Косьбище - В. Бирюк

На Иртыш, но не при Ермаке, а на четыре века раньше… Ох, рано мне об этом… Раненько.

Ноне на Руси косцов стало вчетверо, а кос, по нашему счету, отковано за шесть миллионов. Ясно, что-то пропало, ржой изошло, что утопло, что в другое железо перековано. Но уж один-то миллион в чужие края вывезен, за хорошие деньги продан. Не мечи, не кольчуги, не трёхслойные ножи новгородские продаём. Главное — людьми русскими не торгуем. Продаём простую косу крестьянскую. И у них, у иноземцев, косы есть — а наши лучше. Так и зовут «русская коса». А на Руси её по-разному называли. Сперва «рябиновкой». После — «воеводовкой». Потому как на каждой, из миллионов сделанных, выбито клеймо: «по воеводы Всеволжского Ивана научению».

И с бескормицей разобрались. Ох и тяжко сие было, ох и медленно. Одних детей накормишь — а они уже и новых себе нарожают. И числом поболее. Новое чего придумывать надо. Ну так это и есть дело государево — кормить и умножать народ свой. Не, не так. Правильно: чтоб народ твой кормился и умножался. И никакая пакость, хоть божеская, хоть человеческая, ему в том не мешала.

И на Иртыш вышли. Ныне он наш весь, от гор ледяных, с которых исток берёт, до моря студеного, где устье его. Так ведь и Иртышом земля не кончается. И дальше идём.

А начиналося всё с малой ручки, которая горбушу от литовки отличает.

Начал по краю первый проход прокашивать — откуда завтра заходить буду. Дорвался, «встал на косу». Сам себя одёргиваю, притормаживаю, подсмеиваюсь. Но остановиться не могу. Увлёкся несколько. Потом Сухана попробовал с косой пустить. Снова увлёкся. Начали кошенину в охапки собирать: коням же надо, себе на подстилку. А жаба-то давит…

Как-то, ещё в советские времена, прислали в один колхоз новейший японский комбайн. Совершеннейший супер-пупер. Вызвали лучшего комбайнера, объяснили. Что ни на что нажимать нельзя: «автоматика с кибернетикой — всё само». Мужичок утром в кабину влез, дверку захлопнул… Дальше аппарат всё сам: и на поле приехал, и жатку опустил. Сам и жнёт, сам и молотит, сам бункера опоражнивает. Время к обеду — сам в тенёчек отъехал и приятный женский голосок с японским акцентом спрашивает:

– А не хочет ли Ваня-сан попробовать ланч?

– Ну давай.

Попробовал. Нормальное едево, без всяких ихних «срисам». День уже к концу подходит, мужичок в эйркондишен разомлел совсем. Снова голосок:

– Фирма благодарит за проявленное сотрудничество и предлагает дополнительный бонус — эксклюзивную сексуальную услугу. Ваня-сан, не хотите ли…

– Давай!

И тут у комбайна отвалилось колесо. Мужичок до утра мудохался, пропотел, притомился.

С утра — снова в поле. Всё как вчера: а не хочет ли Ваня-сан ланч, а не желает ли уважаемый Ваня-сан чашечку кофе? В конце рабочего дня снова тот же вопрос про дополнительный бонус от фирмы. Не хотите ли?

– Хочу! Но не так как вчера!!!

– О! Желание клиента — закон для нас.

И у комбайна отвалились все четыре колеса.

«Слишком хорошо — тоже нехорошо» — русская народная, многократно и повсеместно проверенная. Нужно вовремя остановиться, а то «все четыре колеса» отвалятся. Пошли на заимку. А там уже дым коромыслом. Кудряшкова жёнка на стол мечет, всё жареное-пареное, сам Кудряшок в обнимку с Николаем сидит — песни поёт. Ивашка налопался как удав — на лавке сидит, брюхо рядом лежит. Но — трезвый. Только глазами лупает и дышит тяжело. На халяву да вкусное, а пить нельзя — гурда не даёт. Третий раз за день — от пуза. Как бы не лопнуло. Как я его понимаю.

Я по молодости был парень развесистый. Ну и как пошли все… брачеваться толпами, так меня в тамады и выдвинули. Волей, так сказать, всего трудового народа. Тамада на свадьбе… роль тяжёлая. Молодые — просто терпят. А ты должен создавать атмосферу праздника и контролировать уровень потребления. Как налоговая. Причём, у нас ведь народ перебирает в обе стороны. Ну, когда подженишник — в дрызг и лезет свидетельнице под платье — это они и сами разберутся. А вот когда отец жениха — такой же… и не к своей жене. А нам нужно на свадьбе кровопролитие? А то начинают общеизвестные русские народные мудрости высказывать: «Что за свадьба без драки?». И соседу — в морду. Не по злобе, а традиции для. А кто невестиного младшего брата так напоил? Не надо его спрашивать, просто вынесите быстренько, пока не началось… Ребятки, в босоножку невесты всё равно налить не удастся — просто рюмку поставьте и так жениху… Я же сказал — рюмку, а не графин с самогоном — вы тут поваляетесь, а человеку ещё ночь работать.

