Запретные сказки - Татьяна Ахметова

— Невесту кто-то в козла превратил. Начался переполох.

А Фома пошел дальше.

Шел, шел, подходит к городу. Стоит избушка, заходит в избушку, залез под кровать. Приезжают барин с барыней; попили, закусили, разделись и на кровать улеглись. И началась ебля. Барин с виду был благородный, а на деле оказался ебака превосходный.

Фома терпел-терпел, не выдержал, об кровать и застучал:

— Трам барабан, трам барабан. Скоро вы там на-ебетесь?

Барин с барышней испугались да в одном белье убежали. Фома приходит в город. Поселился на квартире у старухи и спрашивает:

— А у вас какие здесь церкви? Кто в какую церковь ходит?

Старуха и рассказывает:

— Барин в эту, а барышня вон в ту.

Фома нарядился в баринову одежду и пошел к обедне. Барин на него смотрит и думает: «А одежда-то ведь моя! Постой, я его подкараулю».

Фома пошел, барин подкараулил, остановил, спрашивает:

— А вы эту где одежду взяли, одежда-то ведь моя?

— А я шел, зашел в избушку…

Барин говорит:

— Тише, тише, пожалуйста, я вам денег дам, только не говорите никому.

То же и с барышней, и она денег дала. Фома поступил служить к барину, работал хорошо. Барыня в гости собралась и спрашивает Фому:

— Ну как — я хорошо оделась?

— Хорошо, только хохол не позолочен.

— А как бы позолотить?

— Можно, пятьсот рублей стоит.

— Возьми, вот пятьсот рублей.

— А только надо вначале пену сбить.

Отделал ее… То же сделал и с кухаркой и со старухой. Получил от них пятьсот, двести и сто пятьдесят рублей. Убежал сам. Барин пришел — все лежат, платочком помахивают, чтобы пена остыла.

Барин за ним побежал. Фома нанял за сто рублей бабу: день кверху жопой в копне пролежать, а чтобы он ей палец в кунке продержал. Держит палец, барин едет. Фому не узнал и нанимает его Фому нагнать. Фома согласился, но чтобы барин за него палец в бабьей кунке держал. Фома объяснил барину, что в копне бочонок с пивом. Втулок выскочил, и Фоме нужно сбегать за новым втулком, а пока придерживать пиво, чтобы не ушло, пальцем надо. А он заодно и догонит мастера золотых дел. Они договорились, и Фома пошел. Баба пролежала день, встает и говорит:

— Ну, хватит, давай сто рублей, как договорились. Барин понял, что его снова Фома объегорил.

— Возьми двести рублей, только не говори никому.

Фома нажил деньги и зажил хорошо.

НА ГЛАЗАХ У ПОПА

Жили-были три брата, ходили они к одной попадье, а друг про дружку не знали. Вот один раз приезжают в лес дрова рубить и съехались в одно место, а перед тем заходили все к попадье, и она дала одному кромку хлеба, другому середку, а третьему опять кромку. Нарубили дров, проголодались и захотели поесть. Вынули хлеб и видят, что куски друг к дружке подходят, сложили — вышел цельный батон.

Один брат тогда и говорит:

— Я люблю попадью.

Другой говорит:

— И я люблю попадью.

— Да и я попадью, — говорит третий, — обожаю.

— Вот что, — говорит младший брат, — мы это нехорошо делаем; так перессориться можно. Давайте так сделаем: кто с попадьей при попе хитрее сделает, тот к ней один и ходить будет.

Братья согласились. Пошел к попу старший брат.

Пришел, поп обедает.

— Здравствуй, батюшка!

— Здравствуй, дитя, что скажешь хорошего?

— Да что, батюшка, — стекла у вас в доме дурные: посмотреть с улицы — такой срам видишь, сказать стыдно.

— Да неужели?

— А не веришь, батюшка, поди погляди.

Поп бросил ложку, выскочил из-за стола и побежал на улицу. А попадья живо со стола обед смахнула, да сама на стол. Поп с улицы смотрит в окно и видит: попадья на столе, а мужик на попадье. Поп рассердился, давай стекла щелкать, все перебил до одного.

Пошел теперь средний брат. Приходит к попу и просит продать цыпленка — кур разводить хочет. Цыплята были в подполье. Поп полез в подполье за цыплятами, попадья наклонилась над дырой, а мужик сзади. Поп хочет поймать цыпленка, а попадья кричит:

— Не того, поп, не того!

Поп пока ловит цыплят, попадья и мужик сделали чивирик на масле.

И этот случай мужик рассказал братьям, как он устроил. Младший брат и говорит:

— Уговор был на глазах у попа «растовосиньки того» сделать. Теперь я пойду, мне думается, что я смогу это дело провернуть.

Приходит младший брат к попу:

— К вашей милости, батюшка.

— Что такое, сынок, говори?

— Да, батюшка, сказать стыдно.

