Поворотный день - Владимир Богомолов

— Казаки! — дружно ответили конники. — Донцы!

— А мы кубанцы! — крикнули другие. — Казаки!

К самолету подъехал Буденный с несколькими командирами, все в наброшенных на плечи венгерках. Семен Михайлович махнул властно рукой, требуя заглушить мотор.

— Мамонтоф? — спросил пилот, показывая на усатого всадника.

— Да, Мамонтов, — подтвердил Буденный, подмигнув своим товарищам. Те охотно поддакнули.

Летчик заглушил мотор и спрыгнул на землю. Он сделал несколько приседаний, держась за поясницу, затем подошел к спешившемуся Семену Михайловичу и, порывшись с планшетке, достал большой пакет. Буденный небрежно разорвал плотную белую бумагу, не обращая внимания на пилота, который твердил одно и то же:

— Мамонтоф? Мамонтоф?..

Это был приказ командующего группой армий генерала Сидорина генералам Мамонтову и Савельеву. В нем предписывалось немедленно нанести удар Десятой армии красных, которая предприняла ряд активных действий на восточном участке фронта.

Стрелки усов Буденного от неожиданной удачи, казалось, вздернулись еще выше. Но пилоту он сухо сказал:

— За пакет благодарю. А теперь давай знакомиться: я Буденный.

Пилот недоверчиво покосился на кавалеристов, плотно окруживших самолет, и только сейчас увидел на шлемах красные звезды. Инстинктивно попятился к самолету, но привыкшие к эфесу руки конников словно клещи сдавили локти. Летчик начал кричать что-то на непонятном языке.

— А ну, товарищ Дундич, ты, говорят, мастак по-ихнему лопотать. Переведи-ка нам, — попросил Семен Михайлович.

Дундич знал, что самолеты в «белую армию чаще всего поступали из Франции или Англии. Он задал летчику несколько вопросов. На один из них пленник обрадованно закивал, что-то затараторил.

— Говорит, что англичанин. Немного понимает французский. Говорит, что он нейтральный и мы не имеем права задерживать его. Английская корона нам не простит, если мы убьем его.

— Ишь ты, нейтральный, — прищурился Буденный. — Корону вспомнил. Раз служит врагам революции, стало быть — контра. И я могу свободно поставить его к стенке.

Все вокруг одобрительно загудели.

Пилот испуганно заглянул в глаза Дундичу и что-то проговорил. Иван Антонович согласно кивнул и перевел:

— Спрашивает, испугались мы или расстреляем его.

— Там видно будет, — раздумчиво сказал Буденный и достал из планшета карту, — пусть покажет, где он должен был найти Мамонтова.

Дундич передал приказ летчику, и тот быстро начал бегать испуганным взором по карте. Палец его безуспешно блуждал по бумаге. Наконец пилот обреченно вздохнул и сказал по-русски:

— Нэт. Такой имя нэт карта.

Дундич расхохотался.

— Семен Михайлович, он же не умеет читать по-русски, он англичанин.

— Пусть назовет. Мы сами отыщем.

Летчик долго вспоминал. Потом почти по слогам сказал:

— Бу-тыл… Нэт… Бутирлимофка.

Затем Буденный сказал, чтобы Дундич спросил у пленного: не хочет ли он воевать против буржуев? Летчик покачал головой, и объяснил, что он не воюет ни за кого. Он работает за деньги. Идеи мировой революции его не волнуют. Его волнуют фунты стерлингов. Деникин хорошо платит. А сколько будут платить Советы?

— Миллион, — с легкой издевкой пообещал Семен Михайлович.

— Золотых?

— Керенских, — уже под дружный смех бойцов уточнил командарм.

— Такой валюты он не знает, — перевел Дундич. — Если б миллион золотых в месяц, тогда он согласен.

— У меня во всем банке нет таких денег сегодня, — чистосердечно признался Буденный. — Да и не нужны мне золотые наемники. Ну, что будем делать с этим экспонатом?

— В расход! — грозно и весело загудели кавалеристы, окружившие пилота. Некоторые направили стволы карабинов на самолет.

Летчик закрыл собой машину, смотрел в лицо Буденному, что-то лопотал.

— Обещает уехать в Лондон, — перевел Дундич.

Тогда Буденный велел англичанину дать подписку, что он не будет больше воевать против Советской республики. Тот с готовностью достал из планшета бумагу и карандаш, стал писать. Пока обязательство переписывали с английского на русский, летчик, обходя самолет в сопровождении бойцов, проверял тросы, щупал обшивку крыльев, хлопал удовлетворенно по мотору.

— А с «примусом» что будем делать? — спросили у Буденного бойцы. — Хозяин вроде думает на нем в Лондон возвращаться.

