Хроника любовных происшествий - Тадеуш Конвицкий

– Вернемся вместе, сынок. Мне снился ужасный пожар. Все горело, дом, город, весь свет.

– Огонь – это к большим переменам в жизни. Мама, все будет хорошо.

– Идем, вернемся вместе. – Мать схватила его за руку. – Ты болен. Я с зимы предчувствовала, что ты заболеешь.

– Нет, я останусь. Приду позже.

– Я закричу. Буду так кричать, что разбужу всех. И ее разбужу.

Витек порывисто прижал мать к себе. Расцеловал сухими губами.

– Я знаю, мама, все понимаю и все-таки останусь. Не заставляй меня, иначе произойдет непоправимое. Ты должна мне доверять. У каждого в жизни такое случается, и ничего тут не поделаешь. Все будет хорошо, мама, верь мне, все пройдет, а теперь иди, я действительно скоро вернусь, только сам, по своей воле.

– Поклянись, что вернешься.

– Клянусь.

– Памятью отца?

Витек помялся. Настоящие, вполне реальные птицы уже просыпались в лесу.

– Да, клянусь.

Она нашла его руку, принялась целовать с тоненьким, кошачьим хныканьем.

– Ну ладно, мама, возвращайся.

– Я принесла тебе пальто.

– Хорошо, пусть будет пальто. Пожалуйста, иди, мама, ну пожалуйста, оставь меня.

Витек подтолкнул ее к тропинке. Оставил одну в темноте, под градом тяжелых холодных капель, а сам юркнул в глубокий овраг. И затаился, припав к песчаному склону. Первые скворцы подымались с черного дна долины. Они летели куда-то в сторону Пушкарни, точно стремясь раньше других увидеть встающее солнце. В своем восторженном полете они устраивали веселые потасовки, перегоняли друг друга, бесстыдно кричали над спящей еще землей.

Витек поднялся на край оврага. Осторожно вгляделся в неподвижность леса.

– Мама? – окликнул вполголоса.

Никто не ответил. Витек вернулся к своему дереву. И только теперь заметил, что судорожно сжимает в руках старую гимназическую шинель. Хотел было ее отшвырнуть, но передумал и украдкой от самого себя прикрыл онемевшую от холода и усталости спину. Потом, вероятно, вздремнул, ибо проснулся внезапно и словно в ином мире. Расплавленное над горизонтом солнце уже основательно пригревало. Над лесными цветами кружили пестрые бабочки и пчелы-трудяги. Деревья дожидались ветра, как огромные черные паруса.

И вдруг где-то внизу грянули медные тарелки, рассыпалась дробь барабанов, а потом взвыли дудки. Витек глянул с высоты, словно ястреб, на предместье, приросшее к улице Дольной, той, что началась где-то под Новой Вилейкой. А по этой песчаной улице в город въезжал Тринадцатый полк улан, называемый татарским. Впереди, сразу же за бунчуком из бело-красного волоса, плавно шел полковой оркестр на сивых лошадях. Легкий ветерок уже трепал двухцветный конский хвост на бунчуке, заменяющем знамя. Музыканты энергично дули в свои трубы, флейты, окарины и свистульки. Долину незамедлительно заполнила до краев свирепая, скрежещущая музыка.

За оркестром ехали шагом эскадроны, каждый на лошадях иной масти. И улица эта словно бы показала десны. Хотя это были всего лишь розовые околыши уланских конфедераток. Потом ветер заиграл и уланскими флюгерами на пиках. Улица исчезла в трепетном плеске веселых красок. И Витеку подумалось, что над весенним лугом проносится первый порыв нежданной бури.

Костельный колокол дожидался, пока пройдут войска. Однако из зелени перелесков у самого подножья горизонта высыпали все новые и новые эскадроны. И колокол неожиданно зазвучал на поразительно высокой ноте, с трудом пробиваясь сквозь азиатскую музыку. Нетерпеливо зачастил, низвергая отчаянно-стремительную россыпь жалостливых ударов. Завязалась борьба за власть над долиной между татарским оркестром и колоколом католического костела.

И тут Витек увидал на крыльце виллы полковника. Во вчерашнем мундире с наградами в несколько рядов. Он неотрывно смотрел на Витека, а Витек смотрел на него, и походили они на двух птиц, гипнотизирующих друг друга перед схваткой.

Полковник медленно, не поворачивая головы, попятился к дверям холла. Мелкими, почти незаметными шагами, расставив руки, как крылья. Остановился на пороге. И все глядел напряженно на Витека, смотрел странно, исподлобья, вероятно боясь потерять его из виду. Потом он исчез во тьме холла и столь же внезапно выскочил на крыльцо. Теперь уже с двустволкой в руках. И начал прицеливаться. У Витека мурашки побежали по спине. Ему захотелось уменьшиться, превратиться в гнома. Хотя продолжалось это, пожалуй, не более секунды. Витек вздохнул, выпрямился, гимназическая шинель поползла с плеч.

– Во имя Отца и Сына и Святого Духа, – зашептал он, не шевеля губами.

