Божественная комедия. Рай - Данте Алигьери

239

Жемчуг – сошедший дух – не расстался с нитью-крестом, в котором он находился; но проходя и встречаясь с другими духами он сообщил им больший блеск (ст. 113–117 предыдущей песни), не смотря на который он все-таки был заметен.

240

Этот дух – крестоносец Качьягвида, предок поэта. Его любовь и радость подобна радости Анхиза, увидавшего в загробном мире Энея (Энеида VI, 680).

241

Качьягвида говорит с Дантом по-латыни, потому что латынь была языком образованных людей его времени; это придаст эпизоду суровый архаический оттенок. Вот перевод этих строк: «О, моя кровь! О особливая благодать Бога! Кому, кроме тебя, могли быть дважды открыты врата неба?» В этом заключается намек на будущее спасение Данта, так как «дважды» значит теперь и после смерти.

242

Этим местом объясняется заключение предыдущей песни.

243

Качьягвида ждал Данта, прочтя о его приходе «в книге, где вечно все, что черно и что бело» – в Боге.

244

Беатриче.

245

По учению Пнеагора о числах См. Риттер, Ист. ант. филос.: «По учению Пяеагора числа разделаются на два отдела, – четные и нечетные. Между этими противоположностями стоит единица; она чет и нечет. Язь этого Пиеагорейцы выводили, что единица есть основание всякого числа вообще, называя ее потому первоначальной единицей, о происхождении которой далее ничего сказать нельзя. В этом отношении пиеаюрейское выражение все от первоначальной единицы ведет к тому, что они давали этой единице имя Бога, который, по словам Филолая, обнимает все, но есть лишь один».

246

Качьягвида видит в Боге все, что Дант хочет; но из любви, которой полон его дух, он все-таки хочет дать Данту высказаться. Необыкновенная красота этой мысли не ускользнет от внимания читателя.

247

В «первичных равенствах» Троицы сила и любовь равны, и побуждения любви уравновешены с возможностью их исполнить. Но человек далеко не может всего, что хочет. Тоже и с Дантом, хотяшим благодарить Качьягвиду.

248

Дант называет Качьягвиду «живым топазом в горней низке», частью за блеск и золотой цвет камня, частью благодаря тем таинственным свойствам, которые ему приписывало средневековое суеверие. Так в «Лапидарии» Марбода, епископа в Рекнах, 1091 г. говорится: «Хризолит или топаз своею покровительственною силою прогоняет ужасы ночи, разоблачает убийцу и смягчает своим влиянием нападения сильнейших демонов».

249

Таким образом, предок Данта, первый носивший фамилию Алигьери, наказывается еще в Чистилище, и Данту предстоит содействовать сокращению этого наказания.

250

Говорящий дух – Качьягвида, из старого флорентийского рода, +1147 был дедом деда Данта, Беллннчионе, а вследствие своего замужества с донной Альдигьери доставил своим потомкам эту фамилию, смягченную в Алигьери. Дант заставляет его говорить на протяжении трех песен и вкладывает в его уста три важнейших по значению речи: 1) о Флоренции и добром старом времени в ней (XV песнь); 2) о последующей ее истории (песнь XVII) и 3) о дальнейшей изгнаннической судьбе самого поэта (песнь XVII). В лице Качьягвиды мы, по этому, встречаемся с олицетворением политических, религиозных и бытовых идеалов Данта.

251

О древней Флоренции у Барло, Study of Div. Comedy:

«Название Флоренции различно объясняется. Древние хроники производят его от Fiorino, претора Метелла, поставившего лагерь между рекой и горой и таким образом давшего впервые начало городу. Но в виду того, что окрестности его изобилуют цветами, похожими на флорин (Гюгипо) и что эти цветы дали имя одной из церквей Флоренции – Maria del Fiore, может быть, эти цветы вернее дали ей имя, тем римский претор. Leonardo Aretino предполагает, что она называлась сначала Fluentia, от слияния Арно и Мувьоне, а потом процветание колонии доставило ей имя Florentia. Сципион Аммирато пишет ее имя Florenzia… Вид и расположение первоначального города легко представить: он походил на обычный римский лагерь: стена из обожженных кирпичей, круглые башни, четверо ворот. Cerchia arnica, древняя стена, упоминаемая Качьягвидой, есть первая ограда нового города, восставшего из развалин после гота Тотилы. В ней находила Badia, церковь бенедиктинцев на которой были часы, звонившие «третий и девятый час», часы молитвы и труда. Стены дантовского времени начаты в 1284 г. и окончены через 9 деть после его смерти; они те же, что и ныне».

