Вокзал Виктория - Анна Берсенева

– Вячеслав Александрович – это тот, который возле кухни живет? – уточнила Полина.

– Он. Помрет скоро, может. Старый же. Шурка его комнату теперь караулит. А остальных потом сюда заселили, когда Серафимины родители Богу душу отдали. Говорю же, враг народа Серафимка.

– Почему? – удивилась Полина.

Всей ее сообразительности недоставало, чтобы понять Тайкину логику.

– А который народный человек, простой, вот хоть я, разве ж он пустил бы сюда кого? Да я б на пороге легла, за ноги б зубами хватала, а в квартиру свою не дала бы чужих заселять. А Серафима – ничего, кроткая такая, и вселяйся кто хочешь. Если б не она, не было б тут Шурки. И Лавринчуки живы были бы, – заключила Тайка.

Есть все-таки причинно-следственная связь в ее рассуждениях. И как же причудливо смешивается в этой глазастой голове живая смекалка с беспросветной глупостью…

«Вот так вот, оказывается, народ понимает соотношение в мире добра и зла, – иронически подумала Полина. – Ладно, мне до этого дела нет».

Когда, нанимая Тайку в домработницы, Полина сказала ей, что сама с домашними делами не справится из-за сильной занятости, то и предположить не могла, что в действительности ей целыми днями нечего будет делать. Вообще нечего.

Зарплату ей платили, но когда она поинтересовалась, куда и когда приходить на службу, то человек, с которым она поддерживала контакты – не Неволин, того она, вернувшись из Вятки в Москву, больше не видела, – а другой, с лицом таким неприметным, что оно было невоспроизводимо даже в самой тренированной памяти, сказал:

– Не беспокойтесь, Полина Андреевна. Для родины вы сделали все, что могли. Заслужили отдых.

Звучало это зловеще, хотя сказал он все же «отдых», а не «вечный покой».

Но ничего плохого с Полиной, тем не менее, не происходило. Даже наоборот, она была предоставлена самой себе и целыми днями могла делать что душе угодно.

Конечно, она понимала, что ее блаженная свобода – лишь видимость. И не только потому, что за ней следят, хоть та же Шура Сипягина, хоть и Таисья, возможно, да и другие люди наверняка. Но главное, на ее вопрос, когда будет выполнено то, что ей обещали, этот бесприметный Владимир Иванович отвечал:

– Не беспокойтесь. Мы всегда выполняем свои обещания, выполним и на этот раз. Когда будет возможно.

А на следующий прямой вопрос, когда же это будет возможно и, кстати, почему невозможно сейчас, ответа он уже не давал – смотрел бесцветными глазами и просто молчал, не чувствуя от этого ни малейшей неловкости.

Полина понимала, что сделать с этим не может ничего. А раз так, значит, мысли об этом надо убрать из головы. Это бесплодные мысли. Они могут свести ее с ума.

Она умела избавляться от мыслей такого рода, и даже не потому, что ее этому научили. Еще до всякой науки она это умела, от природы, и всегда так делала.

На этот раз избавление от бесплодных мыслей далось Полине немалым усилием разума, воли… Всего ее существа. Но далось все же, и теперь эти мысли были локализованы, не заполняя ее изнутри всю.

И как только это случилось, жизнь ее пошла странным образом.

Ощущение вечности вдруг накрыло ее. Как будто опустилось сверху большое, но очень легкое облако, в котором ей теперь предстояло жить всегда.

Умом Полина понимала, что это иллюзия, но ничего не могла с собою поделать. Она была спокойна, она гуляла по Москве, покупала в комиссионных магазинах шторы и мебель… Купила две старинные китайские вазы – в Берлине или в Париже ей на такие никаких денег не хватило бы, а в Москве они продавались за бесценок; вероятно, их привез в качестве трофея какой-нибудь полковник, закончивший войну на Дальнем Востоке. Да много всего прекрасного продавалось в Москве после войны, с которой никто не вернулся с пустыми руками. Тайка только ахала, когда Полине доставляли домой изысканные, утонченные предметы интерьера.

А для чего все это, зачем… Она понимала это так же мало, как и то, зачем оказалась в Москве – после Парижа и Берлина, после всего, что с ней произошло…

Просто вилась и вилась причудливая веревочка событий и свилась непредсказуемым образом.

Глава 19

Что Игорь Валентинович Неволин никакой не импресарио советского кино, Полина поняла уже через месяц после того, как приехала с ним в Москву.

Что позволило ей это понять, она и сама не объяснила бы. Он делал все, что вполне мог делать некий начальник, не чуждый богеме: водил ее не только на спектакли, но и на актерские посиделки после спектаклей, и на литературные посиделки тоже водил, представлял своим знакомым, среди которых были очень известные киноактеры, режиссеры и операторы, как французскую актрису, провожал вечерами в гостиницу «Метрополь», где для нее был снят номер…

Номер в «Метрополе» ее и насторожил. Полина трезво оценивала свое артистическое дарование и понимала, что такой номер, в каком совершенно бесплатно живет она, мог быть снят только для мировой кинозвезды, но никак не для парижской театральной актрисульки на роли «кушать подано».

И как только она это поняла, то сразу же потребовала объяснить, что происходит.

В «Метрополе» это и было. Неволин зашел за Полиной, чтобы вместе пообедать в здешнем ресторане, кухня в котором, на ее не слишком изощренный, но все-таки парижский вкус, была простовата, однако добротна, а потом отправиться в Нескучный сад и покататься на ялике по Москве-реке.

Время, когда Полина изучала Москву с живым интересом, миновало; длилось оно месяц, не дольше. И теперь она начинала уже скучать. Отчасти потому, что Москва не явила перед нею каких-то неисчерпаемых духовных сокровищ, которые ей, впрочем, не слишком были и нужны. А главное, потому что она приехала сюда вовсе не для того, чтобы осматривать русские достопримечательности, к тому же траченные советским убожеством, как молью.

– Игорь, объясни мне, для чего ты сюда меня привез.

Они все-таки перешли на «ты», сделавшись любовниками. Нельзя сказать, что в Москве не были приняты обычные в кругу Полининых родителей условности. Советская кинозвезда Орлова и ее муж, режиссер Александров, с которыми Полину познакомил Неволин, обращались друг к другу, например, только на «вы», во всяком случае при людях. Но между Полиной и Неволиным как-то незаметно установилось «ты», и она перестала обращать на это внимание.

– Я хочу знать, что я здесь делаю, – не дождавшись от него ответа, повторила она.

– Здесь – это где? – нехотя произнес он наконец. – В «Метрополе»?

– И в «Метрополе» тоже. И в Москве вообще. Ты говорил, что у меня будут кинопробы. Теперь о них и речи нет.

– Но ты ведь совсем недавно приехала, – попытался возразить Неволин. – Тебе же хочется посмотреть московскую жизнь.