Психология. Психотехника. Психагогика - Андрей Пузырей

И, наконец: если и обращаться в этом случае к истории науки, то каким должно быть само «историческое исследование», чтобы оно могло позволить ответить на поставленные методологические вопросы?

Главный вопрос для Выготского – это вопрос о природе вражды между различными течениями в психологии. Главная оппозиция: внутрипредметный или межпредметный характер конфликта? И, соответственно – каков характер требуемой для его преодоления работы: предметно-теоретический или же – собственно методологический [41] . Есть ли кризис – момент и событие в развитии психологии как научного предмета или же – в развитии более широкой сферы психологической работы?

Движущая сила кризиса, по мысли Выготского, лежит в развитии «прикладной» (или, вернее было бы сказать: «практической») психологии, что «приводит к перестройке всей методологии науки на основе принципа практики». Этот принцип «давит на психологию, толкая ее к разрыву на две психологии» – академическую, «объяснительную», ориентированную на эксперимент и на установление законов, то есть на получение знаний типа естественнонаучного, и – «понимающую», стремящуюся не столько «объяснить», сколько понять и овладеть, а затем и – изменить, перестроить те или иные реальные, практически необходимые и значимые формы человеческой мыследеятельности.

Он же – этот принцип практики – должен обеспечить, по мысли Выготского, также и правильное развитие новой психологии. «Практика и философия (практики) становятся во главу угла» ( Выготский , 1982, с. 393).

«Высшая серьезность практики, – писал Выготский, – живительна для психологии. Промышленность и войско, воспитание и лечение оживят и реформируют науку <…>; психотехника <…>, которая привела бы к подчинению и овладению психикой, к искусственному управлению поведением» должна стать целью такой психологии ( там же , с. 389).

Симптомом того, что позиция Выготского при анализе ситуации в психологии – не пассивно-отражательная, но активно-деятельная, что его анализ кризиса выполняется в рамках реализации определенного социо– и культуротехнического действия по отношению к психологии, – симптомом этого и является то, что задача анализа кризиса формулируется в «телеологическом» ключе.

Так, ставя вопрос о природе вражды между дисциплинами, конституирующей ситуацию кризиса, и о разрешимости разъедающих психологию противоречий, Выготский пишет: «Нужно построить теорию кризиса так, чтобы дать ответ и на этот вопрос» ( там же , с. 377). Это характерное «так, чтобы» неоднократно появляется на страницах работы Выготского при обсуждении вопроса о способе представления ситуации в психологии. Не столько «потому, что», сколько – «для того, чтобы» или «так, чтобы» – вот доминирующий ракурс рассмотрения ситуации у Выготского.

Это означает, что теория кризиса – даже в той части, которая касается квалификации ситуации в психологии как кризисной и, тем более, дальше, при обсуждении вопроса о природе и движущих силах кризиса – развертывается Выготским «телеологически», то есть – исходя из позитивно сформулированной цели (построение конкретной и «объективной» психологии сознания человека и, вообще – высших форм его психической деятельности) и, до известной степени уже прорисованного, идеала, или «проекта» такой психологии, сформулированного, по крайней мере, в языке ряда требований, которым она – эта «новая психология» – должна удовлетворять.

Выготский как бы снова и снова спрашивает: каким образом следует представлять ситуацию в психологии, или: выставлять ее в рефлексии, в специальной реконструкции для последующего анализа, чтобы единственно возможное ее решение лежало на пути к той новой психологии человека, идею которой он пытается наметить. «Метод, – позволим себе повторить слова Выготского, вынесенные в эпиграф, – значит путь, мы понимаем его как средство познания; но путь во всех точках определен целью, куда он ведет. Поэтому практика перестраивает всю методологию науки» ( там же , с. 388).

