Сосуды тайн. Туалеты и урны в культурах народов мира - И. Алимов

В тундру, раны зализывать.

Тишка в наступившей тишине произносит:

— Н-ну, мэ-мэ-мэ… Михалыч. Н-ну, ты и мэ-мэ-мэ… Идиот.

Это значит, он Михалыча осуждает, но слегка. Они когда хотят кого-то всерьез оскорбить, говорят «у-о». Еще одна привычка интернатовская.

У Тишки ай-кью вообще нет. Он тесты проходить отказывается, и все. Обходными путями ему полтинник насчитали. Занизили, думаю.

Михалыч соображает, чего натворил — и в плач.

Кузя видит, что Михалыч плачет, и тоже принимается реветь.

Я выезжаю из-за стола, отстегиваю ребятам клешни, пока не начали ими слезы утирать.

В Тишке, похоже, разыгрывается командный дух, потому что глаза у него заметно мокрые. Но он еще держится. Это надо закрепить.

— Веди их в раздевалку, — говорю. — Проследи, штоб приняли душ, и сам не забудь. Скафандры уложите аккуратно. Да, пропыру забери — вон она валятся. Через полчаса отвезу вас завтракать и баиньки.

Угу, отвез. Только мне удается кое-как успокоить ребят, и помочь Тишке выгнать их из кабинета — опять звонок. Техник-смотритель шестого района. Я и забыл совсем, что у них разгонный насос в трубе стоит. Голь на выдумку хитра — раз дерьмо по собственной воле не плавает, мы ему турбонаддув устроим. Пока этого наддува не было, «КБ Сикорского» из шестого района просто не вылезало. Я там буквально дневал и ночевал. Да и ребята были еще неопытные, людей всяких боялись, а не только москвичей, — приходилось ими непосредственно на месте командовать, чтобы защищенными себя чувствовали… А потом насос заработал, в шестом гораздо легче стало, вот и забыл я.

— Стопорится, — техник говорит. — Поднимается и стопорится. А напрягу только к вечеру дадут. Боюсь, поздно, не сдюжит насос. Чё делать-то? Мож, толканули бы слегка тяжелый слой?

«Тяжёлый слой» — нижний, куда всякие инородные предметы опускаются, забухнув. Помню, дохлого оленя выковыряли. Как он туда угодил? Хотя жабиус тоже ведь откуда-то взялся, не из Африки же.

Да, надо толкать. Пропихивать из шестого в пятый, там уж оно самотеком разгонится. А то к вечеру на полтрубы завал нарастет, хоть всем городом разгребай.

— Три часа, — говорю. — Через три часа нас жди. Устали ребята, пусть хоть немного отдохнут. Сам с ними буду. И чудес не обещаю. Умоталась бригада.

— Эт твои-то мамонты, и умотались?

— Эт они с виду мамонты. Психика зато как у котенка, не больше наперстка.

За стеной опять дизеля — новую порцию дерьма к регенераторной везут. Сижу, на спинку коляски откинулся, потолок разглядываю. Мечтаю об унитазах-биде с электронным управлением, как у меня дома. В каждую бы квартиру по такому агрегату — уже легче. Туалетная бумага, даже самая лучшая, в соединении с дерьмом очень неприятную пульпу образует, склонную к комкованию и замерзанию.

Еще мечтаю о федеральном законе, строго карающем за сбрасывание в унитаз использованных женских затычек и прокладок, а также упаковок от них. Оберток от конфет любых.

Окурков. Пачек из-под сигарет. Бутылочных пробок (как они их туда роняют? зачем?). Объедков вообще и кожуры банановой — отдельно. Яичниц подгоревших и другой некондиционной еды. Шприцев одноразовых и многоразовых. Клизм. Шерсти животных, как домашних, так и диких. Комьев вычесанных из головы волос, особенно — из головы женской. Перьев любой птицы. Расходных материалов компьютерных. Технической документации на пленках. Черновиков постановлений городской администрации — в любом виде, из-за непомерного объема. Денежных знаков, включая иностранные. Бумажников — как с денежными знаками, включая иностранные, так и без. Пластиковых карт дебетных и кредитных, в том числе банков-нерезидентов. Часов наручных. Средств мобильной связи и комплектующих к ним. Манипуляторов типа «мышь». Инструментов коррекции зрения типа «очки». Посуды битой — какая радость, что небитая, слава богу, не пролезет! Гаечных ключей и головок торцевых к ним. Отвёрток. Ленты изоляционной, в рулонах и кусками. Деталей унитазов — немаловажная деталь! Ножей, вилок, ложек. Носовых платков. Шарфов, кашне, галстуков. Носков дырявых. Трусов! Колготок разных!! Памперсов!!!

И кара должна быть адекватной — если что неположенное в унитаз бросил, пусть то же самое тебе в задницу вколотят!!!

Та-ак, пора звонить психологу. Уже не для ребят — для себя.

А тут и он сам, легок на помине, в кабинет заглядывает.

