Две трети призрака - Элен Макклой

Тони встретил их радостно.

— Бэзил! Алек Маклин! Выпейте с нами напоследок. Алек, идите сюда, а для Бэзила я сейчас принесу стул. Что будете пить?

— Пока ничего, спасибо. — Бэзил огляделся. Вероятно, до этой половины зала еще не дошел слух о смерти Веры. Но один человек все равно должен был знать, что Вера умерла, — тот, который был ее убийцей.

— Алек, — продолжал беспечно Тони, — у меня есть для вас книга. Я вас знаю, вы ее напечатаете. Автор — француз. Мой переводчик никак не может придумать подходящее название, но на меня снизошло вдохновение, и я решил оставить как в оригинале. Типичное чтиво для снобов. Можно потешить свое тщеславие книжкой с французским названием, особенно если не знаешь французского. Помните, в американских газетах печатали комиксы с французскими подписями. Нет, в этом есть что-то волнующее: зайти в магазин и запросто купить книжку с названием «Bonsoir, Maltresse!».

— У меня к вам один вопрос, — тихо произнес Бэзил, оглядывая всех стоящих вокруг.

— Да? — Тони еще продолжал беспечно улыбаться, но остальные уже смотрели на Бэзила настороженно.

— Совсем простой вопрос, — как бы нехотя продолжал Бэзил. — Кто автор книг, подписанных Амосом Коттлом?

14

— Я не понимаю… — Лицо Тони помрачнело. — Я не понимаю, о чем вы говорите. Я…

— Не нужно, Тони, — устало произнес Бэзил. — Сейчас у меня даже слишком много доказательств. Во-первых, письмо, которое вы будто бы написали Амосу, принимая его первую книгу, датировано январем тысяча девятьсот пятьдесят второго года, а в марте она была уже выпущена. Такое было невозможно до войны, а в наши дни и вовсе невероятно: для издания книги требуется не меньше шести месяцев. Исключения можно пересчитать по пальцам. Но чтобы так быстро издали первый роман никому не известного автора, просто невероятно. Далее. Мне еще в день его смерти показалось, что у Амоса было медицинское образование. А теперь я точно знаю, что человек, которого вы называете Амос Коттл, — врач по имени Алан Кьюэлл. Правильный ответ на медицинский вопрос во время игры доказывает, что он сохранил интеллектуальную память и страдал лишь эмоциональной амнезией, а в «Страстном пилигриме» мы читаем: «Когда я изо всех сил заломил ему руку за спину, то услыхал сухой треск тибии». Ни один врач так не написал бы. Тибия — в ноге, а не в руке. Коттл — выходец из Новой Англии, однако его последний роман предполагает, что он уроженец Среднего Запада, оно чувствуется во многих фразах… Во время той же игры Коттл не смог назвать Байрона, автора «Английских бардов и шотландских обозревателей». Тот, кто придумал имя Амос Коттл в качестве псевдонима, должен хорошо знать автора поэмы, в которой есть такие строчки:

— Ах, Амос Коттл! О Фэб! Из множества именЛишь это — символ славы будущих времен!

Первый Амос Коттл, современник Байрона, уже давно забыт. А когда-то он ублажал читающую публику смесью банальностей, как это, по мнению Эммета Эйвери, делал Коттл сегодняшний. Кто-то из вас сыграл на том, что поколение, выросшее в современных школах, читает лишь то, что сочинено сегодня, и персонаж величайшего классика английской литературы останется неузнанным. Он оказался прав. Даже Эйвери ничего не понял. Сегодня эту поэму не читают даже те, кому полагается знать классическую литературу. Эйвери все же почувствовал что-то неладное — ведь Амос Коттл был компиляцией и мошенничеством, наглым надувательством. В литературе много таких мистификаций: Оссиан, Чаттертон, Сент-Бев. Сам прием псевдонима поощряет такие трюки, как «Молль Флендерс»[16] и т. д. Литературный ум предполагает склонность к фантазии и обману, и ему бывает трудно ограничить себя рамками книги. Психологическая общность лжи и выдумки понимается даже детьми, которые называют неправду сказкой…

Неудивительно, что Кьюэлл-Коттл не написал ни единой строчки в течение трех месяцев, пока с ним жила Вера. Он вообще ничего не писал, разве лишь письма, и Тони пришлось подыскать Вере работу в Голливуде. Ее возвращение должно было вас встревожить. Поживи она с ним хоть какое-то время, ей бы все стало ясно. К тому же Вера не из тех женщин, которые брезгуют шантажом, и вам нужно было держать ее подальше. В доме Коттла я не нашел ни черновиков, ни записных книжек, которые непременно оказались бы в доме настоящего писателя. Именно поэтому дом поспешили поджечь, пока я окончательно не убедился, что Коттл ничего не писал…

