Приношение Гермесу - Глеб Бутузов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Состав свиты суверена тьмы, как следует из самого её назначения, всё время менялся; однако, в ней были и постоянные члены. К ним относится, прежде всего, худенький миловидный юноша, носящий чёрный берет с пером и обладающий отменным чувством юмора. «Демоном-пажом, лучшим шутом, какой существовал когда-либо в мире», называет его Булгаков. Следует признать, что слово «паж» всё же не слишком подходит к этому юноше, поскольку, согласно рыцарским обычаям, мальчик-паж, достигший четырнадцати лет и проявивший необходимые способности, становился в этом возрасте écuyer,[26] то есть оруженосцем. Таким оруженосцем предводителя чёрных всадников (а по совместительству – шутом) и был любимый многими из нас булгаковский персонаж, представленный автором как «кот Бегемот». Естественно, само это прозвище является шутовским – трудно придумать что-либо менее соответствующее облику утончённого искусителя, каковым был юный слуга, чем имя гигантского демона-зверя. Что же касается чёрной кошачьей шерсти, то автор Мастера и Маргариты не погрешил против истины. В средние века одеждой этого шута была чёрная лохматая шкура (немного напоминающая вывороченный тулуп «деда» или «дядьки» русских колядок), чёрная маска с одним коротким отростком с правой стороны лба и красный двурогий шутовской колпак. Каково же было настоящее имя юноши, сказать трудно. Одно предание гласит, что его звали Шарль Квен[27] и что он был – совершенно неудивительно – королевской крови.[28] Кстати, имя это сыграло с ним и его хозяином интересную шутку. «Шарльквен» постепенно стало ассоциироваться с «Эллекен», и в какой-то момент оба имени смешались окончательно. Причём случилось это именно тогда, когда юный оруженосец настолько заигрался с людьми, что остался с ними, а остальная свита в очередной раз покинула землю. С тех пор, в отсутствие хозяина, он веселил самого себя, а также зрителей из числа честной публики. С течением времени в его земном облике становилось всё меньше от мохнатого Бегемота и всё больше от куртуазного молодого человека. Чёрную шерсть постепенно сменило трико (хотя его красные ромбы, тем не менее, напоминают об адском пламени, ибо именно такова символика этого рисунка), красный колпак заменила элегантная треуголка, а маска перестала носить следы рогов, превратившись в простую чёрную полумаску (хотя ничто не мешает ему время от времени перевоплощаться в кота, надевая традиционную венецианскую личину Gatto). Буква «р» прочно закрепилась в его имени, и таким образом – как читатель, вероятно, уже догадался – комедия-дель-арте получила своего Арлекина (Arlecchino), весёлого интригана, в душе, тем не менее, остающегося оруженосцем могущественного демона Эллекена и его бессменным слугой в ночь шабаша, – о чём, правда, мало кто помнит. Отдав своё имя оруженосцу – надо полагать, без особого сожаления – предводитель mesnie, то есть рыцарского товарищества, остался просто сувереном тьмы, которого Михаил Булгаков назвал именем «Воланд» и отождествил с сатаной – что, конечно, верно, но следует писать только с маленькой буквы. Точно так же, как простой смертный не может лицезреть Бога-Отца, ему не под силу увидеть и лик его антипода, верховного владыки Тьмы. Так же, как Христос был послан нам Господом в человеческом облике, так и тот другой отправляет на землю своего наместника в виде принявшего человеческий образ демона, наделённого всеми полномочиями пославшей его сущности… Хотя, несомненно, две последние фразы вызовут законное возмущение в тех читателях, которые принимают и хорошо понимают догматы христианской веры (в данном случае, и католики, и православные). Постулирование Сатанаэля как второго, «тёмного» бога в роли могущественного антипода верховного Принципа в нижнем мире является основой ереси дуализма, принимавшей на протяжении истории христианства десятки разнообразных форм и наименований. Автор этих строк не имеет намерения доказывать вышеприведённый тезис от первого лица; однако, именно он является основополагающим для всей философии романа М. Булгакова, и рассматриваемое произведение, включая личности героев, его фабулу и сверхзадачу, можно более-менее успешно понять лишь в свете теологии дуализма, а точнее, учения катаров Лангедока, с 1181 года официально именуемого «альбигойской ересью».[29]
Михаил Булгаков вводит в свиту Эллекена первоначально только одну «временную» душу, причём, делая это даже в ущерб признанным постоянным членам (к примеру, таким, как чёрный маг Люк Окаянный, который не появляется в романе). Речь идёт о Коровьеве. Сей смешной клетчатый господин, вынужденный в своём поведении и одежде следовать манере, прямо противоположной его истинной природе, на самом деле был «рыцарь с мрачнейшим и никогда не улыбающимся лицом». Именно упомянутая мрачность, сохранившаяся на нескольких скульптурных и живописных изображениях этого человека (в том числе и на первой странице рукописи из коллекции Румянцевской Библиотеки, где он представлен в виде «фиолетового рыцаря»)[30] считалась типичным признаком альбигойцев – печаль, бледность, вызванная изнурительным постом, и тихий, но твёрдый голос, были характерны для «совершенных», то есть тех, кто получил consolamentum и с того момента воспринимал жизнь как покаяние, не имея права ни от чего получать удовольствие, вступать в брак, есть мясо, пить вино и т. д., поскольку всё, связанное с материей и чувственным миром было «от чёрного бога», и «совершенный» не мог даже помышлять об этом. Коровьев, о чьей подлинной идентичности мы скажем отдельно, не был «совершенным», но вся его жизнь прошла под знаком борьбы за еретические убеждения. Этот тощий господин в треснувшем пенсне, каким он впервые предстаёт перед героями романа Булгакова и его читателями, на самом деле множество раз рисковал жизнью с мечом в руках ради своих единоверцев и ради счастья своего народа, поскольку видел (вполне обоснованно) в ставленниках Рима и франкских монархах угрозу его жизненному укладу и национальной идентичности. Странным образом, главный гипнотизёр свиты Воланда, каковым его признали в романе «опытные советские психиатры», является также знаковой фигурой для лежащей в основе романа философии; это своего рода символ альбигойской гордыни, несгибаемого духа ереси катаров, предпочитавших огонь отречению и рубище бродячего «совершенного» роскошным одеждам католических прелатов; данному герою и принципам его веры есть смысл посвятить отдельную главу.
Среди тех спутников командира чёрной свиты, которым не угрожают ни адские муки, ни вечный покой, вполне традиционными (и всё же не упоминаемыми в европейских легендах) являются Азазелло (Азазел) и Абадонна (Авадон) – два ангела смерти, присутствующие во всей семитской мифологии; пожалуй, нет нужды описывать их здесь, так как о них
