Дела минувшие - Николай Свечин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Есть человек, который с удовольствием поставит подножку Грессеру, – осторожно возразил вице-директор.
Алексей сразу догадался:
– Да, у них с Плеве давняя распря. Хм… Вы полагаете?
– Уверен. Надо провокировать, получить у Вячеслава Константиновича команду на выборочное дознание. А? Как тебе моя мыслишка?
Тайный советник Плеве, директор Департамента полиции и начальник обоих сыщиков, недолюбливал столичного градоначальника. Умный, чрезвычайно трудолюбивый, Вячеслав Константинович имел большие амбиции. Пост министра внутренних дел уже сейчас был ему вполне по плечу. Но, как водится в «ингерманландском болоте»[82], на столь завидное кресло имелись и другие желающие. Грессер неизвестно чем, но глянулся государю. Даже сам граф Дмитрий Андреевич Толстой, шеф МВД и еще один царский любимчик, старался не связываться с Петром Аполлоновичем. А тут какой-то вице-директор строит козни… Однако Плеве – сильный союзник. Кроме того, он мог отдать нужный сыщикам приказ в пределах своих служебных полномочий. Надо было лишь убедить его в необходимости такого дознания.
Оказалось, хитрый Благово все уже продумал. Он изложил Лыкову свой замысел. Из десятков утопленников нужно выбрать того, кто похож на жертву умышленного преступления. То есть требуется корыстный мотив. Кроме того, покойный должен быть с виду «честным» утопленником.
Тут Алексей не понял и потребовал объяснений. Павел Афанасьевич терпеливо предложил:
– Давай возьмем рапорт происшествий и вчитаемся в него в поисках корыстного умысла. Ну, бери, оглашай кандидатов. Хоть из вчерашней сводки.
Лыков разгладил рапорт:
– Так. Трое, вы говорите? Начнем с начала. С того, которого выловили возле пристани миноносок. Мужчина, на вид тридцать восемь – сорок лет, без документов. Волосы на голове русые, борода острижена, небольшие усы. Одет в ситцевую с красными крапинами рубашку, черный суконный рваный пиджак, черного драпа штаны без подштанников, босой, на ногах холщовые портянки, подпоясан вязаным кушаком. Не наш?
– Нет, разумеется, – уверенно ответил действительный статский. – Что с такого возьмешь? Рваный пиджак, даже подштанников не нажил. Голодранец. Вполне могу допустить, что его толкнули в Неву за-ради сапог. Но нам он не интересен. Валяй дальше.
Алексей продолжил:
– Утопленник из Таракановки чуть побогаче будет. Двадцать пять лет или около того. Борода, ранняя залысина… Одет в доместиковые подштанники, черные триковые брюки с полосками, черный суконный жилет, коленкоровую белую рубаху с приставными воротником и манжетами. На ногах кожаные ботинки с резиновыми калошами. Козырный парень, и подштанники имеет, и даже манжеты!
– Уже лучше, – одобрил Павел Афанасьевич. – Но меня смущают калоши.
– Почему их не сняли? – сообразил помощник.
– Именно. Будь он жертвой ограбления, калоши непременно бы умыкнули. Вещь дорогая, престижная. А что нашли в карманах покойного?
– Ключ от внутреннего замка, перочинный ножик и две монеты по четверти копейки. А также два билета на обеды в кухмистерской де Троа, завернутые в клеенку – потому и не размокли.
– И все? – удивился Благово.
– Нет, еще английский холст против ревматизма.
– Простой или двойной силы?
– Тут не сказано, Павел Афанасьевич.
Уже год в аптечном магазине Герхмана на Казанской, 37, продавали особый английский холст, якобы помогающий от ревматизма, боли в суставах, ломоты в чреслах, колотья в боку и рожи. Сверток простого холста шел за рубль, двойной силы против тяжелых страданий – за два рубля. Благово, давно мучившийся ревматизмом, никак не мог решиться на такой расход и присматривался к удивительному средству. Особенно его смущали благодарственные письма, которые предъявляли публике в магазине. Их будто бы написали высокопоставленные особы и военные, получившие хвори в последнюю кампанию и не нашедшие помощи ни в Теплице, ни в Карлсбаде. Уж так это смахивало на мошенничество!
Вице-директор побарабанил пальцами по столу и кивнул:
– Оставляем владельца холста в сильном подозрении и переходим к третьему утопленнику. Там, помнится, даже есть паспорт?
