Возьми меня с собой - Бочарова Татьяна Александровна

— Я сбегаю, — предложил Андрей. Ему в спектакле роли не нашлось, рисовать свою декорацию он давно закончил и начал скучать. Его с легкостью отпустили, никому не хотелось прерывать увлекательную репетицию.

Андрей выскочил с веранды, на которой проходила подготовка к «капустнику», и помчался по аллее, мимо установленных по обе стороны портретов пионеров-герое, к своему корпусу. Заглянул в вожатскую, но там было пусто. Не обнаружил он педагогов и в палатах.

Раздумывая, куда же могли запропаститься Елена Николаевна и Сергей, Андрей спустился вниз и двинулся было к столовой, но внезапно остановился. Ему показалось, что из беседки, почти полностью скрытой плющом, раздался приглушенный голос воспитательницы.

Он подошел поближе, заглянул внутрь и обмер от неожиданности: совсем близко спиной к нему стоял Сергей, держа в объятиях Елену Николаевну. Та едва доставала ему до груди. Очки она сняла, и близорукие, сощуренные ее глаза скользнули томным взглядом мимо Андрея. Она прижалась тесней к вожатому, подняла лицо вверх, и они стали целоваться.

Это было так неправдоподобно, так дико, что Андрей не смог заставить себя убежать, хотя прекрасно понимал: стоять здесь и подглядывать за Еленой Николаевной отвратительно и стыдно. Красавец вожатый и толстушка воспитательница!

Почему они вместе, что может у них быть общего?

Словно услышав этот немой вопрос, Елена Николаевна высвободилась из Сергеевых рук, поправила вылезшие из пучка жиденькие рыжие прядки и проговорила, слегка задыхаясь:

— Хватит, хватит. Нас могут заметить. И дети ждут.

— Подождут. — Сергей снова притянул ее к себе нетерпеливым и даже грубым жестом.

— Погоди, — ласково попросила Елена Николаевна, — потом. Вся ночь впереди. Я ребятишкам обещала, что посмотрю на их выдумку.

— Брось. — Сергей недовольно качнул головой, но воспитательницу выпустил. Достал из кармана брюк лачку сигарет, закурил. — Вечно ты носишься с ними как клуша. Справятся и без тебя.

— Справятся, — мягко согласилась Елена Николаевна, мелкими, суетливыми движениями оправляя одежду. — А все-таки я пойду проверю.

— Проверь, проверь, — ворчливо разрешил вожатый, — а то твой любимчик без тебя там соскучился небось.

— Какой любимчик? — Она вынула из кармашка блузки очки и стала тщательно протирать их платочком.

— Ну этот, приютский, который все рисует-то. — Сергей усмехнулся и сплюнул на пол беседки. — Шаповалов, кажется.

Андрей почувствовал, как внутри у него все сжалось от гнева и ярости. «Приютский»! За такие словечки обидчику били морду без рассуждений. Но перед ним был не пацан, а взрослый мужчина, вожатый.

— Зачем ты? — укоризненно проговорила Елена Николаевна. — Он сирота при живых родителях. Мне его жаль — мальчику явно не хватает общения, тепла.

— Всех не пережалеешь, — философски заметил Сергей и снова сплюнул.

Андрей стоял, точно окаменев, не смея поверить в то, что он только что услышал. Неужели Кирюха оказался прав? Елене Николаевне он вовсе не нужен. Ей нужен Сергей — высокий, красивый и надменный, чтобы вот так прижиматься к нему, целоваться, лизаться. А Андрея она просто-напросто пожалела, как жалеют бездомного, глупого щенка, привечают, подкармливают, глядя с добродушной усмешкой на его радость.

В этот момент воспитательница закончила протирать очки, водрузила их на свой маленький, вздернутый носик, и ее теперь уже вооруженный линзами, осмысленный взгляд встретился со взглядом Андрея. Она вздрогнула, выронила платок, ойкнула тихонько и жалобно.

В ту же секунду Андрей сорвался с места и побежал. Он несся сломя голову, больше всего на свете боясь, что она окликнет его или даже побежит догонять. Но сзади было тихо.

