Области тьмы - Алан Глинн

Я уставился на экран, ошеломлённый, сам едва узнав имя. Репортаж шёл дальше, и до меня доходило. Они дают личную информацию жертвы, фотографии и интервью с членами семьи — всё это значит, что вскоре в голове зрителей начнёт формироваться очень человечный образ сорока-трёхлетней сеньоры Альварез. Это была явно женщина редкой физической и духовной красоты. Независимая, благородная, верная, любящая жена, преданная мать девочек-двойняшек, Пиа и Флор. Сообщали, что муж её, Родольфо Альварез, потерял рассудок и ничем не может объяснить произошедшее. Они показывали чёрно-белую фотографию лучезарной школьницы, ученицы в доминиканском монастыре в Риме, примерно 1971 года. Ещё домашние видеосъёмки, тусклые мерцающие картинки молодой Донателлы в летнем платье, гуляющей по саду роз. На других изображениях Донателла сидела на лошади, Донателла приехала на археологические раскопки в Перу, Донателла с Родольфо в Тибете.

На следующем этапе в репортажах появился политический анализ. Это нападение спровоцировано расизмом? Может ли оно быть связано с политическими неудачами современной внешней политики? Один комментатор выразил опасение, что это может быть первое из серии подобных нападений, и прямо обвинил в произошедшем непонятный отказ президента осудить резкие замечания министра обороны Калеба Хейла — или приписываемые ему замечания, потому что он отрицает, что говорил нечто подобное. Другой комментатор пытался донести мысль, что это сопутствующие потери, к которым можно бы уже и привыкнуть.

Весь день, пока я смотрел репортажи, я испытал ошеломительное количество реакций — погоду среди них делали недоверие, ужас, сожаление, злость. Я разрывался между готовностью признать, что таки мог ударить её по голове, и ощущением, что эта мысль абсурдна. Ближе к концу, однако — после того, как я заправился МДТ, единственным ощущением осталась лёгкая скука.

Ближе к вечеру я отключился от всего, и когда слышал очередное упоминание этой истории, мне хотелось сказать лишь хватит уже, как будто они говорят о новом сериале по кабельному каналу, по мотивам какого-нибудь сверхпопулярного фэнтези-халтурщика… «Ужасное Испытание Донателлы Альварез»…

Чуть позже половины девятого я позвонил домой Карлу Ван Луну.

Хотя недоверие, ужас и так далее занимали меня большую часть дня, вдобавок я переживал, что похоронил все возможности работы с Ван Луном, что моя проблема, дисфункция мозга, сумеет помешать моим планам на будущее.

В результате — пока я ждал, что Ван Лун подойдёт к телефону — я весьма нервничал.

— Эдди?

Я прочистил горло.

— Мистер Ван Лун.

— Эдди, я не понимаю. Что случилось?

— Я плохо себя почувствовал, — сказал я, это оправдание всплыло автоматически, — я ничего не мог поделать. Мне пришлось убежать. Извините.

— Ты заболел? Ты чего, в первом классе? Я выглядел идиотом, извиняясь перед Хэнком Этвудом.

— У меня серьёзные проблемы с желудком.

— И ты даже не озаботился позвонить?

— Мне надо было срочно к врачу. Очень надо. Ван Лун некоторое время молчал.

Потом вздохнул.

— Ладно. Теперь ты как себя чувствуешь?

— Всё хорошо. Я в порядке. Он снова вздохнул.

— Тебя… что?., не знаю… лечат как следует? Надо посоветовать лучших докторов? Я могу…

— Я в порядке. Знаете, так случайно вышло. Больше этого не повторится. — Я сделал паузу. — Как прошла встреча?

На этот раз сделал паузу Ван Лун. Я здорово подставился.

— Очень посредственно, Эдди, — сказал он в итоге, — не буду тебе врать. Очень жаль, что тебя там не было.

— Вы его не убедили?

— В целом убедил. Он говорит, что тут есть рациональное зерно, но нам надо сесть с ним и пройтись по цифрам.

— Хорошо. Конечно. В любое время.

— Хэнк уехал на побережье, но он вернётся в город… во вторник вроде, да, подходи тогда ко мне в офис в понедельник, обсудим всё.

— Отлично. Карл, я ещё раз извиняюсь, мне очень жаль.

— Может, покажешься моему доктору? Он…

— Спасибо, нет, но благодарю за предложение.

— Подумай ещё раз.

— Хорошо. Увидимся в понедельник.

Я так и стоял с трубкой в руке пару минут после звонка Ван Луну, уставившись на открытую записную книжку.

Нервное, дёрганое ощущение сильно тянуло в животе.