— Ничего, дитя, не стыдись, говори.

— Да вот, батюшка, жениться бы надо, а с бабой спать не умею. Научи, в долгу не останусь.

— А покажи ты ему, попадья, поди на кровать.

Пошли. Попадья легла на кровать, а мужик головой к её ногам. Поп глядит, да и сочувственно говорит:

— Эка, парень, да разве так! Вот и видно, что в деле ни разу не был. А ты вот так, вот так… Куда ты своим хуем лезешь! Это ж женина голова, а не пиздяка.

Мужик смекнул, что поп так увлекся обучением, что пора быть понятливым. И на глазах попа в одно мгновенье попадье во влагалище вонзил.

Братья порешили, что ходить к попадье младшему брату.

ПРО БАРЫНЮ

Жил-был барин, у них была прислуга. С прислугой барыня окончательно разругалась. Дошли до последних слов, барыня прислугу назвала блядью, а прислуга ответила:

— Не я блядь, а ты блядь.

Барыне это не понравилось:

— Я подам на тебя в суд. Я восстановлю свое честное имя, мерзавка.

Написала заявление, подала в суд. Вот вызывают их на суд обеих. Прислуга мешала тесто, некогда было привести себя в порядок — напудриться и намазаться, а барыня напудрилась и намазалась и начесала свое добро. Прислуге некогда было даже рук вымыть, надо скорее на суд бежать: взяла да тестенной рукой всадила туда зеркало. Судьи стали у барыни следствие наводить — барыня как замужняя, не нашли ничего. Потом стали обследовать прислугу. Наклонился туда судья и усмехнулся. А секретарь спрашивает:

— Что ты улыбаешься?

Судья отвечает:

— Товарищи судьи, я суд сужу, а сам в пизде сижу.

ПРО ПОПА

Жил-был поп, у них был работник Иван. Вот они поехали сеять лен. Посеяли они лен и стали чистить поле, камешки собирать и прочее.

Иван-работник говорит:

— Эй, батько и матка, не так у нас чистят лен.

— Как это, Ваня?

— Да вот, батюшко, когда лен засеют и чистить станут, раздеваются догола и чистят голые. Лен тогда растет лучше: длинный, пушистый и волокнистый.

Вот батько и матка послушали, разделись и он разделся. Стали чистить, батько и матка друг на друга оглядываются, не так матка, как батько. А Иван не столько чистит, сколько свою штуку расшатывает. Батько на матку глядел и говорит:

— Эх, матка, какие же у тебя две дыры есть?

— А что, ты не знаешь? Одна просвирнина, а другая твоя.

Батько и говорит:

— Эх, Иван, что ты смотришь на чужую, на просвирницу, возьми да и выеби ее.

Ванька с радости со своим инструментом подбежал да и давай отхаживать. Матке стало хорошо. Батько и увидел тогда:

— А что у тебя, матка, мокрая?

— Эх, батько, когда Ванька-то просвирнину-то еб, так твоя плакала.

— Ну, матка, ложись, пусть и моя не плачет, ублажу ее, так уж и быть. Запендрячил и начал валять.

Когда батько матку отработал и говорит:

— Теперь моя не будет плакать никогда от зависти.

Матка ему отвечает:

— Эх, батько, Ванька лучше просвирницу работал, чем ты.

Батьке это не понравилось. Пришел домой, и рассчитал его.

ПОПАДЬЯ ПО-НЕМЕЦКИ ЗАГОВОРИЛА

Жил-был поп с попадьей, и был у них работник. Попадья попа не любила, встречалась с дьячком, а с этим работником была у хозяев договоренность на триста рублей.

Он живет и работает у них до тех пор, пока попадья по-немецки не заговорит.

Поп и говорит:

— Матушка, ты не учись по-немецки, этот работник у нас век проживет и на нас проработает.

Попадья говорит:

— До старости жила — не училась, теперь неужели буду?

Поп знал, что попадья дьячка любит, и просит работника:

— Работник, не сможешь ли дьячка как-нибудь вывести на чистую воду? Да наказать его, чтобы он перестал ходить к моей жене.

— Отчего, можно. Ты сегодня нарядись кучером, а попадью попом, и поезжайте, а я дома останусь.

Дьячок увидел:

— О, поп с кучером куда-то поехали, надо поспешить к матушке.

Оделся и к попадье побежал. Иван одел матушкино платье, увязался и ходит по комнатам. Дьячок прибежал и заходит к попадье в залу; поздоровался, сели разговаривать; дьячок стал к ней приставать. Иван пошел, на кровать повалился и стал соблазнять дьячка.

— Ну, иди давай.

Дьячок подошел, на кровать улегся, хуй вытянул и лежит. Но елда, как плеть, висела.

— Давай, снимай штаны! — требовательно сказал Иван. — Любой инструмент нужно настраивать, чтобы хорошо играл.