Зной - Джесси Келлерман

— Ну, ты-то о себе думаешь только самое лучшее, — сказала она. — Должен же кто-то тебя окорачивать.

Так некоторое время все и шло — они ели, разговаривали. Говорил все больше Реджи, а Глория слушала и, когда он начинал слишком уж бахвалиться, произносила что-нибудь умеренно язвительное. Она нарочно заказала больше еды, чем ей требовалось, потому что знала: не сделает этого — уйдет отсюда голодной.

— А они вкусные, — сказал Реджи, проткнув вилкой еще одну ее креветку.

— Не знаю, — ответила Глория. — Я их пока не пробовала.

В конце концов они заговорили о деле.

— То водительское удостоверение, которое мы нашли, — сказала Глория, — в клиентском сейфе, помнишь? С фотографией Карла, именем Джозефа Чарльза Геруша и адресом «Каперко».

— А домашнего его адреса никто в банке не знает, — сказал Реджи.

Глория покачала головой.

— Сложи стоимость обнаруженных нами ценных бумаг со счетом в «Маль-Вёрдхэм Секьюритиз», — сказала она, — и получится, что на его имя положено около одиннадцати миллионов долларов.

— На какое из них?

— Джозеф Чарльз Геруша.

— Геруша, — повторил Реджи. — Откуда такая фамилия?

— Из русского языка, — ответила Глория. — Я проверила. Произведено от слова «груша». Понимаешь?

— Что?

— Вспомни испанский, — сказала она. — «Perreira» — это?..

— Тоже «груша»?

— Да, только не плод, а дерево. Но это достаточно близко. Достаточно для него.

— Недурственная дымовая завеса, — заметил, массируя себе предплечья, Реджи. — А что известно о его родителях? Тех, что указаны в свидетельстве о рождении?

— Энтони и Кэтрин, — сказала она. — Я проверила и их, позвонила в архив округа Сан-Диего. Оба умерли в шестьдесят первом, погибли в автомобильной катастрофе. Кроме свидетельств о смерти и свидетельства о рождении сына никаких документов, связанных с ними, нет. Я обзвонила тамошние школы. Джозеф Чарльз Iepyuia прервал учебу в средней школе за месяц до их гибели.

— А потом?

— А потом исчез, — сказала Глория. — Где-то по пути из того времени в наше он вложил во что-то деньги и принял имя Карл Перрейра. Или наоборот: он действительно был Карлом Перрейра, родившимся бог знает где, а по пути обзавелся документами Джозефа Iepyuia, пропавшего без вести или умершего.

Она замолчала, чтобы набрать воздуха в грудь.

— Так или иначе, оба имени принадлежали одному человеку.

— Ладно, а как насчет того бездомного? — спросил Реджи.

— Я думаю, что Карл — или Джозеф, кем бы он ни был — просто подбросил на его труп копию свидетельства о рождении, — ответила Глория.

— Чтобы все решили, что Джозеф Iepyuia умер, — сказал Реджи.

— Да.

— Ты думаешь, что он от кого-то скрывался.

— Я не знаю, — сказала она. — Но тело Бэйна обнаружил в проулке он — за неделю до того, как исчезнуть. Наверное, сообразил, что ему подвернулся хороший шанс, и воспользовался им.

На лице Реджи появилось скептическое выражение.

— Нет, Реджи, — сказала Глория. — Бэйка он не убивал.

— Откуда ты знаешь?

— В отчете коронера сказано, что Бэйк умер от печеночной недостаточности.

— Ну и что?

— Послушай, — сказала она, — мне было достаточно трудно смириться с тем, что у Карла оказалось две личности. А возиться с мыслью о том, что он еще и убийца, я нисколько не хочу.

— Но отсюда не следует, что это не его рук дело.

— Я в этом уверена, — заявила она. — Что-то он скрыть от меня сумел. Но скрыть такое ему не удалось бы.

— Ему удалось скрыть от тебя всю его жизнь, Гиги.

Глория почувствовала, что сейчас завязнет в ненужном споре, и приказала себе успокоиться.

— Я знала его, — сказала она. — Знала о нем достаточно много. Он не был чужим мне человеком. Невозможно проводить с кем-то целый день — каждый день в течение десяти лет — и ничего в нем не понять. Это… невозможно, и все тут, Реджи. Да, признаю, он лгал мне. Но убийство? Я бы это почувствовала.

И она, помолчав, повторила:

— Почувствовала бы.

Реджи поболтал в своем стакане кубики льда, чтобы те побыстрее растаяли. Отвечать ей он не хотел, однако фразу, которая звучала в его голове, Глория расслышала хорошо: «Ты просто сама себя дурачишь».

— Десять лет, — повторила она.