И тут полыхнул багряно конец одного из стволов, хлестнуло по листьям кустарника, как внезапным градом, и все заглушил ужасающий грохот двустволки. Витек мысленно распластался на земле. Однако он продолжал стоять, сгорбившись, среди деревьев, до боли зажмурив глаза.

Кто-то закричал в холле, полковник оглянулся, чтобы попугать кого-то оружием, а когда крик оборвался под стремительный топот ног, нашел взглядом Витека и опять вскинул двустволку.

– Во имя Отца и Сына, – снова зашептал Витек.

Хотел о чем-то подумать, может, в чем-то поклясться и не успел, ибо снова полыхнуло, на сей раз из другого ствола. Сдуло свежие листья с деревьев и сухие – с земли. Чудовищный грохот разорвал воздух, наполненный какофонией звуков.

Витек ждал, но ничего больше не произошло. Осторожно открыл глаза. Полковника на крыльце не было. Снизу доносился лишь голос татарского оркестра. Костельный колокол уступил поле боя. Снова появились веселые бабочки, не потерявшие интереса к лесным цветам и травам.

Витек повертел головой, пошевелил руками. Боли не почувствовал. И тогда двинулся в обход оврага к ограде виллы. Остановился у ржавой сетки. Поднял руки, вцепился пальцами в шероховатые ячейки. И в этой позе позволил себе отдохнуть.

Потом он наблюдал церемонию отъезда полковника Наленча. На этот раз «фиат» покатил в сторону Вильно. Доктор на ходу высунулся из окна машины и погрозил Витеку кулаком.

Дом был мертв, как и вчера. Земля источала расслабляющий зной. В высокой траве ожили кузнечики. Позади Витека пытался раскачаться настывший за ночь лес.

Скрипнула дверь. На крыльцо воровато выскользнул кузен Сильвек. Осторожно огляделся и побежал к калитке. Не застегнутые внизу брюки гольф путались у него в ногах.

– Ну что, хрен маринованный, жив еще? – со злостью спросил он, подходя к Витеку.

– А тебе какое дело?

– Видно, получил в задницу пару горстей соли?

Витек промолчал. Приложил лоб к холодной сетке. Оркестр татарского полка уже затих в глубине долины. Хотя кавалерия еще шла по предместью.

– Послушай, ты, влюбчивый петушок, плюнь на нее и иди себе домой. Мать наверняка что-нибудь толковое приготовила. А это глупые буржуи. Жаль тратить на них время. Не знаешь ты нормальных девчат?

– Не знаю.

Кузен подошел ближе и неожиданно толкнул Витека, который, отпустив сетку, покатился в заросли прошлогодней крапивы.

– Самолюбия у тебя ни на грош, дубина. Унижаешься перед одичавшими мещанами. Лучше возьми бутылку керосина и подожги претенциозную халупу пана полковника. Что тебя здесь привлекает? Продавленный плюшевый диван, паршивые ордена, солдафонские фанаберии, и больше ничего. Конец их не за горами, уверяю тебя.

– А почему ты у них болтаешься? Ты чего ждешь? – Витек вылез из крапивы. На тыльной стороне ладоней уже проступали красные волдыри.

– Ух ты, какой ревнивец. Ну ладно, слабак, я принес тебе добрую весть. Аля встретится с тобой в полдень у реки, там, где мы были втроем, возле неоконченной дороги. Доволен?

– Может, вы хотите от меня отделаться?

– Взгляни. Видишь ее в окне?

За стеклом, налитым голубизной, что-то маячило.

Внизу топали тысячи конских копыт, порой доносилось ржание норовистого коня.

– Помни, все они должны погибнуть. Жаль, если вместе с ними и ты пойдешь ко дну.

– Почему они должны погибнуть?

– Весь мир изжил себя. Близится всеобщий катаклизм.

– А что будет потом?

– Анархия, мать порядка. Ступай поспи пару часов. Тебя трясет как в лихорадке. Иди, а то дам в рыло. Полюбуйся моим кулаком, это молот мстителя.

Витек спускался лесистым склоном к реке. То и дело вздрагивал от озноба, хотя был в шинели и все постепенно раскалялось: разгорался первый жаркий день лета.

Проходили уже не в лучшем порядке последние эскадроны татарского полка. За ними тащились фуры. Когда Витек пересек железнодорожное полотно, снова грянул оркестр в начале улицы Дольной. Надвигался Восемьдесят пятый пехотный полк. Оркестр этого полка занимал первое место по стране. Мостовая уже основательно подсохла, поднялась легкая, но назойливая пыль. Знаменитый оркестр, который, как и полк, называли «восемь-пять», играл не хуже филармонического. Только величие и мощь меди не позволяли забыть, что это армия.

У реки заседал аистиный конгресс. Большие птицы, рассыпавшись по лугу и не глядя друг на друга, предавались размышлениям. Лишь время от времени то одна, то другая резким движением вонзала клюв в крыло и начинала энергично перебирать перья.