Годы исканий в Азии - Эдуард Мурзаев

Длинными вереницами растягивается такой караван, разбитый на группы. Разноцветными яркими шерстяными кистями были разукрашены сильные животные. Многоголосый звон больших и малых колокольчиков стоит кругом. Впереди каждой группы — осел. На нём восседает вожатый, сквозь дремоту он слышит знакомый звон колокольчиков и по нему заключает, что верблюды не оторвались и двигаются в порядке.

Через реку в узком её месте перекинут новый висячий мост; он держится на двух тросах, укреплённых на берегах. Построить мост пролётом в 50 метров, чтобы он пропускал тяжело нагруженных животных, было делом нелёгким, если ещё учесть, что ни одна колёсная дорога не подходила к месту стройки. Несмотря на эти трудности, в несколько месяцев, с осени 1932 по весну 1933 года, мост был построен. Местные строительные материалы, из которых сделан мост, — арчу (можжевельник) и тополь — доставляли с гор на быках примитивной волокушей. По словам дорожного техника, этот висячий мост по размерам у нас в СССР тогда уступал только одному мосту на Кавказе, на реке Ингур, также построенному в те годы.

На месте нового нарынского моста до 1932 года стоял старый, построенный ещё в 1916 году, пришедший за многие годы в полную негодность. Были случаи, когда с высоты моста лошади летели в мутный Нарын.

Ночи стали длиннее и холоднее, и во время ночного лагерного дежурства приходилось надевать огромный тулуп, чтобы не замёрзнуть. Была настоящая осень, когда на горизонте горы расступились и последнее ущелье, по которому мы шли, окончилось.

Глазам уставших путников открылись Нарынские каменноугольные копи с большим посёлком белых домов, почтово-телеграфным отделением, магазинами. На противоположном берегу виднелись шахты; от станции Учкурган до Нарынских копей протянута железнодорожная ветка.

Уже зимой, вернувшись домой, мы стали обрабатывать собранные в поле материалы. Меня интересовали абсолютные высоты разных мест, за вычисление которых и пришлось сразу же приняться.

После этой длинной и кропотливой работы я стал подбирать все топографические материалы по району «белого пятна». Их оказалось не так уж мало, как это можно было подумать при первом взгляде на существовавшие карты. Правда, карты были разной давности, разной достоверности, разных достоинств и масштабов, что очень затрудняло сведение всего этого богатого материала в единое целое. Здесь были и хорошие крупномасштабные карты Переселенческого управления, и рекогносцировочные карточки, и маршрутные кроки разных исследователей.

Большую помощь оказали карты, которые мне удалось разыскать как-то в земотделе одного из горных райисполкомов. Это были оригинальные планшеты, рабочие листы съёмки, охватившей большие площади, но из-за наступившей войны 1914 года так и неизданные.

Я сидел тогда два дня в шумной комнате райземотдела и копировал планы. Поминутно хлопала дверь, приходили колхозники-киргизы в лисьих шапках с нагайками в руках. В комнате было душно и накурено.

В Ленинграде, когда пришлось сверять разные листы и материалы, карты райземотдела оказались самыми подробными, самыми достоверными. Я часто прибегал к их помощи и мысленно благодарил неизвестных мне топографов.

В комнате у меня на столах, диване и даже на полу лежали карты. Каких только карт здесь не было!

Большие планы земельных участков, угодий, планы проектируемых гидротехнических сооружений, съёмки отдельных исследователей, снимавших районы месторождений полезных ископаемых, — всё это нужно было сравнить, привести к единому масштабу и тщательно проверить. Последнее было очень важно, так как часто рекогносцировочные карточки очень далеки от истины и изображение основных линий рек и хребтов на них сильно искажено.

К концу рабочего дня все карты в комнате оказывались настолько перепутанными, что найти сразу какой-либо лист было невозможно. Поздно ночью, когда наступала пора ложиться спать, комната была загромождена листами: синими, белыми, коричневыми, жёлтыми, бледно-розовыми, голубыми. Карты будто переговаривались между собой нерусскими и порой непонятными географическими названиями, ставшими мне родными и близкими, и, тихо шелестя, спорили о том, какая из них правильнее и полнее изображает действительную картину горных территорий.

По ночам мне снились реки, текущие в неправдоподобных направлениях, хаотически нагромождённые горы и сложный, неразгаданный узор речной сети.

Я спорил с картами, и губы неслышно шептали те же звучные имена, которыми окрестило местное население зелёные долины, голубые реки, озера Небесных гор: Кёкёмерен, Мин-Куш, Сусамыр, Кавактау, Эмель, Сонкёль…

Положив в основу составляемой карты съёмки наших маршрутов, пересекавших весь исследованный район по многим направлениям, я стал к их ленте присоединять другие съёмки. Так получился скелет карты. На белом листе бумаги выделялись линии — меридианы и параллели, звёздочки — астрономические пункты, извилистые линии — пройденные и заснятые нами пути. Затем отдельные куски листа стали покрываться густой сетью рек и ручьёв, ясно выступали долины и намечались основные линии горных хребтов. Было радостно, когда отдельные части согласованно смыкались друг с другом, не давая больших расхождений. Зато когда такое расхождение обнаруживалось, долго приходилось ещё и ещё раз проверять материалы, устранять ошибки, растягивать или укорачивать маршрутные съёмки. Работа была кропотливая, но интересная. Каждый день работы приносил что-то новое, и постепенно, через два месяца, все линии замкнулись и карта была закончена.

Конечно, не все части карты получились равноценными. Есть места, куда мне хотелось бы поехать и проверить, так ли это действительно, как изображено на вновь составленной карте, или не так. Я был даже уверен, что следовало внести какие-то изменения. Но материала пока не было, и нужно было ждать, когда он появится, а что он появится — в этом не было никакого сомнения.

В целом получилась карта, сильно отличающаяся от прежних. Для примера скажу, что изменилось направление течения рек Джумгол и Сусамыр, отодвинулось их слияние. Прежде почти весь Джумгол был показан пунктиром и представлен неправильно. Левые притоки Сусамыра, из-за того что хребет Киргизский Алатау (Александровский) продвинулся на юг, стали значительно короче, а реки, текущие с хребта на север, длиннее. Количество притоков реки Кёкёмерен стало во много раз больше. На старых картах я их насчитал всего три, да и те без названий.

Горы Кавактау вовсе отсутствуют на старых картах, а между тем это большие горы. Целых два хребта носят такое название, и протянулись они на 120 километров. Перевалы Кавактау лежат на высоте порядка 3 тысячи метров, а отдельные вершины достигают 3700 метров, то есть поднимаются до границы вечных снегов. Между северным и южным хребтами Кавактау на новой карте появилась река Мин-Куш с большим бассейном.