Стриптизерша (ЛП) - Джасинда Уайлдер

— И почему это тебя путает?

— Потому что это неправда? — ненавижу, что я произношу это вопросительно, словно есть сомнения.

— А что, если все так и есть? Что, если я тебя знаю? Что, если между нами что-то есть... или может быть? — он кладет руки на мои бедра, и я чувствую, как меня тянет обратно к нему, все ближе и ближе.

Его рот приближается, его глаза в нескольких дюймах от моих. Нет, это нельзя допустить снова. Я теряюсь все больше с каждым разом, когда он целует меня. Но это неправда. Это то, что, как мне кажется, должно ей стать. Реальность — это то, что я все больше обретаю себя, когда он целует меня. Словно все слои лжи и стыда спадают, и все, что существует — лишь он, я, соприкосновение наших губ и жар его поцелуя.

Это произошло.

Его губы касаются моих, и все остальное исчезает. Я в его власти. Он целует меня с тем же легким мастерством, с которым водит автомобиль. Он извлекает из меня стон, притягивает мое тело к своему, приковывает меня к себе и обезоруживает при помощи одних рук и рта.

Я не просто даю ему себя поцеловать — я отвечаю на его поцелуй. Мой рот двигается, мои губы пробуют его на вкус, мои руки ложатся на его грудь между нами и впиваются в его рубашку, и я прижимаюсь к нему, разбиваясь, словно волны, об его острые углы. Я принимаю участие и воодушевляюсь.

Его рука соскальзывает с моего бедра и сжимает мои ягодицы, и где-то во мне загорается искра. Это запретное прикосновение, знакомый мне властный, эротический, провокационный жест. Это шаг вперед.

Поцелуй — это всего лишь поцелуй, но его рука на моей заднице, держащаяся за меня таким образом... это нечто большее.

Мне нравится это. Словно костер вспыхивает у меня в животе, когда он сжимает мои ягодицы. Одной рукой, а потом, когда я не сопротивляюсь... второй. Обе руки на моих ягодицах. Просто лежат. Потом они начинают гладить меня медленными расширяющимися кругами. Его пальцы впиваются в мои мышцы, крепко держат, расслабляются и вцепляются снова. Он притягивает меня ближе. Я чувствую его страсть.

Я издаю стон, когда он целует меня. Он приподнимает меня, и я сажусь на край раковины. По своему собственному желанию мои ноги предательски обвиваются вокруг его талии. Его руки держат меня, а его рот жадно поглощает мой. Я теряюсь. Он подвигает меня дальше, мой копчик ударяется о край раковины, пробудив меня из транса.

Я обрываю поцелуй и слабо отталкиваю его:

— Нет, хватит. Перестань. Я не могу... мы не можем.

Он не отпускает меня, но я не поддаюсь.

— Почему? — спрашивает Доусон резким, жестким шепотом.

— Я не могу. Мы не можем, — я не знаю, как сформулировать причину, потому что я не могу вспомнить, в чем она состоит.

Я не знаю, что последует за этим поцелуем. Умом я понимаю, что за поцелуями следует секс. Но это чужая территория. Миф. Нереалистичная идея. Соитие обнаженных тел, преступление, вульгарность и беременность. Грех.

И я не готова к этому, но я не могу сказать об этом Доусону.

Я не знаю, как сформулировать ни одну из своих мыслей.

— Мы не... это не... — я запинаюсь на каждом предложении, даже на дешевой полуправде, которая не относится к истинным причинам. — Мы из разных миров. Ничего не получится. И я работаю на тебя.

Он отходит назад, и я вижу, что он знает, что я лгу, по жесткости его взгляда.

— Ага. Ясно. Дело не в тебе, дело во мне. Мы слишком разные, — он разворачивается. — Как тебе угодно.

Он уходит, а я сижу на раковине, поставив одну ногу на мраморный пол, другую положив на край раковины. Я поворачиваюсь и вижу себя в зеркале — мой макияж растекся, волосы всклокочены, одежда смялась. Мои глаза печальны, губы сжаты.

Я выгляжу потерянной.

Именно так я себя и чувствую.

Я заставляю себя умыться и выхожу из ванной. Там стоит Доусон, одетый в свободные брюки и белую рубашку поло.

— Поехали, мисс Амундсен. Время работать. Мы опаздываем, — говорит он жестким и формальным тоном.

Я иду за ним, получив то, чего добивалась.

Он не произносит ни слова по пути в ресторан.

∙ Глава 10 ∙

Я стою за занавесом в клубе в ожидании моего первого танца в этот вечер пятницы. Мое сердце усиленно бьется, так, что я, клянусь, вижу, как оно выпрыгивает из моей груди. Живот сводит от тошноты так сильно, что я не уверена, что смогу исполнить номер до того, как меня вырвет. Я заставляю себя глубоко вдохнуть. Я смогу сделать это. Ничто не изменилось. Все по-прежнему.

Но это ложь. Такая ложь. Все изменилось. Я изменилась.

Глубокий вдох оканчивается сдавленным рыданием. Кэнди заканчивает свое выступление, и сейчас Тимоти представляет меня. Толпа мужчин начинает кричать. Я даже слышу несколько женских голосов. Я до сих пор нахожу странным то, что женщины ходят в подобные стрип-клубы.

— Прошу вас тепло встретить... Грейси! — Тимоти кричит в микрофон.

Это сигнал для меня. Я провожу ладонями по животу, будто это его успокоит, и кладу их на бедра. Мне приходится заставлять ноги передвигаться, чтобы взойти на сцену. Свисты и улюлюканье достигают предельной громкости. Меня ослепляет свет прожекторов. Я часто моргаю и смотрю на океан лиц. Ни одного знакомого мне там нет, слава богу.

Я закрываю глаза, заставляю себя перестать нервничать и начинаю танцевать. Я открываю глаза и пристально смотрю вдаль, не глядя ни на кого. Как обычно, к финалу у меня более сотни долларов разными купюрами. Слезы вместе с потом катятся по моему лицу.

Я бегу в гримерку, в крохотный санузел, по пути забросив пачку денег в сумочку. Я закрываю крышку унитаза и сажусь, наконец, позволяя себе выплакаться.

Лицо Доусона возникает у меня перед глазами.

Там не место для тебя. Ты достойна большего, чем этот дерьмовый клуб.

Правда, мне видна отстраненная твердость в его взгляде, когда мы садились за бизнес-ужин. Я делала заметки, вмешивалась в разговор со своими идеями и притворялась, что не видела боль, скрывающуюся за выражением лица Доусона. Он сказал Грегу отвезти меня домой и проводить до двери.

Перед уходом Грег протянул мне визитку.

— Если что понадобится, звони, — он с усмешкой потер лоб. — Это от меня лично, а не от него.

Когда я проснулась наутро, «ровер» был на парковке, а ключи — в моем почтовом ящике с запиской.

В ней было два слова: «Береги себя». Она была подписана одной замысловатой буквой «Д». Я все равно дошла до занятий пешком, но на работу поехала на машине, благодарная за его заботу, несмотря на эту неловкую ситуацию между нами.

Кулак бьет в дверь гримерки:

— Выходи, Грей, — выкрикивает Тимоти. — Пора за работу. Сегодня много народу — нам некогда возиться с твоими нежными чувствами.