— Передайте пехоте, — распорядился комдив. — Авиация нам нужна не меньше, чем Деникину. А англичанина в дрожки и на станцию. Чтоб духу его здесь не было.

Дундич слышал, как летчик, глядя остановившимся взглядом на самолет, бормотал: «Лучше смерть, лучше смерть…» И вдруг спросил, может ли что-нибудь изменить решение Буденного. Дундич перевел твердое «нет». Пилот оторвался от аппарата и пошел прочь, не оглядываясь.

— Разрешите я провожу англичанина до станции? — обратился Дундич к комдиву.

— Ты? — изумился Буденный, — Ах да, он же безъязыкий. Давай прояви гостеприимство: какой-никакой, а иностранец.

…Дундич с десятком товарищей догнал дивизию в конце перехода. Спешился у штаба. Дождавшись, когда Буденный отпустил командиров, зашел к нему и положил на стол конверт.

— Что это? — комдив подозрительно уставился на бумажный прямоугольник, силясь угадать, какую тайну он в себе содержит.

Дундич загадочно молчал. Буденный вскрыл плотно заклеенные концы конверта, начал читать. Уже первые строки, судя по выражению лица, ошеломили его.

Писал, оказывается, генерал Шкуро. Зная, что Мамонтов рыщет по тылам Девятой армии красных, он просил его связаться с бывшим начальником ее штаба, который, «к счастью», назначен на днях командующим, человек «надежный», Шкуро советовал на него «целиком положиться» для закрепления успеха вешенских повстанцев.

— Ну, проклятая контра! — выругался Буденный. Вызвал начальника связи, — Срочно дай шифровку в штаб фронта, чтоб не упустили гадюку. То-то гляжу, беляки лупят их и в хвост и в гриву, а они ни мычат ни телятся. Срочно!.. Ну, рассказывай, где взял письмо, Иван. Да садись ты!

— У англичанина, — коротко ответил Дундич и сел, подобрав шашку.

— У летчика?! Ах ты… Где он?

— Посадил в поезд, как вы приказали.

— Как — в поезд? Да ведь он надул нас! Подожди… а как ты выудил у него письмо?

— А ля гер ком а ля гер. «На войне, как на войне», — говорят французы.

— Как на войне, я знаю, — насупился Буденный. — Почему ты решил тряхнуть его еще разок?.. Чего ты молчишь? Ладно… Отпустил и отпустил, чего теперь. Говори!

— Мне показалось, Семен Михайлович, что он боялся не так, как боится человек, опасаясь за свою жизнь. Он боялся как торговец, который хочет сохранить свой товар, свой бизнес. Он ошибся, сев в наше расположение, и откупился приказом Мамонтова. Так? Но потом мы отняли у него средство передвижения, и он спросил, может ли что-нибудь изменить это решение. Так? Вы ответили: «Нет». Он понял, откупиться больше не удастся. А я догадался, что у него в запасе есть кое-что еще. Ведь чем-то он надеялся изменить ваше решение.

— Верно, — подумав, сказал Буденный. — И что же ты сразу не взял его под микитки?

— Тогда ведь дрожки могли и не понадобиться, товарищ комдив?

Буденный хмуро посмотрел на улыбчивого подчиненного.

— Думаешь, сделал лучше?

— Не знаю, — уклончиво ответил Иван. — Я подумал так: если бы я, Иван Дундич, отправившись однажды с важными сведениями на дорогой машине, вернулся бы без нее, да еще пакет оставил у врага, что бы вы сказали? — Буденный спрятал глаза, кашлянул. — Вот! На войне главное — доверие между соратниками, правда? Потерявший доверие — никому не нужный труп.

— Ну ты это брось, Ваня. — Пряча усмешку в усах, Буденный встал. Поднялся и Дундич. — Тебе я верю как себе. Спасибо. — Руки разводчика и комдива слились в крепком пожатии. — Но специального толмача для «разговоров» с Антантой, пожалуй, в штаб выпишу.

Они поняли друг друга и дружно от души расхохотались.

Рейс вне расписания

На рассвете белые начали теснить полк Стрепухова к крайним улицам Дубовки. Ныло ясно, что они приняли полк за более крупное соединение, брошенное на штурм города. Стрепухов считал, что задание он выполнил. Значит, можно было не очень упираться и отходить.

В это время в предрассветной мгле кто-то заметил на рейде баржу. С помощью цейсовского бинокля различили на мачте катера трехцветный флаг Российской империи. Выходило, что у красных под боком стояла баржа врангелевцев. Когда она подошла, кто на ней, почему команда не снялась с якоря ночью, когда в городок ворвался полк? Эти вопросы теперь не давали покоя Петру Яковлевичу. Вдруг там боеприпасы, фураж, продовольствие, в которых так нуждался корпус Буденного? Тогда Семен Михайлович ни в жизнь не простит такую оплошность.