Люди, принесшие холод . Книга первая: Лес и Степь - Вадим Нестеров

Напугать Волынского, впрочем, у него кишка была тонка — в те буйные времена на губернаторском посту неженки и боягузы не выживали, к тому же усилия по поддержанию мира в регионе достали Волынского настолько, что он сам с удовольствием бы уже повоевал с кем-нибудь, чтобы выпустить пар. Пришлось Дондуку Омбо смириться и уйти в свои улусы. Так или иначе, но основную задачу губернатор выполнил — не дал разгореться полномасштабной войне в своем регионе.

Когда же умер Аюка, из Петербурга последовал приказ — завести всех калмыков за Царицынскую линию — цепь укреплений, протянутых от Волги до Дона с целью защиты русских поселений от нападений калмыков, ногайцев и кавказских народов. Формально это делалось для того, чтобы защитить оставшихся без единого руководства калмыков от возможных нападений ногайцев, казахов и кавказцев, которые вполне могли воспользоваться случаем, и ринуться сводить старые счеты. Но, естественно, главным резоном была возможность избежать нежелательных эксцессов (недаром обратно калмыков выпустили лишь после выбора хана, которого признали все претенденты). За линией калмыки были полностью свободны — примыкавшие к их землям с севера русские могли лишь бить по хвостам и ждать можно было чего угодно — от откочевок на неконтролируемые русскими земли до полномасштабной гражданской войны. Перейдя рубеж, калмыки оказывались в русском окружении и полностью отдавали себя во власть сюзерена.

Естественно, идти за линию никто не хотел, но, если с другими вождями калмыков это был вопрос в принципе решаемый, то уговорить уйти за линию группировку Дасанга было практически нереально. Хотя бы потому, что за Волгой им бы пришлось кочевать бок о бок с братьями, которым они еще пару месяцев назад пытались пустить кровь.

Именно поэтому к Дасангу Волынский отправил своего лучшего агента — Василия Бакунина.

Как и ожидал Бакунин, главной проблемой стал даже не Дасанг — честно говоря, его старшинство в этой ветви потомков Аюки становилось все более и более номинальным. Самая большая сложность оказалась в том, чтобы уговорить Нитара Доржи. Причем дело усугублялось еще одним обстоятельством — незадолго до смерти Аюки Нитар Доржи и его брат Баксадай Доржи собрались креститься, о чем и заявили русским властям. Нитар Доржи потом, что называется, «включил заднюю», а вот Баксадай и впрямь крестился. Причем не где-нибудь, а в Петербурге, и крестным его стал сам государь-император Петр Великий, а у зайсанов новоявленного православного Петра Тайшина воспреемниками выступили князь Меньшиков и другие сановники из ближайшего окружения Петра. Новокрещен недавно вернулся в родные улусы и дисциплинированно откочевал со своими людьми за линию. А среди калмыков покатился слушок, что за линию всех гонят неспроста — дескать, на самом деле русские решили всех калмыков окрестить, для того и зовут в ловушку.

Работать с Дасангом и Нитаром Доржи Бакунину было трудно. Да, они соглашались помириться с братьями и раздать им в качестве откупного кому 800, кому 200 кибиток. Всем обиженным, даже Данжин Дорже и Бату, хотя эти двое уж точно ничего не заслужили своим поведением. Но вот идти за линию отказались наотрез — Нитар Доржи опасался, что его повесят за обман с несостоявшимся крещением, всех его людей крестят силой, да еще и отберут все захваченные им во время смуты улусы.

Бакунин, обладавший неплохими дипломатическими способностями, долго уверял калмыка, что насильственное крещение противно духу православия и никто этого делать не будет, тем более — наказывать за отказ от крещения. Недоверчивый Нитар Доржи потребовал, чтобы Бакунин побожился и дал страшную клятву в том, что все его уверения — правда.

Бакунин, поставив на кон весь свой авторитет, годами наработанный у калмыков, клятву дал.

Вскоре после этого Дасанг и Нитар Доржи прикочевали от Астрахани к Царицыну, и, заручившись еще и словом губернатора Волынского, вошли внутрь линии.

Глава 18

Бешеный царевич

Как ломается жизнь человека — разом и с хрустом, как попавшая под ногу в лесу сухая палка?

Наверное, у каждого по-разному.

У нашего героя это произошло не то чтобы очень неожиданно, но как-то обидно. Произошло тогда, когда он был в зените, когда его профессионализм достиг максимума.

