Астронавты. Отвергнутые космосом - Алексей Бобл

Бой-Баба покачала головой. Ответ на этот вопрос она знала хорошо. После аварии им с Живых пришлось вести корабль обратно вдвоем.

— Не сможет. Нужно как минимум два пилота. Или Йос с Майером, или я с Живых. Живых ведь штурманом у меня был, — призналась она.

— Значит, и Майер не может один посадить? — спросил дядя Фима. — Даже он, такой ас?

— Не сможет, — подтвердила она. — А что?

— Да нет, так, — уклончиво ответил охранник. — Мысль тут одна. Я ее еще продумаю.

Они посидели. Подумали. Наконец охранник кашлянул:

— Только об этом разговоре никому, поняла?

Бой-Баба не ответила.

— Но Рашид… — проговорила она. — Я никак не могла понять, зачем Майер взял врачом безграмотного шарлатана.

Дядя Фима покачал головой:

— Не суди о людях по первому впечатлению. Наш мошенник с купленным дипломом и коллекцией порнографии в чемодане — один из самых осторожных и молчаливых людей в этом бизнесе. Скажу тебе по секрету, — дядя Фима полоснул фонариком по стенам и понизил голос, — ты думаешь, это Майер меня к себе в этот рейс позвал? Нет, красивая, — это я так сделал, чтоб он меня позвал… потому что сердце у меня в этот раз не на месте…

— Почему? — тупо спросила Бой-Баба.

Дядя Фима вздохнул и выключил фонарик.

— Если б я это знал, золотая… Если бы я это знал…

Бой-Баба поругалась с Тадефи у мусоросборника.

И вроде повода-то и не было. Наоборот. Тадефи ходила снулая, и Бой-Баба старалась без причины ее не трогать. Но тут была причина: четверг на корабле Майера был днем утилизации, и капитан строго требовал с экипажа его соблюдения. А падала вся эта утилизация, естественно, на плечи техперсонала.

Бой-Баба все же не рискнула стучать в дверь отсека Тадефи, а вызвала ту по переговорнику. Голос в динамике был сонный и усталый.

— Не спеши, приходи, когда сможешь, — сказала ей Бой-Баба и пошла отлаживать мусоросборник.

Агрегат этот на «Голландце» занимал целый блок. На подготовку к утилизации уходила неделя: через стоки в мусоросборник сбрасывались отбросы и одноразовая посуда из буфета, пыль и грязь из труб пылесосов, отходы жизнедеятельности. По четвергам мусоросборник включался и начинал цепь химических реакций. Что поддавалось переработке, то возвращалось в систему жизнедеятельности судна в виде очищенной воды, воздуха и восстановленных материалов вроде технических пластиков и металлов. Все остальное агрегат прессовал в восьмиугольник размером с футбольный мяч и сбрасывал в камеру очистки. Таких мячиков, в ожидании возвращения в порт и вывоза на свалку, набрался уже целый грузовой контейнер.

Но вчера Майер вызвал Бой-Бабу и приказал в связи с чрезвычайной ситуацией перепрограммировать систему очистки. Отныне все органические остатки («Все остатки, вы меня понимаете?») требовалось подвергать утилизации и вторично использовать в пищу. Не сразу, конечно, но капитан потребовал создать запасы восстановленных органических веществ на тот случай, если продукты питания на складе подойдут к концу слишком быстро.

Бой-Баба не возражала. В ее первую экспедицию, когда по молодости и по глупости они сошли с курса — долго рассказывать, — она уже отведала «восстановленных органических веществ». По виду они походили на брикетики сухого корма для кошек, а по вкусу и хрусткости — на рисовые галеты. Авитаминоз им всем тогда был обеспечен, и зубы у всех шатались еще с год после того, как легендарный капитан Тео Майер спас их развалюху из вечного дрейфа.

Вот тогда они с Майером и познакомились.

Тадефи появилась в дверях, когда Бой-Баба вбивала в мусоросборник последние команды. Кожа марокканки нездорово побледнела, и на небритой голове пробивался белобрысый, светлее кожи, ежик. Глаза опухли, как будто девушка всю ночь проплакала. Она отворачивала голову и старалась не встречаться взглядом с Бой-Бабой. Порезанная рука была залеплена кусочком пластыря.

— Ты нормально? — Бой-Баба развернула девушку за плечи, всмотрелась ей в глаза. — Что стряслось-то?

Та покачала головой:

— Давай работать.

Вдвоем они разошлись по отсекам и принялись за уборку, вставив шланги пылесосов в круглые стенные разъемы. Постепенно, наводя порядок, добрались до отсека Живых.

— Иди ты, — буркнула Тадефи. — Я не пойду. У меня тут дел много.

Ах вот оно что! Бой-Баба пожала плечами и энергично вгрызлась в ковер в отсеке Живых.