Так кто же из вас троих писал его книги? Первая была о морских пехотинцах, и это наводит на мысль о Гасе. С другой стороны, Лептон уж очень хвалит то место, где тибия — это кость руки, а мы знаем, как мало он сведущ в анатомии. Значит, и он тоже мог быть автором книги. Кстати, почему бы ему, чрезмерно хваля Коттла, не похвалить собственную работу? Вы однажды сказали мне, что художественная проза — более высокое искусство, чем критика, которую вы сравнили с обливанием серной кислотой. Ну какому критику это еще придет в голову? Нет, скорее так скажет писатель, ставший предметом критики…

Тот, кто писал книги Амоса, хорошо знает, как говорят у нас на Западе. Гас жил в Новом Орлеане, а Лептон родом из Чикаго, месте действия последнего романа Коттла. В то же время именно Тони постоянно повторяет анекдот о старухе из яблоневого сада, который Лептон расхвалил в своей статье. Я не понимаю только одного. Зачем вам понадобился Амос Коттл? Из-за телевидения? Может быть, вся эта история — современная версия «моего двойника, и как он меня погубил», доктора Хайда? Там ирландец заменял автора на лекциях, но однажды напился и провалил все дело. У меня, правда, есть одно объяснение. По-видимому, вы все трое в этом участвовали. Тони, Гас и Лептон — три трети призрака. Но ведь призраком, кажется, называют писателя, который тайно пишет вместо своего коллеги с именем. Тогда понятно и ваше финансовое соглашение. А иначе как поверишь, что такой порядочный агент, как Гас, берет двадцать пять процентов вместо десяти? Но стоит предположить, что Гас делал треть работы, и все встает на свои места: это единственный возможный способ получить четверть дохода, не вызывая ненужных вопросов у налоговых инспекторов. Четверть — потому что Кьюэлл-Коттл должен был все-таки иметь свою долю, и она выплачивалась ему как авторский гонорар. Тони получал пятьдесят процентов за то, что и писал, и публиковал, да еще ему надо было платить Лептону. Единственная sub rosa[17] оплата, но здесь невозможно ничего придумать другого, тем более что Лептон к тому же расхваливал книги Коттла в прессе… Да, еще одна эксцентричная деталь. Самый знаменитый исторический триумвират состоял из Октавиуса Цезаря, Августа Марка Антония и забытого Лепидуса, которого вполне можно было бы звать Леппи, будь у римлян обычай называть друг друга уменьшительными именами. Итак, Гас, Тони, Леппи — три трети призрака, байроновский Амос Коттл. Дьявольская шутка.

Лептон сидел, склонив голову набок и поигрывая кофейной ложечкой.

— Тони, придется все рассказать.

— Леппи прав, — поддержал его Гас. — Придется. Тогда, быть может, все останется между нами.

— Хорошо, — согласился Тони. — Но сначала я хочу, чтоб Бэзил понял: здесь нет никакого мошенничества. Премия получена людьми, которые действительно работали и писали книги. Псевдоним — это еще не мошенничество. Псевдонимом можно даже подписать договор, и юридически он будет неоспорим.

— Значит, как я и думал, вы все трое в этом участвовали.

— Мне придется начать с тысяча девятьсот пятьдесят первого года, — сказал Тони. — Сколько времени прошло! Мы все трое — старые друзья. Наши родители и все знакомые наших родителей работали на книжном рынке. Меня взяли редактором в маленькое издательство, над которым постоянно висела угроза краха. Тогда его хозяином был Дэн Саттон, старый олух и мечтатель. У Леппи дела шли еще хуже. Он пытался жить на гонорары, потому что все свои деньги потратил, стараясь создать что-нибудь стоящее, но у него ничего не вышло. Правда, критики хвалили его книгу — сборник критических статей, — и гонорар за шесть тысяч проданных экземпляров он получил, но это было все. Леппи сидел на мели и впал в депрессию. Гас только что демобилизовался, а у него уже были жена и двое маленьких детей. Он работал на радио и очень боялся, что не сможет приспособиться к телевидению. Тогда он организовал литературное агентство и разрывался между ним и радио в надежде, что агентство начнет приносить доход прежде, чем телевидение совсем вытеснит радио. В один прекрасный день мы случайно встретились в баре на Третьей авеню. Будущее не сулило нам ничего хорошего. Тогда-то Гас и сказал: «Все дело в том, что каждый из нас достаточно умен и знает все, что нужно, о создании и продаже книг, но использовать свои мозги с прибылью мы не умеем. Если бы мы могли объединиться…»