Не сбавляя скорости, Андрей добежал до столовой, расположенной на самом краю территории, обошел здание и остановился возле ограды, где теснились кусты жимолости и бузины. Тут никогда никого не было, лишь иногда в кустах прятались приблудные облезлые кошки, которых гоняла с кухни повариха за то, что они периодически что-нибудь у нее таскали.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Андрею хотелось заплакать, но плакать он разучился давно, еще до того, как пошел в первый класс, — плакс в интернате не любили, травили и дразнили по полной программе. От боли и злости он поднял с земли осколок кирпича и со всей силы запустил в мирно прогуливающуюся рядом черную галку. Галка улетела, а ему стало еще хуже.

Вечером он помирился с Кирюхой, рассказав ему всю правду про Елену Николаевну. Кирюха долго хохотал, а назавтра от него весь отряд знал про отношения Сергея и воспитательницы. То и дело кто-нибудь за спиной Елены Николаевны громко причмокивал, имитируя поцелуй, а то и вполне внятно, ехидно приговаривал: «Жених и невеста!»

Воспитательница дергалась, оборачивалась, некрасивое лицо ее заливалось краской, губы жалко кривились. Она искала глазами Андрея и смотрела на него долгим, умоляющим взглядом, но тот отворачивался.

Он не испытывал жалости к ней. Наоборот, ему хотелось, чтобы ей было еще больней, так больно, как ему тогда, возле беседки.

Через пять дней смена окончилась, и Андрей с Кирюхой благополучно вернулись в интернат. Андрей еще долго потом вспоминал Елену Николаевну. Злость на нее постепенно прошла, но из всей этой истории он вынес жесткий урок: ни в коем случае не разрешать себя жалеть, не принимать ничьей помощи извне, не доверять никому, живущему за пределами детдома.

С возрастом это правило перешло и на взаимоотношения с противоположным полом. Интернатские предпочитали общаться с себе подобными, почти не заводя романов на стороне. И парни, и девушки одинаково старались избегать привязанности к «домашним» сверстникам, да и вообще любой привязанности.

Брошенные однажды самыми близкими людьми, они не рисковали сближаться с кем бы то ни было еще, на всю жизнь пораженные комплексами и недоверием к окружающим. Оттого и отношения между детдомовской молодежью были кратковременными и несерьезными.

Андрей не являлся исключением. Девушкам он нравился, но относился к ним спокойно, в чем-то по-приятельски, не ставя свою жизнь в зависимость от них. Была у него, правда, одна сильная привязанность пару лет назад.

Ее звали Алена. В прошлом малолетняя бродяжка, ныне она также не имела ни постоянного жилья, ни места работы, перебиваясь случайными заработками, обретаясь у многочисленных шапочных друзей-приятелей.

С Андреем Алену свел один знакомый художник, имевший свою студию. Он предложил девчонку в качестве натурщицы. Надо сказать, равных ей в этом ремесле не было: она обладала чудесной, пропорциональной фигуркой и завидным терпением, могла без устали сидеть часами неподвижно в любой позе.

Характер Алена имела независимый и ветреный, вид слегка вульгарный, но чем-то притягательный. Ни к кому сильно не привязывалась, порхала по жизни, точно беззаботная бабочка. Но к Андрею неожиданно прикипела.

Что-то было в них общее, какая-то неприкаянность, безотчетное стремление жить лишь настоящим, не вспоминая о прошлом и не делая ставки на будущее.

Алена переехала к Андрею, в его крошечную квартирку; оставшуюся ему после родителей, неизвестно куда канувших за то время, что он рос в интернате, и заботливо сохраненную органами опеки. Он сделал с девушки целую кипу набросков, по большей части очень удачных. Некоторые впоследствии оформились в картины и были проданы. Хозяйкой Алена была никакой, обедам и ужинам предпочитала пиво из банки и семечки, но Андрея это не раздражало — он и не стремился к настоящей семейной жизни. Да и болезнь, с каждым годом все настойчивее заявляющая о себе, заставляла быть реалистом, смотреть на вещи трезво, без излишних иллюзий.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Они провели вместе около двух лет, а потом что-то у них разладилось. Может быть, пришла пора решиться на более серьезные отношения, связать себя хоть какими-нибудь обязательствами, созреть. Но оба упрямо не хотели созревать, желали по-прежнему оставаться свободными.

Никто никого не бросал. Как-то само собой получилось, что они стали друг другу не нужны, и это не принесло ни особых страданий, ни ревности, ни горечи.