252

Сравн. с «Чистил.» XXIII, 94. Там гневная тирада против настоящего, здесь идиллическая картина прошлого.

253

Сарданапал, как тип изнеженности вообще. «На что годны покои» – в смысле того, что они назначаются для обитания семьи, а не для бесцельной роскоши.

254

Монтемало – гора близь Рима, Учелатойя – гора близь Флоренции. С той и другой – вид на город. Смысл терцины: тогда Флоренция не соперничала с Римом ни величиною ни великолепием.

255

Белиинчионе Берти, отец знаменитой Гвальрады см. прим. к XVI песни «Ада», Нерли и Веккио – патрицианские фамилии древней Флоренции.

256

Не ожидали изгнания и добровольного, по коммерчесским делам, переселения в Францию. Что изгнание постигало и женщин – пример тому в XIII 109, «Чистилища» и примечаниях к тому.

257

Чьянгелла – вдова сомнительного поведения из знатной фамилии делла Тоза. Если бы тогда, во времена простоты и добродетели, явились такие люди, ям также удивились бы, как если бы теперь во Флоренции нашлись образцы древней римской добродетели.

258

О Баптистерия св. Иоанна см. XIX, 16, Ада.

259

С таким редким чувством умиротворения и душевной мягкости останавливается Дант на картине доброго старого времени в своем отечестве, неугасающую любовь к которому он этим доказывает! Даже и в ваше время нисколько не бледнеет эта превосходная картина простой, мирной я давно исчезнувшей гражданственности.

260

Как выше сказано, жена Качьягвиды носила фамилию Альдигьери или Алигьери и сообщила ее потомкам. Ранее предки Данта назывались Элизеи, – отсюда упоминание Качьягвиды обрате Элизео.

261

Качьягвида сопровождал императора Конрада III Швабского, которым и был посвящен в рыцари, во втором крестовом походе проповеданном св. Бернардом Клервосским, и был убит в св. земле 143. Магометане.

262

Дант как бы порицает себя за то, что, слушая рассказ предка, он даже здесь, на небе, гордился своим происхождением, хотя и смягчал свою гордость сознанием, что благородное происхождение изнашивается, как старый плащи, если собственные и личные заслуги его носителя не добавляют к нему новой каймы.

263

Употребление в ы вместо т ы впервые появилось при Юлии Цезаре (Лукан, Фарс., V); но не привилось, и вновь появилось лишь в средние века.

264

Между мостом Ponte Ѵесhiо, где стояла статуя Марса, и храмом св. Иоанна.

265

Отпадение от принципа сохранения в чистоте крови граждан в виду увеличения города в принятие в последний чуждых н недоброкачественных элементов есть, по мнению Данта, первая причина разложения гражданственности в его родном городе, сила которого заключалось не в величине, ибо ее трудно поддерживать, а в единстве и сплоченности. Из этого Дант выводит беспрестанные государственные перевороты, мучавшие Флоренцию целыми столетиями, и все бедствия настоящего, как то: вымирание старых родов, их политическую и нравственную распущенность, их падение по собственной же вине (сравн. Чист. XIY, 31 – 126) и гражданские усобицы. – Кампи и Фиггине – местечки близ Флоренции, первое в долине Эльсы, а второе в 12 милях по Арно. Треспиано – городок к югу по болонской дороге на таком же расстоянии. Все эти городки были прежде соседями Флоренции, а теперь вошли в состав ее, что и произвело то смешение сословий, на которое жалуется Дант.

266

Агульоне – Тосканский город, откуда был родом Бальдо – судья, присудивший Данта к сожжению живым.

267

Дант особенно упирает на появление многих новых дворянских родов из торгового класса, которых он обзывает презрительно «меняла». Таковые в особенности появились после завоевания Симифонта в долине Эльсы (1202 г.) а так же Черки и Буондельмонти, вошедшие в число флорентинцев после завоевания и разрушения их собственных замков в названных в ст. 65–66 местах и влияние которых на флорентийские дела было в особенности ненавистно Данту; потому-то о них и упоминается – о первых в VI, о вторых в XXVIII песни Ада. А так как Дант ожидал от императорского влияния преград их наплыву, то он и упрекает духовенство, – «люд, всех боле развращенный», – в том, что оно борется с императором проклятиями, отлучениями и прочими средствами, вместо того чтобы быть его союзником.