– Точно так, Павел Афанасьевич. Третий самый богатый. Всплыл в Крюковом канале под Старо-Никольским мостом. Если верить плакатному паспорту[83],что найден в кармане, зовут его Архип Дорофеев Осташков. Крестьянин Ярославской губернии Рыбинского уезда Панфиловской волости деревни Патыпкиной. Прописан в Первом участке Нарвской части, владелец портерной на правах трактира. С биллиардом!
– Ярославец, – непонятно чему обрадовался Благово. – Интересно, интересно! Что еще нашли в карманах?
– До черта всего нашли, – продолжил чтение Лыков. – Одет наш кабатчик был в летнее триковое пальто на ластиковой подкладке. В манишке – медные запонки, а в рукавах уже перламутровые, дорогие. Открытые серебряные часы, серебряный же порт-табак с буквами «АО» на верхней доске. А еще пенсне, монокль, кожаное портмоне с тридцатью семью рублями, ключик на кольце и маленький карандаш с машинкой[84]. Обут в длинные, черного товара сапоги с бураками[85]. Так в полном великолепии экипировки и утонул наш ярославец.
– Подходит по всем статьям, – констатировал Благово. Перехватил взгляд помощника и пояснил: – Корыстный мотив налицо. Такого имело смысл грабить.
– Но ведь его же не ограбили! Сапоги с бураками стоят не меньше червонца. Часы, порт-табак! Тридцать семь рублей денег.
– Они оставили все это, чтобы не возбуждать подозрений, – отрезал вице-директор. – Не понял до сих пор? Ты же не знаешь, сколько всего лежало в портмоне. А вдруг сотни и тысячи? Трактирщика прикончили, забрали самое ценное, а труп спустили в Крюков канал. Как жертву несчастного случая.
– Но как прикончили? – не сдавался Алексей. – Тут сказано, что знаков насилия на теле не обнаружено.
– А это их вторая уловка, самая главная. Представь себе, что разбойники захватили богатого человека. Ну, заманили на квартиру или еще как. Затем утопили его в ушате с водой и бросили тело в канал. Как ты докажешь преступный умысел? В легких вода, следов борьбы нет. В желудке остатки алкоголя. Оступился по пьяной лавочке и ухнул в реку. А на самом деле его убили.
Лыков отшатнулся от учителя, несколько мгновений смотрел ему в глаза, потом принялся ворошить волосы на голове:
– Да… Однако… А что? Могло быть. Могло.
– Теперь ты меня понял?
– Проникаюсь.
– Смотри, – строго начал Павел Афанасьевич, – имеется шайка. Умная и жестокая. Атаман – опытный фартовый, он знает, что главное – спрятать тело. Тогда не будет дознания. А можно тело не прятать, подделать естественную смерть от того же несчастного случая. Убивать при этом лишь людей денежных, с которых есть что взять.
– Утопили в ушате… – повторил Лыков. – Но это очень трудно! Человек не хочет умирать, он вырывается, бьется. Следы борьбы останутся.
– Смотря как топить. И потом, их много. Двое держат за руки, третий за ноги, четвертый клонит голову в ушат. Что сделает обычный человек, не такой, как ты? Лыков, понятное дело, их самих перебьет. Сколько бы разбойников ни оказалось. А простой кабатчик?
Коллежский асессор начал рассуждать:
– Если те, кто держит жертву за руки, наденут варежки… Не перчатки с рукавицами, а именно толстые варежки из мягкой шерсти. Тогда следов и впрямь не останется. А можно еще проще – напоить «малинкой» до бессознательного состояния. А потом сунуть голову в воду и держать так пять минут. Никто и не докажет, что человека утопили в ушате или бачке, а не сам он нахлебался в Крюковом канале… Да, это убедительная версия. Давно вы ее придумали?
– Уже второй год кручу в голове, – признался действительный статский советник. – Все руки не доходили. А сейчас должны дойти. Архип Осташков по всем статьям годится для проверки. Ну, айда к Плеве?
Директор Департамента принял сыщиков без проволочек. Он с полуслова понял Благово и сразу уяснил свою выгоду. Получить такое оружие против заносчивого градоначальника! Ведь если дознание подтвердит догадку Павла Афанасьевича, то Грессеру несдобровать. Сколько умышленных убийств скрыли его подчиненные? И все ради красивой отчетности. А не с подачи ли самого градоначальника много лет тянется эта махинация?
– Идите и проверьте случай с трактирщиком, – приказал тайный советник. – Докладывать мне все открытия немедленно.
– Слушаюсь, – лаконично ответил Павел Афанасьевич.
Вернувшись в кабинет, он спросил Алексея:
