Неживая вода - Елена Ершова

Оставив в купе ругающегося на чем свет стоит Эрнеста, Игнат кинулся к проводнику. Ведь возможно, они еще были здесь. Возможно, их переселили в другой вагон. Но последняя надежда испарилась сразу после ответа проводника.

– Дед с внучкой? – переспросил он. – Да они сошли еще на прошлой станции. – И добавил, усмехнувшись: – Тебе никак девица приглянулась, а адреса не спросил?

– Воры это, дяденька, – упавшим голосом ответил Игнат. – Воры…

И прислонился горячим лбом к засаленной панели вагона. Колеса продолжали отсчитывать версты.

4

– Ты черную кошку ударил. Быть беде.

Голос у юродивой попрошайки оказался гнусавым, плаксивым. Из-под низко надвинутого платка поблескивали влажные пуговки глаз.

– Откуда… знаешь? – через силу вытолкнул Игнат. Слова дались с трудом, воздух задрожал и начал уплотняться, забивая ему легкие.

Юродивая потопталась рядом, тронула за плечо сухой лапкой.

– А вот она, шерсть кошачья!

В цепких пальцах остался черный волос Лели.

– Хочешь беду отвести, – снова загнусавила попрошайка, – брось волос в огонь. На весеннее равноденствие надо от всего старого избавляться.

Игнат медленно поднялся со скамьи, словно лунатик.

– Откуда про черную кошку знаешь? – холодея, повторил он. – Кто они?

Юродивая отступила.

– Грядет беда, – забормотала она. – Черная кошка дорогу перешла, тьму накликала. А в твою душу тьме нетрудно попасть. Вот он, разлом.

Скрюченный палец прочертил в воздухе вертикальную борозду, и спина Игната отозвалась саднящей болью, будто снова ощутила прикосновение охотничьего ножа.

– А ну, пошла прочь, кликуша! Чего привязалась? Мы сами на мели, дать нечего!

Подоспевший Эрнест замахнулся на юродивую сцепленной парой лыж, и женщина побрела прочь, бубня под нос что-то неразборчивое. Зато плотная пелена, стягивающая голову Игната, растаяла туманом, и воздух снова наполнился запахами дыма и горячей выпечки.

– Она что-то знала. – Игнат повернулся к Эрнесту и нахмурился. – Зачем прогнал?

Тот отхаркался, сплюнул в снег, после чего ответил спокойно:

– Не люблю их. Все бормочут, деньги выманивают да несчастья пророчат. – Он сощурил воспаленные глаза. – А тебе, гляжу, на воровок да попрошаек везет. Липнут к тебе. Видать, легкую добычу чуют.

– Но-но! – огрызнулся Игнат. – Не у меня кошели украли! Хорошо, что часы сохранил.

– Да что с них толку, – махнул рукой Эрнест. – Транспорта за них не выменяешь даже с моими старыми связями. Уж как смог с геологами договорился, довезут нас до приграничья. А там вот, – он встряхнул в руках таежные лыжи, – своим ходом придется. Умеешь?

Игнат кивнул.

– В детстве науку прошел, только опыта не накопил.

– Опыт – дело наживное. Ты с геологами ухо востро держи, а язык за зубами, – наказал Эрнест. – Народ не злой, но знать о наших планах незачем. Слухи тут со скоростью паровоза бегут. Даром что приграничье.

В сам Заград он ехать отказался. Сказал, что делать там нечего, а нужные вещи у старых знакомых найдет. Кроме лыж, раздобыл ружье с патронами, припасов в дорогу, спальные мешки да старую палатку. Все это с помощью Игната загрузил в кузов новенького грузовика.

– Браконьерствовать едете? – пошутил шофер, сворачивая самокрутку.

– Зачем браконьерствовать, – спокойно ответил Игнат, припомнив все рассказы охотника Витольда. – На беляков все еще сезон открыт, до линьки успеть надо.

И поймал на себе уважительный взгляд Эрнеста: молодец, парень, складно врешь.

Геологи оказались ребятами шумными и веселыми. Ехали они на двух машинах, все с рюкзаками вполовину человеческого роста, с картами да ледорубами. Самый младший был ровесником Игната, но держался в компании по-свойски и тараторил без умолку, пока грузовики медленно переваливали через разбитую колею на грунтовку.

К полудню облака поредели, но проглянувшее тусклое солнце, похожее на вытертую монету, не грело. Здесь весна еще не вступила в свои права, затаилась до равноденствия, накапливая силы для последней схватки с зимой. Игнат порадовался, что воры не захватили его верхнюю одежду: ночами тут морозно. А кто знает, сколько им предстоит пробыть в пути, пока доберутся до заповедных земель?

– Странное место вы для охоты выбрали, – подал голос серьезный черноусый мужчина. – Где высадить просите, там до Паучьих ворот рукой подать.