Правда, бывало и наоборот: сидят, молчат, сквозь зубы цедят. Слова, поздравления и пожелания. Аж кривятся от напряжения. Как-то попал в той же роли в очень тяжёлый коллектив: со стороны жениха — донецкие шахтёры, со стороны невесты — московские дамы. Дамы — сплошь рафинированные. Шахтёры… — только что из забоя. И о чем им говорить? Ребята глушат водку стаканами, дамы сушняк… пригубляют. Вот тогда я и поставил свой личный рекорд — 17 тостов за 15 минут. Забойщики от забоя отошли, перестали искать шахтарку. Это лопата такая, сердечком. Дамы тоже… как-то оживились, перестали в сумочки заглядывать на предмет — чем бы от этих питекантропов отбиваться. Потом танцы, потом я уже в уголке подслушал: он ей про особенности проходки в крутопадающем пласте, а она ему про Пикассо в голубых тонах и про общность рассматриваемых ими проблем.

Понятно, что при таком рабочем месте — ничего хмельного. Только начни — потом начинают подходить, нахваливать, наливать. Ещё и молодые за столом, а ты уже под… Скучно и стыдно.

Но самое тяжёлое — когда существует скрытый антагонизм между родителями новобрачных. Если открытый — не беда. Выпьют, обматерят, может и по-пинаются. И помирятся — никто своему ребёнку зла не желает. На этом и сойдутся.

А вот скрытый… Я тогда попал на свадьбу, где тёща и свекровь решили посоревноваться в кулинарии. Не «накормить» для, а «превзойти» чтоб. Каждая мне чуть не в рот заглядывает — чьё я на тарелку кладу, да велик ли кусок. Я по чуть-чуть, но пить нельзя. А не пивши — чего закусывать? А потом они выкатили каждая по торту. И по хорошему куску всунули. В меня. Там такие разговоры между ними пошли… Съел всё. Просто чтобы они друг в дружку не вцепились. Слава богу, я уже женат был. Жена-то меня на улицу и вытянула. Чуть дышащего. Сижу… вот как Ивашка сейчас — «удав проглотивший слона» называется. А она кругами ходит и удивляются: «Ну скажи кому, что муж на чужой свадьбе и рюмки не принял, а нажрался до смерти, так два раза никто не поверит: и что на свадьбе — без рюмки, и что без литры — до смерти».

…

Пока присели, пока за Суханом поухаживал, Кудряшок с Николаем ближе перебрались. Кудряшок сразу бадейки эти, которые местные кружками называют, подставляет полнёхонькие.

– Слышь, мужик, тебя Суханом звать? Давай за знакомство.

– Он не пьёт.

– Тю. У нас и кувшинка пьёт. А то — на что ей кувшин? А ты, боярыч? Давай и ты с нами. Не по обычаю — ты ещё малолетка. Ну да так и быть. Давай, малёк, как большой. С взрослыми мужами вровень сидеть — тебе честь редкая. Ну, давай. Не чинись. Или не уважаешь?!

Так. Не люблю. Не люблю, когда вот так подначивают, будто силком заливают. Я, конечно, русскую народную помню: «Если не курит и не пьёт — или больной, или засланный. Или от ихних, или от наших». Но мне, милок, твоё уважение… А от этой дурости… Я же попаданец, у меня и другая жизнь была. А в той жизни от таких приколов меня сходу вылечили. На первой же посиделке «на северах».

Я туда первый раз попал не с вахтой — сам добирался. Явился, в казарме устроился, соседи гуляют — меня зовут: «Как оно там, на большой земле?». Ну, сказки сказывать — я мастер. Только не наливает мне никто. Могу и сам, но за чужим столом хозяйничать… А они выпили и дальше слушать смотрят. Тут я несколько и взпздн… Есть в русском языке такое единственное слово, которое с шести подряд согласных начинается. Короче, выступил я:

– Вы меня что, за пацана держите? За салагу-салабона? Сами позвали, а налить — не наливаете.

А в ответ — фраза, которую я потом частенько вспоминал:

– Перед твоей вдовой извиняться никому не интересно.

Я сперва взвился. Типа: какая вдова? Я — живой… Пока… Потом мысль проскочила… как у Масяни в Москве: «Ну, попал». Потом мужики внятно объяснили: как конкретно на тебя конкретно именно эта конкретно доза подействует — никто не знает. Чего-то у тебя взыграло, куда-то пошёл, споткнулся-завалился… А смерть — вон она, рядом. Термометром подмигивает, сугробиком убаюкивает. Это же не Центральная Россия, где

«И под каждым там кустомНам готов и стол, и дом».

Просто отойди на шаг с тропинки — сам уже не выберешься. Или, как у меня приятель, выберешься. А пальцы в больничке оставишь. Он тогда очень радовался, что не все.

Так что, затихни, кудрявенький. Не надо мне всего этого, не местный я. Это местному мальку с мужами за столом посидеть — честь и награда. А я этих всех мужей — старше. И по векам исторического процесса, и в лоб — по своей собственной жизни. Тут все, кто за столом, мне — ребятишки. Мне тут впору им сопельки вытирать. Что я, кстати, и делаю. Вон, у зомби моего от горяченького опять нос пробило. Нет, надо, всё-таки, Сухану платок носовой сделать. Спрогрессировать. А то рукавом… не эстетично.