Подчеркнем только, что это нисколько не означает субъективизма и произвольности развертываемой таким образом теории кризиса. Напротив, в мыследеятельностной ориентации именно то, что теория кризиса делает возможной реализацию проекта новой психологии, и является доказательством ее «объективности» и «необходимого характера», словом, ее «истинности». Ибо эта теория кризиса – и по отношению к Выготскому это следует особо подчеркнуть – выступает как момент его самоопределения в ситуации его методологической работы в психологии, или иначе: как момент организации его собственного мыследействования, осуществления определенного социо– и культуротехнического действия по реализации проекта «новой психологии».

Теория кризиса, стало быть, сама выступает у Выготского с самого начала как важнейшая часть «общей психологии», то есть особой методологической дисциплины, призванной ответить на вопрос об условиях возможности построения новой научной психологии сознания, о «пространстве» этой работы, то есть о способе ее организации.

«Общая психология», по Выготскому, во-первых, должна ответить на вопрос: каковы условия возможности объективной психологии конкретного сознания человека – человека, решающего задачу своего духовного освобождения, человека, совершающего определенную духовную работу, усилие, – развивающегося человека. Во-вторых, она должна ответить на этот вопрос для ситуации, в одном решающем пункте принципиально отличной от той, которую имела в виду классическая трансцендентальная философия. Кант обсуждал вопрос об условиях возможности естественнонаучного мышления – коль скоро оно существует – уже существует, уже реализовано в культуре математического естествознания, то есть пытаясь эксплицировать «реальную философию» этой культуры и практики мышления исходя из уже наличных, реализованных и – реализованных до и независимо от этой работы по экспликации условий его возможности и даже, быть может, лишь при условии (как «одного из» вскрываемых условий его возможности) этой независимости. Иначе говоря, при условии абсолютно внешнего отношения между этой работой по вскрытию условий возможности его существования и самым его существованием.

Ситуация же, для которой «общая психология» по замыслу Выготского должна дать ответ на вопрос об условиях возможности конкретной психологии сознания развивающейся личности, как раз и характеризуется прежде всего тем, что это – вопрос об условиях возможности принципиально новой психологии – психологии, которой еще нет, и – именно «коль скоро ее еще нет», и даже больше того: коль скоро с точки зрения методологии всей прежней психологии ее не может быть!

Таким образом, «общая психология» тут должна стать не философией уже существующей культуры и практики мышления и мыследействия, каковой был классический трансцендентальный рационализм по отношению к уже существовавшим и как бы в себе его уже неявно содержавшим практикам научного мышления, но – философией еще не-сущего и пока не-возможного мыследействования. «Общая психология» должна была стать методологией поиска и реализации абсолютно новых форм мышления и исследовательской деятельности.

И, в силу этого, устанавливаемые такой методологией условия возможности этой новой психологии оказываются в совершенно новом отношении к самой этой психологии – к ее возможности, к возможности ее существования, к ее существованию. Это отношение уже более не может быть внешним: новая психология не является и не может быть – в самой возможности своего существования – независимой от установления условий ее возможности. В самый состав этих условий ее возможности с необходимостью включается создание особой методологии и установление – в рамках этой методологии – условий ее существования [42] .

В-третьих, ответ на вопрос об условиях возможности новой психологии должен даваться, по мысли Выготского, через анализ истории психологии (но также и – других наук, причем, в случае Выготского – в отличие, скажем, от реализовавших, по сути, этот же методологический ход Бинсвангера и Левина, – не только и даже не столько дисциплин естественнонаучного ряда, сколько собственно гуманитарных дисциплин, и прежде всего – исторических и филологических. В силу этого «общая психология» должна осуществляться в форме «критики» психологии – «критики», как неоднократно подчеркивал сам Выготский, в том самом смысле, в котором «критикой» политэкономии был марксов «Капитал».

И, наконец, в-четвертых: принципиально важно, что этот ответ на вопрос об условиях возможности новой психологии должен, по Выготскому, даваться в рамках «общей психологии», которая, стало быть, выступая в качестве своеобразной методологии новой психологии – методологии поиска и развертывания ее, вместе с тем, не вырождалась бы в «логику» психологического познания (наподобие обычных науковедческих концепций), но при этом по-прежнему «оставалась» бы также и собственно психологией в узком и строгом смысле слова.