Мы оставили Бакунина в тот момент, когда он, пусть на пределе и на нерве, но все-таки решил сложнейшую дипломатическую задачу — может быть, самую сложную из тех, что ему доводилось решать. Он выполнил поручение губернатора и помирил Нитара Доржи с братьями, уговорил его откочевать внутрь линии. Правда, и ставка, которую ему пришлось сделать, была велика — за то обещание, что он дал «бешеному царевичу», спросить с него могли полной мерой. Но нашему герою было всего 25 лет. Он добился того, о чем мечтал, его карьера шла в гору, Василий Бакунин считался лучшим в своем деле и большие люди вроде губернатора Волынского уважительно звали его по отчеству. О чем еще можно было мечтать? А смерть… Ну кто, если честно, в 25 лет всерьез верит в собственную смерть?

Однако вскоре о ней пришлось задуматься. Дело в том, что дела внутри линии у Нитара Доржи не заладились. Сначала он прослышал, что русские усиливают линию войсками — и это была чистая правда. Линия была «заступлена» драгунскими полками бригадира Андрея Витерания, кроме того, в то же время в Царицын с несколькими тысячами малороссийских войск прибыл полковник Еропкин. Вывод Нитара Доржи был однозначен — калмыков зачем-то запирают в русских пределах. Непонятно зачем, но уж точно ни для чего хорошего.

Масло в огонь подлил и крестившийся братец Баксадай Доржи. Общение с царственными особами явно вскружило ему голову. На встрече с родными братьями Дасангом и Нитаром Доржи, которая состоялась вскоре после прибытия их в русские пределы, новоявленный христианин Петр Тайшин, напившись, расхвастался и принялся в красках расписывать свое светлое будущее. Мол, сам его крестный, государь-император всероссийский, твердо пообещал построить для крестника недалеко от Астрахани персональный город, в котором крещеные калмыки смогут зимовать, а летом кочевать, где хотят. А если кто из калмыков слово супротив скажет — он того по зубам! А если кто посмеет в ответку дать, на того он, князь Тайшин, нашлет калмыцкие и русские войска. Потому как «дан ему такой императорский указ, чтоб изо всех волжских городов и с Дону войсками, сколько когда он потребует, чинить ему, Тайшину, вспоможение».[87]

Ну, насчет «слова никто поперек не скажет» его разубедили быстро. Если у выкреста открывшиеся перспективы голову вскружили, то у Нитара Доржи они ее просто с резьбы сорвали. Его худшие предчувствия оправдывались одно за другим, и сомнений больше не было — калмыков заманили в ловушку, чтобы всех крестить насильно, власть над ними отдадут крестившемуся братцу, а сделать ничего нельзя — они заперты в линии.

Ну, а раз так, то можно, по крайней мере, спросить ответа с троицы предателей — крестившегося братца, клятвопреступника переводчика Бакунина и упыря-губернатора Волынского.

Первым ему под руку подвернулся один из зайсанов православного брата, звавшийся раньше Тунгулак, и ставший недавно крестником графа Гаврила Головкина. То, что его крестный отец был канцлером Российской империи, ничуть не помогло Тунгулаку в волжских степях. В степи вообще правит не канцлер, а право сильного — Нитар Доржи ему походя «кинжалом голову прорубил и бок пропорол». Затем настала очередь первого из предателей. Нитар Доржи буквально через несколько дней после памятного разговора совершил молниеносный налет на стойбище православного братца, и новоявленный российский князь спасся чудом. Предупрежденный родственником, он бежал буквально за пару часов до нападения, бросив не только приставленного к нему православного иеромонаха, но и собственную жену — оба они стали пленниками Нитара Доржи. А Петр Тайшин оказался, естественно, у русских, в городе Дмитриевске, откуда был привезен в Царицын, к губернатору Волынскому.

Губернатор сильно встревожился — только калмыцкого восстания в русских землях ему и не хватало! Сейчас, в самый драматический момент, когда преемник Аюки еще не выбран!

И он поступает так, как уже привык поступать в подобных случаях в последние несколько лет: отправляет в улусы разведать обстановку своего лучшего агента, переводчика Василия Бакунина. Бедный губернатор и не подозревал, что лучшего способа остаться без главного советчика в калмыцких вопросах трудно было и придумать.

Я не знаю, о чем думал Василий Бакунин, когда ехал в калмыцкие стойбища. Был ли он встревожен, подозревал ли, чем может обернуться для него эта поездка? Скорее всего — догадывался. Не мог не догадываться, слишком хорошая была у него сеть информаторов. Но приказ есть приказ.