Игнат вздрогнул и вопросительно поглядел на Эрнеста: ничего подобного он раньше не слышал, а потому на душе стало тревожно и муторно. Эрнест его взгляд проигнорировал, ответил спокойно:

– Уж какой участок выделили, нешто я с егерями спорить буду?

– И все же аккуратнее будьте, – подал голос другой мужчина, который предпочитал больше отмалчиваться и только улыбался да смолил папиросы. – Слышал, если за ворота перейти, то всякую дрянь встретить можно.

– К дряни нам не привыкать, – откликнулся Эрнест. – Мы люди бывалые. Всякое повидали.

– А давайте страшные истории рассказывать! – весело подхватил Игнатов ровесник.

Его смуглые щеки раскраснелись, серые глаза загорались азартным блеском. Было в нем что-то открытое, пылкое, не присущее северянам, и Игнат подумал, что парень, должно быть, с юга.

– Сиди уж, воробей! – засмеялся черноусый.

– Нет, правда! – не сдавался парень. – Ведь слышали же, что с четвертой экспедицией случилось? Никто до сих пор не знает, почему все погибли.

– Предположим, погибли не все, – возразил ему курильщик.

– Не все, – согласился парень. – Но тот, кто выжил, мало что рассказал. Мол, не то лавина сошла, не то дикие звери напали. Только не лавина это и не звери. Слышал я, что у одного из исследователей ни глаз, ни языка не было. Думаешь, так зверь сделает?

– Враки это все, – отмахнулся черноусый. – Легенды для доверчивых простачков, вроде тебя.

Он подмигнул Игнату, словно говоря: смотри-ка, что молодежь заливает! Но вы ведь не верите в сказки? Игнат криво улыбнулся в ответ и покосился через плечо, где за грязным стеклом тянулась бесконечная стена тайги. У него не было желания переубеждать новых знакомых. Никто из них не лежал, окровавленный, перед страшными посланниками нави, не видел волчьих голов на частоколе и не носил на вощеном шнуре чертов подарок.

– А еще говорят, – не сдавался говорливый парень, – далеко на севере есть гигантские термитники, высотой до неба. И живут там огромные муравьи. У них ядовитая слюна, а питаются они…

– …Любопытными геологами, – улыбаясь, докончил курильщик.

И все захохотали, а парнишка насупился и замолчал и больше на эту тему не заговаривал. Но его байки поселили в сердце Игната тревогу. Видать, непросто мертвую воду добыть. Да и сам Эрнест говорил, что места опасные, а время неподходящее. И, закрывая глаза, Игнат взывал к мертвой подруге: «С какими испытаниями меня еще судьба столкнет? Подай хоть знак, что не зря это…»

Но Званка молчала, да и разговор вскоре поутих. Так, в молчании, они достигли развилки, и грузовик затормозил.

– Ну, с Богом! – сказал Эрнест.

И трижды суеверно сплюнул через плечо. Геологи вразнобой начали желать охотникам хорошей добычи.

– Надеюсь, еще увидимся, – черноусый пожал руку сначала Эрнесту, потом Игнату. – Коли нужда придет, выходите на это место через недельку. Как раз наши коллеги обратно поедут, вас подберут.

На этом и распрощались. Грузовик дернулся, обдал Игната выхлопом и снежной пылью. Подождав, пока геологи скроются за поворотом, Игнат спросил:

– А что это такое – Паучьи ворота?

Эрнест, с пыхтением закрепляющий на пимах лыжи, весело глянул на Игната снизу вверх.

– Запомнил, значит? – и ухмыльнулся. – Это ты сам должен увидеть. Поэтому поторопись, нам до сумерек половину пути пройти надо, а еще место выбрать для бивака.

– А хищники тут есть? – спросил Игнат и, сощурив глаза, всмотрелся в угрюмую таежную чащу.

– Всего хватает, – туманно ответил Эрнест. – Боишься?

– Не боюсь, – спокойно ответил Игнат. – Встречался уже.

Эрнест промолчал, но с уважением поглядел на юношу.

Солнце перевалило через наивысшую точку и, багровея, покатилось на запад, пока не застряло в сосновых ветках. Там его и накрыло облачной подушкой, и свет померк. Красные отблески закатного солнца, разлитые по оставленным Эрнестом следам, напомнили Игнату о собственной, пролитой в солоньском лесу крови. Потом пришла память о Марьяне, и сердце кольнуло виной. Ведь вытащила она его, раненого, из дремучего леса, подлатала, отпоила отварами. Обнимала доверчиво и сладко, шепча на ухо нежные признанья. Где теперь его берегиня? Унеслась на родину, к звенящей весне, к новорожденному солнцу. Его же путь – во тьму и холод, и мертвое потянулось к мертвому, а измученная душа запросила покоя. За этим и шел Игнат. И близким казался конец его пути.