Были давние и недавние - Сергей Званцев

— Трогай! — приказал он толстому кучеру. — В управление! — Плавно покачиваясь на ходу на пружинном сиденье, генерал додумывал свой ход, сообщенный Колечке лишь пунктирно.

«Первое — вызвать дурака Кокорина, редактора, издателя этого вредного листка — «Таганрогского вестника», — размышлял Клунников. — Пусть сообщит, что за гусь этот Троилин с его крыльями! Ежели и вправду дворянин — лично пропесочить. Ежели из простых — в каталажку!»

Страх перед начальством заменял недоумкам ум и сообразительность. Колечка додумался, что ему надо позвонить Кокорину по телефону (благо, в Таганроге телефон был установлен еще в 1885 году) и узнать адрес злополучного Троилина. Телефона у последнего, к сожалению, не оказалось. А жил он в так называемой «крепости» — так по старинке, со времен еще турецкой кампании, назывался конец Петровской улицы, упиравшийся в море. Здесь был разбит порядочный сквер, а по вечерам было светло благодаря сильной газокалилыюй лампе неподалеку высившегося маяка.

Генералу не пришлось долго ждать появления Троилина. Изобретатель подводных крыльев оказался капитаном второго ранга в отставке, человеком не старым, но и не так чтобы очень молодым. Чем-то неуловимо — то ли фуражкой с высокой тульей, то ли решительным выражением лица — он напоминал портреты адмирала Нахимова, и это тоже не понравилось генералу: «Должно быть, строптив, каналья!»

— Здравия желаю, ваше превосходительство! — негромко сказал Троилин, появившись в приемной управления и снимая по старинке фуражку. Сзади скромно прятался в тени Колечка.

— Здравия-то здравия, — сердито ответил генерал. — Но как же так? Штаб-офицер — и вдруг — крылья! Не по-ни-маю!

— Крылья? А, крылья! — сразу сообразил Троилин. — Так ведь на благо отечества, быстроходные пароходы-с!

— Не по-ни-маю! — повторил генерал, раздражаясь. — Крылья — это по церковной части, а вы моряк в чине отнюдь не ангельском. В чем же дело? Зачем вам крылья понадобились? Как дворянин дворянина спрашиваю.

— Крылья — дело не ангельское и не дьявольское, ваше превосходительство, — твердо ответил Троилин, — а как бы сказать? Техническое! И позвольте еще сказать — военное. Потому ежели, скажем, наш миноносец, будучи крыльями подводными оснащен, поведет минную атаку на врага, то от сего последнего один дымок останется! Севастополю не повториться!

Генерал опешил. А ведь в самом деле! Миноносец на подводных крыльях — это вам не фунт изюма. Дело государственное! И не зря ли этот дерзкий поп заставил его, генерала, вызвать сего почтенного человека? Впрочем, как видно из письма в редакцию, изобретателю не хватает денег.

— Денег изволите просить, тысячи три-четыре, на постройку крыльев? — уже мягче спросил Клунников. — Впрочем, прошу садиться…

Генерал опустился в кресло, следом за ним сел на стул и капитан второго ранга, положив фуражку себе на колени.

— Деньги я и сам добыл, — почему-то вздохнув, ответил морской офицер, — именьице свое вчера продал. Другая тут беда, ваше превосходительство…

— Какая же? — осведомился генерал с беспокойством. Не дошла ли до наказного атамана Области войска Донского весть, что в подведомственном Таганроге занимаются кощунством — крылья себе присобачивают?!

— Телеграмма из министерства, — снижая голос, как заговорщик, сказал капитан второго ранга.

Стоявший у двери, как часовой, Колечка прикрыл глаза красными веками, показывая, что он ничего не видит, ничего не слышит.

— Телеграмма, — повторил грустно капитан второго ранга, — за подписью какого-то адмирала.

— Адмирал «какой-то» не бывает, — наставительно оборвал его Клунников. — И что же в телеграмме?

— Производство опытов с подводными крыльями запрещается, как могущее нанести вред отечественному мореплаванию, — деревянным голосом прочел на память кавторанг ненавистную телеграмму. — А какой вред? Кому?

— Предначертания начальства, — вяло возразил генерал, — не подлежат… того… обсуждению. — Ему было уже жалко, что у него отняли возможность пристроиться к удивительному изобретению и неожиданно прославиться. Окружной предводитель — подумаешь! А тут как-никак — крылья, да еще подводные…

— Интересно, кто же сообщил в Петербург? — спросил генерал. — Неужели там газетку нашу читают?

— Пока нет, — грустно ответил кавторанг, поднимаясь. — По моим сведениям, ту газетку при своем послании отправил в министерство отец Стефан Стефановский. Разрешите идти, ваше превосходительство?

— Идите, голубчик, идите, — ласково сказал генерал. — И если, ну, в общем… откроется у вас какое другое изобретение, обратитесь сначала ко мне, к вашему предводителю. Авось бы и на этот раз посодействовал бы вам, господин кавторанг. А теперь… Пропащее дело-с!

— Имею честь, — холодно отозвался морской офицер, делая поворот через левое плечо.

Рассказ старого наездника

Вы не смотрите, что я поперек себя толще и вроде ноги еле тяну. Ведь восемьдесят пятый пошел! А в молодости я, как сейчас говорят, вполне соответствовал: вес три пуда десять, в седло качалки вскакивал с места без чужой помощи. Что такое качалка? Такая двухколесная коляска с высоким сиденьем, специально для конских бегов. Она и нынче в ходу — лучшую упряжку для такого дела не выдумаешь.

Служил я в ту пору — а был то ли десятый, то ли одиннадцатый год, стало быть, еще до первой войны — в Таганроге, у аптекаря Данцигера, Карла Карловича. Почему классный наездник — и вдруг у аптекаря? А потому, что этот молодой человек получил наследство от дяди — владельца знаменитейшей фирмы окраски и чистки. У дяди были по всей России отделения фирмы, а сына или дочери бог не дал. Раньше Карлуша бедовал в младших аптекарях у хозяина, тоже из немцев — Штехера. Сорок, от силы пятьдесят рублей в месяц получал. А тут — миллионы.

Ну не миллионы, а двести тысяч верных было, вы уж поверьте. И первым делом он обзавелся, не выезжая из Таганрога, беговой конюшней, благо в городе были бега. Не очень захудалые, неплохие лошади бегали. К тому же подвернулся Данцигеру случай: знаток из барышников продавал здесь бегового четырехлетку-жеребца по кличке Ушкуйник, будто бы родного сына знаменитого Крепыша. Правда, аттестата у того Ушкуйника не было, да и кличка его не соответствовала принятому правилу называть чистокровного рысака так, чтоб буквы имени повторяли бы две буквы имени отца и две — матери. А тут лишь одна отцовская буква «к», хоть и дважды повторенная. Хозяин объяснил, что Крепыш в табуне покрыл не чистокровку, потому и аттестата жеребенку не дали, да и насчет имени обидели. В общем — полукровка, говорит хозяин, да вы, мол, стати его посмотрите! Чем не отец?