Он поднял на нее ничего не выражающий взгляд:

— Люди, и пятьдесят лет прожив, вдруг берут да и разводятся, Гиги.

После чего оба решили понаблюдать какое-то время за автобусной остановкой.

В конце концов Реджи сказал:

— Ты позволяешь эмоциям брать верх над тобой.

— Имею право. Я не полицейский.

— Нет. Но должен тебе сказать, Гиги, работу ты проделала первоклассную.

— А мне кажется, что я так ничего и не узнала.

— Люди твоего склада просто не способны мириться с незнанием. Пока они не выяснят все на сто процентов, покоя им ждать нечего.

— А если мне не удастся выяснить все на сто процентов?

— Так и будешь места себе не находить.

Она выпятила нижнюю челюсть:

— Не вечно же я буду думать об этом.

— А почему тот детектив тебе не помогает? Как его…

— Воскбоун.

— Воскбоун… — Реджи ухмыльнулся. — Восковая косточка. Моя собачка так любит играть со своей восковой косточкой.

— Да, незаурядности в нем примерно столько же, сколько в игрушке для собак, — согласилась Глория.

Она взяла стакан со своим ледяным чаем, прежде чем Реджи успел дотянуться до него и выдуть половину.

— Государственный администратор, Гонзага, позвонила мне и сказала, что дело приостановлено, потому что они уже не уверены в смерти Карла. Мне удалось дозвониться до Воскбоуна, он сообщил, что дело передано в отдел пропавших без вести и что, скорее всего, я о нем в ближайшие несколько месяцев ничего не услышу. — И возмущенно добавила: — Он намекнул, что приоритет у дела не высокий.

— Так оно и есть, — подтвердил Реджи. — У них сейчас с пропавшими детьми возни по горло.

— Но Карл, может быть, жив.

— И что же?

— Значит, они должны искать его.

— Исчезновение не противозаконно, — сказал Реджи. — Он совершил какое-нибудь преступление?

— Мне об этом ничего не известно.

— А налоги?

— И Джозеф Ч. Геруша, и Карл Перрейра заполняли налоговые декларации. У каждого имелось по удостоверению налогоплательщика, и они соответствовали номерам, которые присвоила им Служба социального обеспечения.

— Он хотел спрятать свои деньги, — сказал Реджи. — Вот и использовал еще одно имя.

— Но какое из них настоящее?

— А это существенно?

— Конечно, существенно.

— Не вижу почему.

— Я хочу знать, — сказала Глория. — Такова моя работа: знать.

— По-моему, у тебя другая работа.

— Это уж мне решать, правда?

— Как скажешь.

— Ты не веришь, что я смогу докопаться до истины?

Реджи пожал плечами:

— Знаешь, если он приложил такие усилия к тому, чтобы замести свои следы, тебе вряд ли удастся выяснить что-нибудь сверх того, что ты уже знаешь.

— Я думаю, что он жив, — сказала Глория.

— Все может быть.

— Не понимаю, почему он мне ничего не сказал.

— Мужчины вообще скрытны, — просветил ее Реджи. И с довольным стоном заправил в брюки выбившуюся из них рубашку. — Надо бы нам почаще сюда приходить.

Глория взглянула на свою тарелку — та была чистой, как будто даже протертой.

— Ладно, может быть, в следующий раз и мне тоже поесть удастся.

— Я всего четыре креветки съел. Специально считал.

— Так я четыре и заказала.

Реджи рассмеялся, встал.

— Это уж как скажешь, но я съел только четыре…

И отправился в уборную. Когда он отошел от стола, Глория подозвала официантку:

— Привет. Вы не могли бы принести мне еще хлеба?

Официантка, сочувственно покивав, удалилась.

Ожидая ее, Глория думала о главном принципе Реджи: повзрослей и останься взрослым. Десять лет назад этот принцип был ей необходим. Он-то прежде всего и привлек ее в Реджи: несгибаемая уверенность в себе, обещавшая ей в тогдашнем прошлом жизнь менее сложную. Реджи не позволял воспоминаниям путаться у него под ногами. И Глория обожала его за это — так же, как обожала его чувство юмора, когда-то столь ею любимое, а теперь раздражавшее — до смешного.

Он вернулся, делая вид, что отжимает одну ладонь другой.

— За что я терпеть не могу сушилки для рук, — сказал он, — так это за то, что они запрограммированы на выключение за три секунды до того, как у человека высыхают руки. Приходится снова жать на кнопку и при этом чувствовать себя негодяем, потому что сушилка нужна тебе на три секунды, а ты заставляешь ее отработать еще один цикл.

— А ты бы, пока она работает, руки вытирал попроворнее, — посоветовала Глория.