Провокатор. Роман Малиновский: судьба и время - Исаак Розенталь

Ответ (декларация) фракции, сообщал Малиновский, «уже составляется нами на ежедневных собраниях»[276]. Известно, что подготовка декларации заняла много времени. Большевик Н.Н.Крестинский писал еще 14 ноября, что участвует в обсуждении ее проекта[277]. Этот проект написал меньшевик Ф.И.Дан, но в результате обсуждения почти все умеренные (с точки зрения большевиков) формулировки были отвергнуты, а более решительно звучащие ленинские положения (из присланного петербургским большевикам письма «К вопросу о некоторых выступлениях рабочих депутатов») включены в окончательный текст[278].

Малиновский, естественно, умолчал в своем письме о том, что за обсуждением во фракции последовало еще одно «обсуждение»: 27 ноября он представил текст декларации Белецкому, сообщив, что именно ему как рабочему фракция поручила ее огласить. По словам Белецкого, Малиновский отстаивал «каждый пункт», опасаясь в случае существенных изменений возбудить у других членов фракции и «сведущих лиц» подозрения. В конце концов договорились, что своим поведением на кафедре Малиновский выведет из себя председателя Думы М.В.Родзянко, и тот лишит его слова. «Исправленный» текст Белецкий показал министру внутренних дел Макарову, и 30 ноября Малиновский получил его обратно[279]. Свои письма в Москву он направил, таким образом, уже после осуществления необычной цензурной операции, и в свете этого факта становится очевидным, насколько лицемерными были его рассуждения в тех же письмах насчет того, что буржуазные газеты будут сокращать и искажать речи членов социал-демократической фракции, а потому нужно, чтобы рабочие выписывали и требовали у газетчиков «Правду».

Дебют Малиновского состоялся 7 декабря. Ожидания департамента полиции оправдались при этом лишь отчасти. Предполагалось, что Родзянко позволит прочитать не более трети текста, на деле же Малиновский прочитал декларацию почти целиком, несмотря на шум справа и неоднократные замечания председателя. Пропустил он только, якобы из-за волнения, важное место, где разоблачался противонародный характер третьеиюньского избирательного закона, которому противопоставлялось требование «полновластного народного представительства» на основе всеобщего и равного, прямого и тайного избирательного права, без различия пола, национальности и религии. Выпал также пункт о культурно-национальной автономии, включенный по настоянию меньшевиков. Но другие революционные положения декларации прозвучали с полной определенностью. В конце своего выступления Малиновский провозгласил намерение рабочих депутатов «работать для приближения того часа, когда всенародное учредительное собрание положит начало полной демократизации государственного строя России и тем самым расчистит пролетариату путь для борьбы за освобождение от цепей наемного рабства, для борьбы за социализм»[280].

Автор текста Ф.И.Дан намеренно поставил эти «страшные слова» в конец декларации, понимая, что в противном случае оратора могут сразу лишить слова[281]. Расчет оказался правильным. К тому же Родзянко, сделавший Малиновскому по ходу речи несколько предупреждений, не понял прямого сигнала Малиновского, брошенного как раз перед этими последними словами, — «Лишайте!», и позволил ему таким образом дочитать декларацию до конца.

Своими способностями и опытом участия в легальном движении Малиновский превосходил остальных рабочих депутатов. Но сразу после выборов современники обращали внимание прежде всего на то, что вся большевистская шестерка (Р.В.Малиновский, А.Е.Бадаев, М.К.Муранов, Ф.Н.Самойлов, Г. И. Петровский, Н.Р.Шагов) оказалась сильнее рабочей части третьедумской социал-демократической фракции. Так, В. Н.Лобова, хотя и выделяла московского депутата, который «обещает стать русским Бебелем», вместе с тем считала «очень удачной» всю новую фракцию и особенно ее большевистскую часть[282]. «… Выбрали действительно лучшую публику — по влиянию, партийности, преданности делу», — писала после первой встречи с депутатами Н. К. Крупская[283]. В другом письме она характеризовала их как «архипартийную публику», «стоящую много выше среднего уровня»[284]. «В куриальной шестерке не один Малиновский, — радовалась она, — крупные величины Петровский и Самойлов; Шагов тоже хороший оратор и партиец, Бадаев учится и быстро растет»[285]. И снова (в письме Л.М.Горькому): «Я четырех видела пока, один мне меньше понравился, хоть и партиец он очень и делу предан, но шаблонный очень, зато трое других — такая уж публика великолепная, вся душа у них в деле, и искренности, убежденности уйма. Остальных двух тоже хвалят, особенно иваново-вознесенца… Малиновский к Вам все стремился…»[286].

Костромского депутата Шагова Крупская перехвалила — оратором он оказался неважным, и можно было бы все эти оценки посчитать завышенными, излишне восторженными, если бы они не совпали с мнением достаточно искушенных депутатов-меньшевиков Н.С.Чхеидзе и М.И.Скобелева: самый последний депутат из шестерки, заявили они, не уступает лучшему рабочему депутату III Думы[287] (таким считался рабочий-меньшевик из Екатеринослава Г.С.Кузнецов). Более сдержанно, но все же положительно характеризовал фракцию Ф.И.Дан: «Что касается членов фракции, то большинство их — очень дельные и толковые люди. Таковые имеются и в меньшинстве (то есть среди большевиков — Я.Р.). Но они сбиты с толку, презрительно отзываются о думских «речушках» и, по-видимому, главной задачей считают борьбу с крамолой (то есть с «ликвидаторством» — И.Р.). Таких, однако, в сущности всего лишь трое»[288]. Вероятно, Дан имел в виду Малиновского, Муранова и кого-то еще из депутатов-большевиков. Бывший петербургский депутат, когда-то ленинец левее самого Ленина Г.А.Алексинский в письме Бадаеву с похвалой отозвался о первых выступлениях Малиновского, Петровского и Муранова: «вообще теперь, — писал он, — стало интересно читать речи социал-демократических депутатов, тогда как третьедумские речи были скучны и мало социал-демократичны»[289].

При таком составе фракции предложения Малиновского не всегда находили поддержку, в чем-то ему приходилось «подделываться» к другим депутатам[290]. Петровскому, который завидовал Малиновскому, превосходство его не казалось абсолютным: «Малиновский в понимании практического и профессионального рабочего движения был выше всех нас, но в области теории был полный болван…»[291]. Действительно, московский депутат не прошел школу нелегальных марксистских кружков; Петровский и другие рабочие, вступившие в социал-демократическое движение до первой революции, «теорию» знали, может быть, лучше. Но в Думе необходимо было и многое другое и прежде всего ораторские данные. Большевистское руководство намеревалось использовать «ильные стороны Малиновского. Приобретенная им известность оратора на рабочих собраниях и общественных съездах давала основания верить в его успех на думской трибуне.