Утонуть в крови. Вся трилогия о Батыевом нашествии - Виктор Поротников

Юрий Игоревич едва вступил в свой княжеский терем на Соколиной горе, без промедления собрал в гриднице оставшихся князей и воевод.

– Не удалось нам, други мои, до Батыя мечом дотянуться, – сказал Юрий Игоревич, стоя над столом, на котором был расстелен кусок холста с нарисованной углем картой Рязанских земель. – Теперь Батый на Рязань двинет, это дело ясное. Я останусь в Рязани, буду оборонять город от татар. А вам, соколы мои, нужно спешно выступать в верхнеокские земли, набирать там новую рать. – Юрий Игоревич взглянул на Романа и Глеба Ингваревичей. – Времени у вас немного, поэтому передохните до рассвета – и в путь!

Затем Юрий Игоревич стал расспрашивать всех присутствующих про Олега Красного, желая выяснить, что с ним сталось. Убитым Олега Красного никто не видел, но и среди уцелевших воинов его не оказалось.

Кто-то из воевод поведал, что в разгар битвы мунгалы набросили аркан на Олега Красного, выдернули его из седла и уволокли куда-то в степь.

– Я тоже это видел, – хмуро подтвердил Глеб Ингваревич. – Случилось это, когда сеча шла уже у Батыева стана.

– И ты не бросился на выручку к брату своему! – гневно воскликнул Роман Ингваревич. – Позволил нехристям пленить Олега! Эх ты, размазня!

– Дружина моя тогда в полном окружении оказалась, нехристи на нас валом напирали! Что я мог поделать? – оправдывался Глеб. – Я сам на волосок от гибели был!

– Вот сам и расскажешь об этом отцу, когда он из Чернигова вернется, – сказал Роман, сердито сверкнув глазами на Глеба.

Из всех сыновей Ингваря Игоревича Олег Красный был самым его любимым сыном. Своей внешней привлекательностью Олег полностью уродился в мать, за что и получил прозвище Красный, то есть Красивый. Супруга Ингваря Игоревича, Софья Глебовна, имела неотразимую внешность как в юные годы, так и ныне, после двадцати семи лет замужества.

– Ежели соберем крепкую рать да дождемся подмоги из Суздаля и Чернигова, то тогда посечем орду Батыеву и Олега Красного из плена освободим, – проговорил Юрий Игоревич, желая ободрить Олеговых братьев.

Новым тысяцким, взамен погибшего боярина Веринея, Юрий Игоревич назначил Яволода, Веринеева брата.

Боярину Брониславу рязанский князь дал поручение выехать в Переяславец для сбора там рати, пешей и конной.

– От Переяславца недалече до Ожска, туда тоже наведайся, боярин, – молвил Юрий Игоревич, тыча пальцем в карту на холсте. – Набирай в войско всех: знать и смердов, отроков и старцев, тех, что покрепче… С оружием помоги тем, кто с голыми руками придет, ествой тоже снабди всех поровну. Пошарь в закромах и амбарах у брата моего Ингваря. Думаю, брат Ингварь простит мне мое самоуправство, ибо речь идет о спасении всего Рязанского княжества.

Бронислав кивал, слушая князя. Он знал, что Переяславец является вотчиной Ингваря Игоревича, а Ожск находится во владении Игоря, младшего из сыновей князя Ингваря. Уходя в поход на Киев вместе с суздальской ратью, Ингварь Игоревич взял двадцатилетнего Игоря с собой.

Бронислав решил перед отправлением в Переяславец повидаться с Саломеей. Он отправил в Ольгов своих челядинцев, повелев им привезти Саломею в Рязань, даже если для этого придется применить силу. Однако Саломея приехала к Брониславу без сопротивления, едва узнала, что Давыд Юрьевич пал в сражении с татарами.

Саломея изъявила готовность поехать с Брониславом в Переяславец, но попросила при этом отпустить ее в княжеский терем, чтобы последний раз взглянуть на бездыханного княжича. Бронислав не стал противиться этому, видя, что в Саломее случилась какая-то внутренняя перемена. Казалось, ее не столько угнетает смерть Давыда Юрьевича, сколько татарское нашествие, грозящее вот-вот докатиться и до Рязани.

Бронислав велел челядинцам еще затемно запрягать лошадей в сани. В один из крытых возков сели Саломея и Милолика, дочь Бронислава. Милолика была на седьмом месяце беременности, поэтому Бронислав убедил ее перебраться в Переяславец подальше от татарской напасти. Супруг Милолики, боярич Ратибор, поддержал тестя и живо собрал жену в дорогу.

Проститься с Брониславом пришел его брат Яволод.

Саломея краем уха услышала, как Бронислав и Яволод в беседе упоминают Гуряту, Брониславова сына. Оказывается, Гурята пропал без вести: назад он не вернулся, но и среди павших его не видели.

– Не иначе, заплутал младень в ночном лесу и отстал от войска, – молвил Яволод. – Коль так, Гурята все равно до Исад доберется, а оттуда и до Рязани близко.

