Космический Рейнджер - Айзек Азимов

— Но яд в пульке?

— …простой бесцветный желатин. Бенсон догадался об этом. Поэтому Космический Рейнджер и не пытался вырвать у него признание. Поэтому он приказал заткнуть ему рот, чтобы Бенсон не смог говорить. Хеннес тоже мог бы догадаться, если бы не страх.

— Ну пусть меня выбросят в космос! — пораженно воскликнул доктор Сильвере.

Он ещё долго потирал подбородок, даже когда наконец попрощался и отправился спать.

Дэвид повернулся к Верзиле.

— А что ты теперь будешь делать, Верзила?

Верзила ответил:

— Доктор Сильвере предложил мне постоянную работу в Совете. Но не думаю, что соглашусь на это.

— Почему?

— По правде говоря, мистер Старр, я предпочел бы отправиться туда же, куда и ты.

— Я отправляюсь на Землю, — сказал Дэвид.

Они были одни, но Верзила осторожно оглянулся, прежде чем заговорил.

— Мне кажется, что ты ещё побываешь во многих местах… Космический Рейнджер.

— Что?

— Конечно. Я узнал тебя в первое же мгновение, как только ты вошёл в дыме и огне. Поэтому я и не воспринял серьёзно обвинение в отравлении. — Лицо его расплылось в широкой улыбке.

— Ты понимаешь, о чём говоришь?

— Конечно. Лица твоего я не видел, не видел деталей костюма, но на Рейнджере были твои сапоги, и совпадали рост и телосложение.

— Совпадение.

— Может быть. Подробностей я не видел, но цвет сапог различил ясно. Ты единственный из известных мне фермеров, который согласился носить чёрно-белые сапоги.

Дэвид Старр откинулся и захохотал.

— Ты выиграл. Ты на самом деле хочешь присоединиться ко мне?

— Сделал бы это с гордостью, — ответил Верзила.

Дэвид протянул руку, и они обменялись рукопожатием.

— Значит, отныне мы вместе, — сказал Дэвид.

Счастливчик Старр и пираты астероидов

Фредерику Полу,

логической несообразности — милому агенту

1. ОБРЕЧЕННЫЙ КОРАБЛЬ

Пятнадцать минут до старта. «Атлас» застыл в ожидании. Гладкие полированные борта космического корабля блестели в ярком земном свете, заполнившем небо Луны. Тупой нос глядел вверх, в пустое пространство. Вакуум окружал его, а под ним простиралась мертвая пемза лунной поверхности. Количество экипажа — ноль. На борту нет ни одного человека.

Доктор Гектор Конвей, глава Совета Науки, спросил:

— Который час, Гус?

Он чувствовал себя неудобно в помещении Совета на Луне. Ему было бы уютнее, находись он на Земле, на вершине иглы из камня и стали, которую называют Башней Науки. В окне открывался бы вид на Интернациональный Город. Конечно, на Луне пытались создать видимость комфорта. В помещениях — фальшивые окна, а за ними ярко освещенные картины земной жизни, естественно освещенные. Свет за окном в течение дня менялся, соответствуя утру, полудню и вечеру. А в периоды сна за окном всё темнело, и свет становился тёмно-синим. Но для землянина типа Конвея этого было недостаточно. Он знал, что, если разбить стекло, за ним окажутся только раскрашенные миниатюры, а дальше — другое помещение или, может быть, скальные породы Луны.

Доктор Августас Хенри, к которому обратился Конвей, взглянул на часы. Попыхивая трубкой, он проговорил:

— Ещё пятнадцать минут. Не о чем беспокоиться. «Атлас» в прекрасной форме. Я сам вчера проверил.

— Знаю. — У Конвея абсолютно седые волосы, и выглядит он старше худощавого Хенри, хотя они ровесники. Он сказал:

— Я беспокоюсь о Счастливчике.

— Счастливчике?

Конвей застенчиво улыбнулся.

— Боюсь, я перенял привычку. Я говорю о Дэвиде Старре. Сейчас все его так зовут. Ты разве не слышал?

— Счастливчик Старр? Счастливчик? Прозвище ему подходит. Но где он сам? В конце концов, это его идея.

— Совершенно верно. Такие идеи могут возникать только у него. Думаю, в следующий раз он возьмется за сирианский консулат на Луне.

— Хорошо бы.

— Не шути. Иногда мне кажется, что ты одобряешь его стремление всё делать в одиночку. Я потому и прилетел на Луну: присмотреть за ним, а не за кораблем.

— Если ты прилетел за этим, Гектор, ты отлыниваешь от работы.

— Ну не могу же я всюду ходить за ним, как курица за цыпленком. С ним Верзила. Я сказал малышу, что сниму с него кожу живьем, если Счастливчик решит в одиночку вторгнуться в сирианский консулат. — Хенри рассмеялся. — Говорю тебе, он это сделает, — проворчал Конвей. — И что всего хуже, выйдет, разумеется, сухим из воды.

— Ну и что?

— Это ещё больше подбодрит его, и однажды он чрезмерно рискнет, а он для нас слишком ценен, мы не должны его потерять!

Джон Верзила Джонс, покачиваясь, шёл по утоптанной глиняной поверхности и с величайшей осторожностью нес свою кружку пива. Псевдогравитация не распространялась за пределы города, поэтому в районе космопорта приходилось самому справляться с полем тяготения Луны. К счастью, Джон Верзила Джонс родился и вырос на Марсе, где тяготение составляет две пятых земного, так что ему не было особенно трудно. На Марсе он весил бы пятьдесят фунтов, а на Земле сто двадцать. Он подошёл к часовому, который, забавляясь, следил за ним. Часовой был в мундире Национальной лунной гвардии и привык к местному тяготению. Джон Верзила Джонс сказал:

— Эй! Не стой так мрачно. Я принес тебе пиво. Выпей!

Часовой удивился, потом с сожалением отказался:

— Не могу. На посту нельзя.

— Ну ладно. Справлюсь сам. Я Джон Верзила Джонс. Зови меня Верзила.

Он доходил часовому только до подбородка, а тот не был особенно высок, но когда Верзила протянул руку, он это делал как бы сверху вниз.

— Меня зовут Берт Уилсон. Ты с Марса? — Часовой взглянул на красно-зеленые полусапожки Верзилы. Только фермер с Марса может оказаться в таких сапогах в космосе.

Верзила с гордостью посмотрел на них.

— А как же. Сижу здесь уже неделю. Великий космос, что за скала эта Луна! Вы, парни, так и сидите, не выходя на поверхность?

— Иногда выходим. По делу. Там не на что смотреть.

— Хотел бы я выйти. Не люблю сидеть в курятнике.

— Вон там выход на поверхность.

Верзила взглянул туда, куда указывал палец сержанта. Коридор, тускло освещенный на удалении от Луна-сити, сужался и переходил в расщелину в стене. Верзила сказал:

— У меня нет костюма.

— Даже если бы захотел, ты не смог бы выйти. Без специального пропуска никому не разрешен выход — на время.

— А почему?

Уилсон зевнул.

— Там готовится к старту корабль. — Он взглянул на часы. — Минут через двенадцать. Может, после этого строгости отменят. Я не знаю, в чём дело.