— Здорово, Сикорский! Искал меня? — спрашивает. — Ну, что у вас? Как ребята?

— Ты где был?!

— У клиента. Срочная работа. Давай, клянись о неразглашении — я сейчас профессиональную этику нарушать буду.

— Пусть в шестом районе навсегда электричество отключат!

— Серьезно. Уважаю. В общем, Сикорский, дело такое. Если тебе что-то от прокурора надо будет — мне скажи.

— У него чё, проблема с головой?! — спрашиваю, а сам провалиться готов сквозь вечную мерзлоту. Вдруг поплохело мужику на почве дерьма, застывшего противотанковыми надолбами прямо под окнами? Мало ли, какие он, сумасшедший, из этого зрелища выводы сделает. Может, и понадобится мне от него в ближайшем времени чисто дружеская услуга — чтоб не посадил лет на сто.

— У него проблема с женой. Супруга заговор раскрыла. Это марсиане в канализации диверсии устраивают. Хотят загнать человечество обратно в каменный век и поработить. У нас они пока тренируются, а вот через месяц по всей планете трубы забьет — и конец цивилизации.

Ой-ё… То-то прокурор с самого утра вызверился и москвича обещал на варежки пустить.

— Съезжать им надо, — говорю, — с Космонавта Мельника.

— Это точно. Ну, а у вас-то что за драма?

Обрисовал я ситуацию. «Растут парни, однако, — психолог говорит. — Еще полгодика назад было бы тебе весело…» Согласился ребят спать уложить и запрограммировать на полный отдых, чтобы пара часов — и как новые. Ну, двинули в жилой отсек. Это у нас в дальнем углу ангара есть как бы квартирка — на всякий экстренный случай, вроде сегодняшнего. Кухня там, спальня и все такое. Пожевать-отлежаться.

Слышу — шум, гам, ребята в душевой плещутся. Веселые уже. Психологу обрадовались, он им почти как родной. А уж новость о работе сверхурочной для бригады всегда праздник. Этим обалдуям дай волю, они себя как лошадей до смерти загонят. Точнее, до нервного истощения. Которое у моих питомцев наступает так быстро, что и глазом моргнуть не успеешь.

Им, беднягам, сама по себе жизнь на воле раем кажется.

Хотя почему «беднягам»? Любят свою работу, окружены вниманием, искренне наслаждаются каждым прожитым днем… Как они на днях в снежки играли! Милые громадные тридцатилетние дуроломы. Счастливые. Детишки мои…

Радуешься за них, да? А вот пробросят по городу нормальные трубы — и что дальше, Сикорский? Ребята станут не нужны, и у города не будет резона из кожи вон лезть, чтобы подтверждать ежегодно по дикому блату твое опекунство. Ведь ты по закону не можешь быть опекуном. Ты по закону вообще почти ничего в этой жизни не можешь — да и помимо закона тоже… Дорастить ребят до изменения им группы инвалидности — успеешь ли? Сумеешь ли? И потянут ли другую группу сами ребята?

А больше возможностей никаких. Улицы техника чистит, и даже в мусорщики нам не податься — сжигатель построили, а вывоз на полуавтоматах, знай кнопки нажимай. Нет в округе грязной работы. Прогресс, мать его, так и прёт семимильными шагами. И значит, что?

И значит, как только фекальную систему заменят, никакой прокурор ребят не выручит. Наоборот, город постарается забыть, аки кошмарный сон, это многолетнее своё позорище — бригаду пробойников, единственную и неповторимую, одну на весь мир, хоть в Книгу Рекордов заноси. И ребята поедут доживать в интернат для у-о, а ты… На свалку истории. Тоже — доживать. Один-одинёшенек, без детей, без жены — хотя, может, найдется какая сердобольная или просто на деньги падкая, уж денег-то «КБ Сикорского» в дерьме нарыло порядочно.

Прямо хоть диверсию учиняй. Нешто мы глупее марсиан?

— Ты что, депресснул? — психолог спрашивает. — Наплюй.

Мы на кухне сидим, чай пьем. Ребята в спальне дрыхнут. За стеной опять автоцистерны надрываются. Возить им сегодня — не перевозить.

— Да не, я так, о будущем задумался.

— А что о нем задумываться? В будущем тебя, дорогой, ждет судебный иск от москвича. Вот увидишь, он еще попробует дело до уголовного раздуть. Но ты не переживай. Мне сейчас опять к прокуроровой жене надо — заодно с супругом ее потолкую, хе-хе… За ребят не беспокойся. Я перед выходом бригады на пробой опять сюда подъеду, взгляну, как они.

— На этот раз не опоздай.

— Постараюсь. Жена-то не своя, а большого начальника. Ей так просто не скажешь — мол извиняйте, сударыня, меня другие сумасшедшие ждут…

Уехал. Я в мастерскую закатился, проверил скафандры, на струмент взглянул. Трудно что-то серьезное с этими железяками без помощи ребят делать, тяжелое всё, но поверхностный-то осмотр я и в одиночку могу.