Клуб космонавтики (СИ) - Звягин Андрей Юрьевич

К половине десятого на горизонте появился директор Авангард Аполлонович, издалека взглянул на толпу, затем подошел и громко сказал, чтоб все немедленно ехали, невзирая ни на какие списки, потому что к школе неумолимо приближается главный технолог Эдуард Данилович, желая выступить с напутственной речью, а еще он кого-то с собой везет, догадайтесь, кого и зачем. Поэтому эвакуироваться надо быстро, иначе я ни за что не отвечаю. Опоздавшие могут добраться до лагеря самостоятельно, у кого нет машины, у того благодаря советской власти есть автобусы и электрички.

Угроза возымела действие. Все мгновенно забежали в автобусы, оставив за окном суровоодинокую фигуру Авангарда Аполлоновича. Он скрестил на груди руки, поднял подбородок и выглядел как капитан, не желающий покидать корабль.

Ехали мы долго и в противоположную от Москвы сторону. Впереди машина ГАИ, следом автобус, в котором сидели мы трое и мама Глеба, а дальше еще четыре автобуса.

Я заметил интересную деталь — автобусные двери оказались из резины. Водители, когда в салон набивается много народа, часто говорят "не висите на подножках, выйдите, у меня автобус не резиновый". И чтоб они так не говорили, автобусы модернизировали. Пока только двери, а потом, наверно, и остальное будет резиновым. Вместимость сразу улучшится и водители вынужденно замолкнут.

Но сейчас мы ехали в полупустом салоне. Никто не стоял, все сидели на сиденьях (знаю, что так говорить неправильно), сложив чемоданы горой на задней площадке.

Началась поездка традиционно скучно. Мимо обыкновенно-надоевших домов, деревьев, остановок и автомобилей. Трасса ровная и заасфальтированная, почти без ухабов, на которых автобус весело и шумно подпрыгивал.

Зато как прекрасно стало дальше! Дорога пошла проселочная, и на ней ям великое множество. Мы не мечтали о таком даже в самых сокровенных фантазиях. Молодцы строители!

Просто класс. Большую часть пути мы не сидели, а висели в воздухе, ведь автобус непрерывно скакал на выбоинах. Ба-бах — и ты взлетаешь, держишься за поручень над спинкой сиденья впереди и кричишь от восторга. Потом приземляешься, но только на секунду, ведь впереди новая потрясающая яма, над которой ты опять летишь, да так, что ноги оказываются выше головы и ты делаешь стойку на руках, как олимпийский гимнаст.

Артем взлетал совсем высоко, потому что он легкий, и орал совсем громко, потому ему так хотелось. После одного бугра-трамплина, когда приземление автобуса заняло целую вечность, во время которой мы парили в невесомости, Артем не выдержал и гордо завопил:

— Эту дорогу делал мой папа!!!

Дети кричали от счастья, а родители ойкали. Им, родителям, недоступно наслаждение дорогой. Гром ударов колес о землю их пугает.

2

Но все когда-то заканчивается, и проселочное путешествие — тоже. Вновь объявился грустно-гладкий асфальт. Мы хотели приуныть, но передумали, решив, что впереди еще будут развлечения и что нехорошо похорошевшая дорога означает недалекий пионерский лагерь.

И оказались правы. Скоро наш автобус жизнерадостно проехал огромные ворота под полукруглой аркой с надписью "Пионерский лагерь "Юный романтик" имени И.В. Мичурина" и мы организованно выгрузились на большой усыпанной камешками площадке, где уже стояли другие автобусы и легковые автомобили.

3

Сейчас я нарушу последовательность повествования и расскажу о лагере целиком. Так, как я бы его описал, прожив в нем неделю и почти все узнав, а не как в некоторых книгах, где главный герой, попав на новое место, куда-то идет, что-то видит, говорит "ух, ты", рассказывает о нем, потом идет дальше, снова что-то видит и снова говорит "ух, ты" или "какой ужас" и опять делится впечатлениями.

Это долго, сложно, и можно самому запутаться. Лучше я забегу вперед, как нередко поступали многие великие и полувеликие писатели.

…Лагерь находится в лесу. От стройно-высоченных сосен и дубов его отделяет забор из металлической сетки-рабицы и дорога, по которой мы приехали — узкая асфальтовая полоска на земле, над которой смыкаются кроны деревьев.

