«Франкенштейн» и другие страшные истории - Сельма Лагерлеф
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да, об этом я слышал, – сказал лорд Генри, – она родила сына, и для ее хрупкого здоровья это испытание оказалось непосильным.
– Так ты его знаешь… Скажи, дружок, похож ли он на мать и если похож, то, наверное, очень хорош собой?
– О да, – подтвердил лорд Генри.
Первое время Дориан, бывая в свете, оставался молчалив, но постепенно робость исчезала и он становился все увереннее. Лорд Генри с удовлетворением следил за ним, чувствуя свое влияние на Дориана. Он ввел его в модные салоны своей тетушки, леди Агаты. Там же иногда появлялась жена лорда Генри; она, несомненно, в юности была красива, но сейчас чем-то походила на райскую птицу, которая попала под сильный ливень. Подвижная и разговорчивая, она сразу заставляла своего мужа умолкнуть. Но она недолго оставалась в гостиной и, расправив крылья, исчезала. Однажды после ее ухода лорд Генри вздохнул и закурил папиросу.
– Не советую вам когда-нибудь жениться, Дориан. Мужчины женятся от скуки, женщины выходят замуж из любопытства. К сожалению, и тем и другим брак приносит только огорчения. В конце концов, даже скука возвращается, став еще навязчивей.
Тут неожиданно Дориан удивил лорда Генри.
– Я пока что не думаю о женитьбе, – сказал он, – потому что я влюблен. Влюблен всем сердцем, хотя нет, это еще слабо сказано.
– Вы? Вы влюблены? – спросил лорд Генри, поднимая брови. – Но в кого же, хотел бы я знать?
– В одну актрису, – вспыхнул Дориан. Он покраснел, что сделало его еще красивее.
Лорд Генри пожал плечами.
– Актриса!.. Но это банально, мой дорогой.
– Вы никогда не сказали бы этого, если бы только увидели ее, Генри.
– Кто же она?
– Ее зовут Сибила Вэйн.
– Совершенно незнакомое имя, – снова пожал плечами лорд Генри.
– Никто не слыхал, – повторил Дориан, – но когда-нибудь о ней заговорят все. Она гениальна!
– Дорогой мой, поверьте, женщины не могут быть гениальны, – рассмеялся лорд Генри. – Они прекрасные декорации, не более того. В сущности, женщины – это порождения материи, а материя всегда торжествует над духом. Мужчина же, наоборот, олицетворяет собой торжество духовности.
– Ну полноте, Генри, конечно же это не так.
– Не будем об этом. Лучше расскажите, как вы с ней познакомились? Давно ли?
– Недели три назад.
– Действительно давно. И где?
– Не пытайтесь меня разочаровать, Генри, на сей раз это у вас не получится. Ну так вот, как-то раз под вечер я, погруженный в свои мысли, ходил по Лондону и оказался в лабиринте убогих улиц и оголенных бульваров. И вот я прошел мимо какого-то унылого театрика, дверь была окружена безвкусными, ярко раскрашенными афишами. Около нее стоял плохо одетый человек в потрепанном фраке и курил длинную сигару. «Заходите, милорд, ложа свободна», – пригласил он меня. Этот человечек показался мне забавным, я вошел в прокуренное фойе и заплатил целую гинею за ложу. Сам удивляюсь, почему я не повернулся и не вышел на улицу. Но я благословляю свою рассеянность, ведь если б я сделал это и ушел, ах, Генри, я пропустил бы великую радость и счастье всей моей жизни. Но я вижу, вы опять смеетесь?
– Нет-нет, это вам показалось, – серьезно ответил лорд Генри, – но не надо говорить, что это счастье вашей жизни. Лучше назовите это первым увлечением. Слишком многие будут в вас влюбляться, и выбор будет слишком велик. Это только начало, а вам кажется, что это что-то великое и окончательное. Предчувствую, что у вас будет еще много любовных переживаний.
– Так я кажусь вам таким поверхностным? – нахмурился Дориан Грей.
– Нет-нет, вовсе нет! Вы слишком нежны и слишком глубоко всё переживаете.
– Как так?
– Я полагаю, поверхностные люди – это те, кто любит один раз за всю свою жизнь. Они называют это верностью, преданностью, а на самом деле это просто ограниченность и полное отсутствие фантазии. Вот что такое верность. Но продолжайте, прошу вас, рассказывайте дальше.
– Итак, я очутился в тесной темной ложе, и прямо передо мной был грубо размалеванный занавес. На нем были изображены традиционные красотки, и бог знает что сыпалось из рогов изобилия. Я оглядел зал. Что ж, задние ряды были переполнены, в то время как передние пустовали. Повсюду сновали продавцы пива и апельсинов. К тому же все зрители жадно щелкали орехи. Так вот, – продолжал Дориан, – я уже думал, как мне выбраться оттуда и уйти, но в это время грубый занавес дрогнул и открылась сцена. В этот день шел Шекспир, «Ромео и Джульетта». Надо сказать, что оркестр мог, собственно, извлекать только фальшивые звуки, на большее он был просто не способен. Я уже хотел было заткнуть уши, закрыть глаза и сбежать куда-то из зала. Ромео был пожилой мужчина с грубым лицом и хриплым искусственным голосом. Впрочем, он очень подходил к этим скверным декорациям, но вдруг на сцене появилась Джульетта. Я даже не заметил ее появления. О Генри! Ей можно было дать лет восемнадцать, не больше. Она была тонкая, гибкая, с восхитительным личиком, нежным, как лепестки роз. Никогда я не видел подобной красоты. Скорее, это была греческая красота, особенно в профиль. У нее были на удивление яркие синие глаза, прекрасно вылепленные губы, тонкая трогательная шейка. Невольно слезы затуманили мне глаза. И вдруг она заговорила. Боже мой, ее голос… он был мелодичен, будто дивный инструмент. Я уже не слышал музыки этого ужасного оркестра, не видел бездарных декораций, я видел и слышал только ее, этот голос, он заставлял меня забыть весь мир. Ну вот скажите, мог ли я не полюбить ее? Я рад, что вы не смеетесь надо мной, но поверьте, я не думал, что существует такая любовь. Я должен видеть ее каждый вечер, какая она разная, и одна другой прелестнее. То Розалинда, то Джульетта… Я не мог не плакать, когда видел, как черные руки ревности убивают Дездемону. В воображении она была уже моей. Эти ее преображения такие разные, такие удивительные, но всегда прекрасные. Теперь это для меня весь мир. Обычно в женщинах нет тайны, совсем другое дело – актриса. Скажите мне, Генри, только откровенно, любили ли вы когда-нибудь актрису?
– Пожалуй, слишком часто, Дориан, хотя мне и стыдно в этом признаться.
– Ну представляю себе этих актрис. С размалеванными лицами, бездарных и вульгарных. Наверное, я еще