Потом я набрал номер Мелиссы. Пока я ждал, что она ответит, я прямо оказался в квартире Вернона — на семнадцатом этаже, в самом начале этой истории, в последние прекрасные моменты перед тем, как я оставил сообщение у неё на автоответчике и пошёл рыться в спальне её брата…

— Алло.

— Мелисса?

— Эдди. Привет.

— Я получил твоё сообщение.

— Ага. Знаешь… ну… — мне показалось, что она пытается держать себя в руках, — …что я сказала, до меня только сейчас дошло. Не знаю. Братец был мудаком. Он уже долго продавал это странное вещество. И тут я подумала про тебя. И начала переживать.

Если Мелисса сегодня уже выпила, то сейчас она уже стала вялой, может, уже похмельной.

— Мелисса, не надо переживать, — сказал я, решив на месте, как я поступлю. — Вернон ничего мне не давал. Мы встретились с ним за день до его… за день до того, как это случилось. И мы потрепались обо всём подряд… и ни о чём конкретно.

Она вздохнула.

— Ладно.

— Но спасибо за заботу. — Я задумался. — А сама ты как?

— В порядке. Очень, очень неловко. Потом она спросила:

— А ты как?

— Тоже в порядке. Работаю.

— Чем занимаешься?

Вот такой разговор мы и ведём в подобных обстоятельствах — вот он, неизбежный разговор в таких обстоятельствах…

— В последние годы я работаю техническим писателем. — Я сделал паузу. — На «Керр-энд-Декстер». Издательство.

Технически это была правда, но не более.

— Да? Здорово.

Не было тут ничего здорового — да и правды тоже, моя работа в «Керр-энд-Декстер» вдруг показалась мне далёкой, ненастоящей, плодом воображения.

Я больше не хотел говорить с Мелиссой по телефону. Раз уж мы восстановили общение — хоть и мельком — я почувствовал, что уже начал систематически ей врать. И чем дольше мы проговорим, тем хуже будет.

Я сказал:

— Знаешь, я позвонил, чтобы успокоить тебя… но… мне надо бежать.

— Ладно.

— Это не…

— Эдди? — Да?

— Мне тоже нелегко.

— Конечно.

Лучше я не мог ничего придумать.

— Тогда пока.

— Пока.

Желая немедленно чем-нибудь отвлечься, я нашёл в записной книжке телефон Геннадия. Позвонил ему и принялся ждать.

— Да?

— Геннадий? — Да.

— Это Эдди.

— Эдди. Чего надо? Я занят.

На секунду я уставился на стену передо мной.

— У меня есть синопсис того, что мы обсуждали. Где-то на двад…

— Отдашь завтра утром. Посмотрю.

— Геннадий… — Он отключился. — Геннадий? Я положил трубку.

Завтра пятница. Совсем забыл. Геннадий придёт за первой выплатой по долгу. Бля.

Деньги не проблема. Я могу выписать ему чек на всю сумму, плюс проценты, плюс бонус за то, что он — Геннадий, но так дело не пойдёт. Я сказал, что у меня есть синопсис. Теперь надо его написать до утра — иначе он будет тыкать в меня ножом, пока не растянет связки в руке.

Мне не больно-то хотелось заниматься этим делом, но я понял, что это не самый плохой способ занять себя, так что вошёл в Сеть и начал собирать информацию. Я выучил соответствующую терминологию и придумал сюжет, вольно основанный на недавнем сицилийском суде над мафией, подробный отчёт о котором нашёл на сайте Джона Итальянца. Где-то за полночь я, сцена за сценой, набил двадцати-пятистраничный синопсис для «Хранителя Кодекса», истории Организации.

После этого я принялся рыться в журналах в поисках рекламы агентств по продаже недвижимости. Я решил, что позвоню наутро крупному риэлтору в Манхэттене и договорюсь о съёме — или даже покупке — новой квартиры.

Потом я лёг в постель и часа на четыре-пять погрузился в то, что в те дни заменяло мне сон.

Геннадий приехал в девять-тридцать. Я по домофону открыл входную дверь, сказав ему подниматься на третий этаж. По лестнице он поднимался целую вечность, и когда он материализовался в комнате, казалось, что он измучен и ему всё надоело.

— Доброе утро, — сказал я.

Он поднял брови и огляделся. Потом посмотрел на часы.

Я распечатал синопсис и сунул в конверт. А теперь взял его со стола и сунул ему. Он принял конверт, покачал в руке, словно прикидывая, сколько он весит, а потом спросил:

— Где деньги?

— А… Я хотел выписать чек. Сколько я должен?

— Чек?

Я кивнул, вдруг почувствовав себя идиотом.

— Чек? — сказал он снова. — Ты чего, ёбнулся? Мы что, по-твоему, банк что ли?

— Геннадий, знаешь…

— Молчать. Не принесёшь сегодня деньги, у тебя охуительные проблемы, друг — ты понял?

— Деньги есть.