С другой стороны лагеря — река. Немаленькая, шириной в полкилометра, с лодками, прогулочными корабликами и даже огромными баржами, доверху засыпанными углем, щебенкой или чем-то еще. Баржи нечасты и обитают вдали от берега, на боках носят надоевшие имена тех, чьи памятники рождаются у нас на заводе, но волны поднимают отличные, далеко на берег заползающие.

В центре лагеря — трехэтажное здание под названием "администрация" с пионерской комнатой, кабинетом директора и прочими кабинетами. Оно из круглых бревен, выглядит новеньким и блестящим, особенно после дождя. Крышу сделали из железа и зеленой краски, получилось красиво. Ну а чтоб не было красиво сверх меры, над входом, как халаты на вешалке, повесили разнообразные флаги (один из них — СССР), и светящийся крупнобуквенный лозунг "Все лучшее — детям".

Если меня, когда вырасту, против воли назначат директором пионерского лагеря, я поснимаю все флаги и лозунги. Порядочный человек всегда отдаст детям самое лучшее, даже я сквозь мысленные слезы вручу пломбир тому, кто младше меня, поэтому говорить об этом нет смысла никакого.

А дед так и называл лозунги "напоминалками". Как бумажки, которые папа магнитом к холодильнику прицеплял (отец у меня малость рассеянный). На холодильнике — "Купить кефир", на фасаде дома — "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!" Один к одному. Купить, выпить, и соединиться с кем-то. Но именно этот лозунг не для папы. Он все-таки инженер и считается интеллигентом, а наука учит, что физические явления необратимы, и сделать обратно из интеллигента пролетария нельзя, как нельзя запихнуть прокрученное мясо тем же путем в мясорубку.

Хотя можно! Около нашей пивной постоянно отирается несколько бывших инженеров, выглядящих как бездомные лондонские рабочие девятнадцатого века с иллюстрации школьного учебника истории, главы об ужасах капитализма.

…Однажды вечером дед заглянул на кухню к отцу, а тот опять весь в своих чертежах, напряженный и сосредоточенный. Верхний свет погашен, одна настольная лампа горит, да с соседнего здания слова "Скоро коммунизм" красного цвета добавляют. Подошел дед и негромко, но тревожно, как в фильмах про революцию:

— Сын! Ты слышал новости?!

И тень дедова на стене зловеще скрючилась, и занавески сквозняком колыхнулись.

Папа испуганно поднял голову.

— Что случилось?!

А у деда лицо — будто привидение встретил. Через мгновение и у отца такое же стало.

— Что, скажи!

Дед еще помолчал, ткнул пальцем в окно и папе на ухо драматическим шепотом:

— Пишут, что скоро коммунизм!!!

Отец побледнел, стукнул ладонью по столу и скривился на захохотавшего деда:

— Да ну тебя с твоими шуточками!

…Хорошо хоть памятников вождям в лагере нет. Ни одного. Ни живого, ни мертвого. Хм, в городе памятники я и не замечал, а тут увидел их скульптурное отсутствие и обрадовался. Говорят, чтоб понять, насколько для тебя что-то важно, его нужно потерять, а здесь наоборот — потерять, чтобы узнать, как оно тебе надоело.

Странная она какая-то, наука психология. Все у нее вверх тормашками. Логика в ней не работает.

Хотя не совсем нет памятников, я ошибся. Есть пионерская аллея, которая ведет от администрации к столовой, и вдоль нее полсотни гипсово-трехметровых пионеров на тумбах между деревьев выстроились. Чередуются они: дерево — пионер, дерево — пионер, пионер — дерево. Кто-то с горном, кто-то с флагом, кто-то — девушка с веслом. Вроде одна из скульптур немного живая, но какая именно, забыли. Она в любом случае живая не слишком, давно не шевелится, однако цепями за ноги приковали все статуи до единой. Иногда лучше перестраховаться.

А вообще необычно видеть памятники не вождям, а кому-то другому. Каким-то безымянным пионерам, которые и не существовали наверное никогда, а просто вылепились с картинки. Если б памятники Ленину на аллее стояли, тогда понятно. Ну а что, идешь вечером по дорожке, уже почти стемнело, а вдоль нее один Ленин, другой, третий, девятый… И с горном можно их, и с веслом. Ленин с веслом — разве плохо? Почему малоизвестной гипсовой девице можно носить с собой весло, а вождю мирового пролетариата — нет?