– Может, и доберется Гурята до Рязани, ежели татары его не пленили, – хмуро заметил Бронислав, – ежели не истечет кровью от ран в зимнем лесу. И зачем токмо я потащил его в этот поход! Из Гуряты такой же вояка, как из Саломеи попадья!

Братья обнялись.

Затем Бронислав вскочил верхом на коня и зычным голосом велел возницам погонять лошадей.

С темного теремного двора в распахнутые настежь ворота выехали трое саней с поклажей, запряженные тройками разномастных лошадей, и два крытых приземистых возка, один из которых влекла тройка белых коней, другой – тройка вороных. В голове этого стремительного санного обоза мчались семеро гридней на гнедых лошадях во главе с Брониславом, в хвосте скакали пятеро конных челядинцев. Все всадники были с мечами и кинжалами на поясе, у челядинцев за спины были заброшены луки в кожаных чехлах и колчаны со стрелами, у гридней на спинах были овальные красные щиты.

Утром, провожая в путь обоих своих племянников Ингваревичей, Юрий Игоревич призвал к себе Апоницу.

– Поедешь в Борисов-Глебов, поведаешь княгине Евпраксии о том, как погиб ее супруг, – сказал князь, похлопав одноглазого великана по его могучей груди. – Возьмешь с собой мою дочь Радославу и десяток гридней из Федоровой дружины. Будешь недремлющим стражем при Евпраксии и Радославе. Ежели татары вдруг окажутся на реке Воже или близ Ожска, немедленно увези Евпраксию и Радославу в Перевитск или Ростиславль. Можешь уехать с ними в Коломну, туда мунгалы, полагаю, уже не сунутся. – Юрий Игоревич еще раз похлопал Апоницу по груди. – Ты знаешь, как Федор дорожил Евпраксией, так не допусти, чтобы она угодила в лапы мунгалов.

– Не беспокойся, княже, – пробасил Апоница. – Буду беречь Евпраксию и ее сыночка как зеницу ока! Буду начеку днем и ночью, как ястреб-тетеревятник!

И еще два человека побывали в то утро в покоях рязанского князя. Это были два новгородских боярина Микун и Жердята, из числа заложников, взятых суздальцами в Чернигове и отправленных в Рязань под опеку Юрия Игоревича.

– Удерживать вас в Рязани я более не хочу, отправляйтесь оба домой, – сказал новгородцам Юрий Игоревич. – В прошлом вы немало насолили Георгию и Ярославу Всеволодовичам. И ныне у вас опять развязаны руки для этого. Скажите боярам и люду новгородскому о том, что рязанцы не дождались помощи от суздальского князя и бьются одни с татарской ордой. Ежели кто-то из новгородцев пожелает протянуть нам руку помощи, для Рязани это будет благом. Ежели такового не случится, так пусть хотя бы в Новгороде узнают, каково верить обещаниям князя Георгия. Заключая с рязанцами вечный мир десять лет назад, князь Георгий клятвенно заверял, что окажет поддержку Рязани против любого недруга. И вот недруг пришел к нашим рубежам, но князь Георгий позабыл про свои обещания.

– Мы не последние люди в Новгороде, княже, – промолвил Микун. – Сказанное тобой мы донесем до новгородского веча. А заодно бросим клич и соберем охочих людей на подмогу Рязани! Я сам готов возглавить эту рать!

– Прими нашу благодарность, княже, – добавил Жердята. – За твое великодушие мы отплатим добром, Богом клянусь. Сколь сможем собрать ратников в Новгороде, всех приведем к вам на выручку! Я тоже в стороне не останусь, пойду в поход вместе с Микуном, ведь он мне как брат.

Оба новгородца и внешне были похожи, как братья. Оба плечистые, коренастые, с густыми темно-русыми шевелюрами и такими же бородами, голубоглазые и чуть курносые.

– Гривен на дорогу я вам дам, – молвил Юрий Игоревич, радуясь в душе, что хотя бы в далеком Новгороде к бедам рязанцев отнесутся с пониманием, – получите вы от меня коней и оружие. С дружинами моих племянников без помех доберетесь до Коломны. Ну, а дальше, други, промышляйте сами, как добираться до Новгорода через суздальские земли. Удачи вам в пути!

Оба новгородца отвесили поклон Юрию Игоревичу.

– И тебе удачи, княже, в сечах с мунгалами! – сказал Микун. – Верь нам, новгородцы не оставят Рязань в беде.

Глава вторая

Сыновняя месть

Сноровка и расторопность, проявленные Моисеем при вызволении Тулусун-хатун из опасности, были высоко оценены ханом Кюльканом. В знак благодарности хан Кюлькан объявил Моисея свободным человеком и ввел его в круг своих приближенных в должности туаджи, то есть порученца. От обычного гонца порученец в войске монголов отличается тем, что ему доверяются более важные задания. Если гонец просто доставляет куда-нибудь устный приказ хана или нойона, то порученец, помимо этого, обязан еще проследить за точным выполнением приказа. Также порученец присутствует от имени своего покровителя при дележе добычи и пленников в захваченном вражеском городе или крепости. При каждом хане-чингизиде имелось по нескольку порученцев. Часто на эту важную должность назначали родственников и близких друзей.