему — обуздать стихийность поднятого на бунт народа, возглавить этот агрессивный народный поток, направить его в нужное русло. Это было сложно, ибо, как утверждал С. М. Дубнов с учётом опыта 1905 г., в том числе и массовых антиреволюционных погромов, — решили «не высовываться», а руководить из-за кулисья.

«Он (Милюков) предвидел два возможных результата: либо верховная власть вовремя одумается и обратится к блоку с просьбой сформировать правительство; либо победит революция, и победители, не обладающие опытом правления, попросят блок сформировать правительство уже от их имени. В поддержку своих доводов он сослался на Французскую револю­цию 1848 г., — вспоминал Керенский. — Гучков выразил сомнение в том, что народ, совершивший революцию, согласится затем передать власть в чужие руки». Как видим — заговорщики беспокоились, что разгневанно­го народного «джинна» не получиться обуздать. Обращаю внимание на фразу-оговорку Керенского: «передать власть в чужие руки».

Запомните эти рассуждения и опасения заговорщиков, ибо в начале 1917 года возникнет смешная ситуация, когда взбунтовавшиеся от го­лода солдаты несколько дней грабили Петроград, а затем, уставшие от этой работы, приехали искать себе начальников к Мариинскому двор­цу, а не знавшее об их намерении Временное правительство во главе с Керенским будет с ужасом выглядывать в окна и думать, что солдаты приехали уже по их души.

Тогда, в конце 1916 г. ещё шли горячие споры, — некоторые предла­гали дождаться конца войны, другие торопились. «И те, кто понимал, что революция будет равнозначна катастрофе, сочли своим долгом, своей миссией спасти Россию от революции посредством переворота сверху», — признавался Маклаков. С другой стороны молодые патрио­тически-настроенные родственники царя — великий князь Дмитрий Павлович и Феликс Юсупов начали готовить убийство Распутина, ибо в нем видели главное зло. «Феликс Юсупов рассказывал мне, что его решение убить Распутина основано было на том, что он был окружён германскими агентами», — вспоминала княгиня Л. Л. Васильчикова.

С третьей стороны — ненавидевшие императора военные, обви­нявшие его в бездарности и поражениях, стали думать как его убрать. Так возник план убийства Николая из засады капитана Муравьёва и план лётчика Костенко протаранить царский вагон, которые не были осуществлены.

Великая княгиня Елизавета Фёдоровна (сестра императрицы) попы­талась предупредить царскую семью о создавшейся грозной ситуации и когда попала на аудиенцию к царице, то «Она меня выгнала, как собаку. Бедный Ники, бедная Россия.», — жаловалась она Феликсу Юсупову.

А Николаю II она все-таки написала письмо, в котором были такие строки: «В отчаянии я бросилась к вам, которых я искренне люблю, чтобы предупредить вас, что все классы от высших до низших, дошли до предела.». Император и сам это понимал. Он лихорадочно менял министров, пытаясь этим спасти ситуацию, пытался найти некий спаси­тельный талант, подобный Столыпину. Но всё было тщетно. Император сам дошёл до предела. Он видел миллионы бессмысленно погибших рус­ских в этой бессмысленной войне, уже не видел в ней победного исхода и, скорее всего, осознавал свою ошибку, вину, которая с нарастающей силой придавливала его. В России опять зрела революция.

Окончательное осознание ситуации и своей бездарности наводило на императора мучительную хандру, да и семейные передряги его доста­ли. Всё свалилось на этого малодушного и ранимого. Все окружающие царя отметили, что вторую половину 1916 года у него было состояние подавленности, безразличия и обречённости. Похоже, царю было уже всё равно, он устал быть царём и был уже готов к худшему в его по­нятии — к конституционной монархии. Но история понимала худшее по-другому.