До того, как экс-капитан попала в тюрьму, она редко задумывалась о том, как ее штурман проводит время вне полетов. У всего экипажа были какие-то личные истории, страдания, все плакались друг другу в жилетку, и они с Живых не были исключением. Но он всегда отделял работу от личной жизни. И вот — Тадефи. Очень милая девочка. Он русский, она марокканка — по законам генетики дети должны получиться очень красивые. Когда Бой-Баба оформляла документы в Голландии перед стартом, она видела много детей от браков голландцев с индонезийцами. Невозможно было отвести взгляда от этих инопланетно красивых детей, смуглых и белокурых, с ярко-синими раскосыми глазами.

— Тадефи, — окликнула Бой-Баба сквозь мурлыканье пылесоса, — а ты детей любишь?

Та просунула голову в отсек. Ее золотая кожа горела румянцем от работы, но прозрачные зеленые глаза смотрели печально.

— Люблю, — кивнула она и перехватила поудобней в руке тряпку. — Очень. А ты?

Бой-Баба не ожидала вопроса. Хмыкнула. О детях ей теперь было незачем думать.

— Детей-то? — переспросила она. — Обожаю! Особенно если с лучком и картошечкой… — она развела оплетенные сталью руки в стороны и кровожадно сверкнула искусственным глазом.

Тадефи уронила тряпку и попятилась. Бой-Баба рассмеялась и потянулась ее обнять, но девушка отстранилась.

— Это шутка такая, — начала Бой-Баба.

Тадефи кивнула.

— Я понимаю, — холодно сказала она и ушла работать.

Когда Бой-Баба уже заканчивала, сквозь мурлыканье пылесоса до нее донесся грохот.

Астронавтка побежала на шум. В собственном отсеке на полу, в куче свалившихся с полки вещей сидела Тадефи, закрыв голову руками. Вырванная с мясом полка валялась на боку.

Марокканка раскачивалась, тяжело дыша, но не плакала.

Бой-Баба села с ней рядом, обняла. Ты вырвалась, отбилась обеими руками и посмотрела на нее зло.

— Жалко, что тебя тогда не убили, — сказала Тадефи сквозь зубы.

Бой-Баба опустила руки:

— Тади, золотце!

А откуда она знает про «убили»? Хотя конечно, тут же поняла Бой-Баба, — Живых рассказал. Больше некому. Бой-Баба погладила девушку по светлому ежику. Та замотала головой. Сверкнула на Бой-Бабу блестящими исподлобья глазами. Ну чисто кошка.

— Как я ненавижу этот корабль! — сказала она. — Как я себя проклинаю за то, что согласилась… — Тадефи замолчала.

— На что согласилась, Тади? — осторожно спросила Бой-Баба.

Та презрительно усмехнулась и поднялась.

— Пошли, — сказала она. — Еще надо эту чертову рашидову порнографию в очистку спустить. У меня душа не на месте, пока она на борту.

Девушка достала магнитную карту и отперла прозрачную дверь в отсек утилизации. По его полу шуршала черная лента конвейера, исчезая в жерле мусоросборника. Там скрипел гигантский шнек, острые лопасти которого начинали измельчение корабельных отходов.

Вместе они кидали тяжелые глянцевые журналы на конвейер и смотрели, как наточенные, словно ножницы, лопасти шнека перемалывали блестящие страницы в труху. И с каждым поворотом лопастей спина Тадефи чуть распрямлялась, дыхание становилось ровнее, а улыбка тверже, как будто тень Рашида наконец покидала корабль.

После связи с дирекцией Электрий Суточкин повеселел. У него завелась новая привычка — напевать, — и он гулял по коридорам, не зная, чем себя занять от радости, и с поклоном здоровался с попадавшимися ему по дороге астронавтами.

Но сегодня инспектору было не до пения. Бот должен был подойти и состыковаться через два часа. Забрать пассажира с корабля незаметно от командного состава было невозможно — даже Электрий это понимал.

Но в этот раз удача будет на его стороне! Капитан Майер впервые за трое суток чрезвычайного положения отправился спать. Штурман Йос встретился Электрию по дороге и сказал, что идет в дальний док проверять настройку генераторов. На мостике оставался только Питер… но Питер, усмехнулся Электрий, сейчас идет в двух шагах позади него и бормочет благодарности.

Электрий остановился и резко обернулся, почти столкнувшись с Питером Маленьким. Тот протянул к нему руки и, запинаясь, проговорил:

— Я вам очень признателен, инспектор!

Только этого не хватало! Суточкин незаметно отстранился.

— Вам не за что меня благодарить, друг мой, — ворчливо ответил он. — На моем месте так поступил бы каждый. Конечно, бот не резиновый и не может забрать всех. Но я вам обещал, — сказал он твердо, — и сдержу слово.