Мужчины не плачут - Татьяна Корсакова

— Угу. — Он положил голову ей на колени, блаженно прикрыл глаза.

— Плохо.

— Почему? — Он приоткрыл один глаз.

— Потому что тебе слишком мало нужно для счастья.

— Да, вот такой я неприхотливый.

— Когда-то ты собирался поступать в институт…

— И поступлю.

— Когда?

— Ну, может, в следующем голу. Может, годика через два-три. Мила, ты же знаешь, как я работаю.

— Таскать кирпичи на стройке — это все, что тебе нужно? — В ее голосе слышалось разочарование.

— Ну, почему же? Мне еще кое-что нужно. Вот прямо сейчас. — Серебряный открыл второй глаз, улыбнулся.

Они больше не разговаривали на эту тему. Но в их отношениях что-то неуловимо изменилось. Серебряный всегда остро чувствовал такие вещи. Он чем-то разочаровал Людмилу, очень сильно разочаровал.

Заниматься самоанализом было непривычно, но Серебряный все-таки занялся. Спустя месяцы самокопаний он пришел к неутешительным выводам. Получалось, что он никто. Получалось, что стройка — его потолок. Получалось, что Людмиле с ним неинтересно.

На осуществление задуманного оставалось пять месяцев. Теперь Серебряный старался брать ночные смены, а днем корпел над учебниками. Теперь он спал только пару часов в сутки, но это было даже хорошо. Короткий, мертвецкий сон оставлял меньше шансов его ночным кошмарам. Да, его по-прежнему почти каждую ночь рвали на куски волкодавы. Иногда ему снилась база, иногда — Стриж, Егор и остальные пацаны из чертовой дюжины, но в основном по ночам приходили псы…

В институт он поступил. Нельзя сказать, что сделать это было легче легкого, но он все-таки сделал. И факультет выбрал не лишь бы какой, а самый злободневный — финансово-экономический. О своих успехах он рассказал Людмиле лишь в конце сентября. Раньше все никак не представлялось подходящего случая. Да и виделись они теперь совсем редко.

Они сидели в маленькой кофейне рядом с его новоиспеченной alma mater. Эту кофейню Серебряный выбрал не без тайного умысла — здесь постоянно паслась студенческая братия. Вот и сейчас половина столиков были заняты будущими финансовыми гениями. Они с Людмилой болтали ни о чем, пили невкусный кофе, курили, а его то и дело окликали, с ним здоровались.

— Твои новые друзья? — спросила наконец Людмила.

— Да нет, мои новые однокурсники, — сказал он как можно небрежнее и равнодушнее.

Это было здорово — смотреть, как меняется выражение ее лица. Серебряный наблюдал бы за этими чудесными метаморфозами вечность.

— Ну вот, — сказала Людмила после долгого молчания, — наконец-то у тебя появился выбор.

Она, как всегда, оказалась права. У Серебряного действительно появился выбор. Его жизнь изменилась. И его взгляды на жизнь изменились. Оказалось, вокруг столько всего интересного. Оказалось, что лекции и семинары — это не всегда скучно, а часто очень даже увлекательно. Оказалось, что в мире есть тысячи книг, которые он еще не читал, и тысячи девочек, которых он еще не целовал.

Людмила была права. Мудрая женщина.

Их отношения как-то плавно и безболезненно перешли из разряда романтических в разряд дружеских. Пока еще их дороги шли параллельно, но очень скоро должны были разойтись. Серебряный заканчивал институт. Впереди маячило распределение и новая жизнь. А еще у него был план, и ему нужна была помощь.

Они ужинали в дорогом ресторане. Серебряный откладывал деньги на этот ужин два месяца. У них был повод. Даже два повода: Людмиле дали погоны подполковника, а Серебряный окончил институт с красным дипломом. Оба они были довольны жизнью и полны планов на будущее. От выпитого вина чуть кружилась голова.

— Как распределение? — спросила Людмила. — Если нужна помощь, могу похлопотать.

— Похлопочи. — Никогда раньше Серебряный не просил ее о помощи.

— Хочешь остаться в Москве? — Людмила смотрела на него через тонкое стекло бокала.

— Нет, — Серебряный отрицательно покачал головой. — Хочу уехать.

— Куда?

— В Сибирь.

— Зачем тебе это, Серебряный? — Она нахмурилась, поставила на стол бокал с недопитым вином.

— Да так, — он пожал плечами. — Хочу испытать свои силы. Буду поднимать целину.

— Целину и без тебя уже подняли. Не темни, Серебряный. — Мила перешла на тревожный шепот. — Все еще не можешь забыть?

— Не могу, — согласился он с очевидным.

— Будешь метить? Не надо. Поверь, все кто заслужил, свое уже получили сполна… не ввязывайся…

— А я и не собираюсь. — Серебряный успокаивающе улыбнулся.

— Обещай! — Она подалась вперед, сжала холодными пальцами его ладонь.

— Хорошо, но мне нужна твоя помощь.

— Все, что в моих силах.

— Мне нужны адреса остальных.

— Нет.

— Да.

— Это закрытая информация.

— Хорошо, достань мне только адрес Стрижа.

— Нет, — Людмила откинулась на спинку стула.

— Мне до сих пор снятся волкодавы. Каждую ночь они рвут меня на части, — тихо сказал Серебряный. — Я, взрослый мужик, просыпаюсь в холодном поту. А что все эти годы снилось Стрижу? Ты знаешь?..

Она побледнела, покачала головой.

— Я был для него семьей. И я его предал, оставил одного. Мила, я должен его найти.

— И никакой мести? — она все еще колебалась.

— Обещаю.

— Поклянись.

— Честное пионерское! — Он вскинул руку в шутливом салюте.

— Я подумаю. — Она устало прикрыла глаза.

— Ты самая лучшая. — Серебряный нежно поцеловал ее в холодные пальцы.

Серебряный щурился от яркого солнца, курил сигарету за сигаретой, нетерпеливо поглядывая на унылое двухэтажное здание. Сколько еще? Он приехал в этот маленький белорусский городок двое суток назад. Он очень боялся опоздать.

Не опоздал. Теперь он, как когда-то Людмила, дежурил у ворот чужой судьбы. Пришло его время отдавать долги.

Конечно, можно было обойтись без эффектных сцен. Просто подойти к директору, сказать, что хочет видеть воспитанника Стрижевского Илью Петровича, но Серебряному не хотелось, чтобы при их встрече присутствовал кто-то третий. Еще неизвестно, как встретит его Стриж. Они ведь не виделись больше семи лет. Они расстались не прощаясь. Может, он не простит.

А может, он все забыл. Ему тогда было только десять. Над ними всеми поработали психиатры…

Стриж появился спустя два часа. В этом высоком парне в вытертых джинсах и линялой футболке мало осталось от прежнего краснощекого, кудрявого, похожего на херувима мальчика, но Серебряный его сразу узнал. Стриж по сторонам не смотрел — шел, с задумчивым видом пиная жестянку из-под «Пепси».

— Стриж! — От волнения голос охрип.