Seven Crashes - Harold James
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Инфляция и гиперинфляция
Сопротивление гиперинфляции потребовало бы героического политического акта, в котором аннулирование существующих требований сопровождалось бы наложением реального фискального бремени. Только одна страна, новое государство Чехословакия, попыталась сделать это - и успешно, хотя налоговые меры были непопулярны, а ответственный за них министр финансов, консервативный либеральный экономист Алоис Рашин, был убит в 1923 году. В январе 1919 года Рашин жаловался министру иностранных дел Эдварду Бенешу, что «люди думают, что свобода означает отсутствие налогов, а никто ничего не делает для реализации налоговой политики, поэтому я не знаю, как управлять ею дальше. Государство находится в опасности, потому что большая часть общества видит в нем чудесное решение всех проблем. Все хотят работы и поддержки, короче говоря, они хотят иметь средства к существованию, оплачиваемые за счет государственных расходов». Но в Чехословакии стабилизация проходила легче, так как там существовала значительная группа богатых собственников, считавшихся иностранцами, аристократические и часто немецкоязычные землевладельцы из старой монархии, чья земля могла быть национализирована и использована в качестве основы для фискальной стабилизации. Короче говоря, существовал внутренний враг, который мог заплатить цену за реформы и стабильность. Закон об экспроприации № 215 от 16 апреля 1919 года конфисковал все сельскохозяйственные земли площадью более 150 га и другие земли (включая леса) площадью более 250 га. К 1922 году у 1730 владельцев было отобрано в общей сложности 1 229 688 га сельскохозяйственных земель и 2 733 376 га несельскохозяйственных земель: это составило 28,2 процента всех земель Чехословакии. Часть этих земель была возвращена, но большая часть была распродана государством мелким собственникам в попытке создать процветающее чешское крестьянство.
Инфляция могла быть оправдана по аналогии с расчетами военного времени: это был способ возложить расходы на кого-то другого. Эта динамика была особенно ярко выражена в немецкой дискуссии. Немцы рассматривали свою инфляцию как способ выкрутиться из репарационного урегулирования, навязанного Версальским договором. Канцлер Вильгельм Куно в июле 1923 года, когда гиперинфляция в Германии достигла своей крайней фазы, в частном порядке признался, что «естественно, что сначала хотелось разобраться с репарациями, а уже потом убирать налоговую проблему». Даже сам процесс инфляции вначале предполагал заманивание доверчивых иностранных инвесторов в покупку немецких бумажных банкнот в расчете на то, что произойдет выгодное восстановление обменного курса. К октябрю 1921 года газета "Уолл-стрит джорнэл" осуждала то, что она теперь называла "гигантским мошенничеством", в результате которого 50 миллиардов банкнот оказались в руках американских инвесторов, для которых они ничего не стоили.
Послевоенные инфляции и гиперинфляции в Центральной Европе имели две фундаментальные причины: низкая норма сбережений (как следствие изменений в распределении доходов в военное время) и неэффективная денежно-кредитная и фискальная политика. Последствием Первой мировой войны стало снижение доходов и резкое сокращение нормы сбережений. В то же время, по крайней мере, некоторое время, немцы могли поддерживать свой уровень жизни и иметь большой дефицит торгового баланса. Такая роскошь им позволялась потому, что инвесторы остального мира на некоторое время вложили свои деньги в покупку немецких активов: валюты, ценных бумаг, недвижимости. Британские и американские инвесторы играли на восстановлении Германии. В конце концов, до 1914 года Германия вместе с Соединенными Штатами была одной из двух сильнейших экономик мира. Только на относительно позднем этапе истории немецкой инфляции, летом 1922 года, иностранцы увидели, что Германия вряд ли сможет выплатить все свои долги иностранцам (включая репарации). В 1922 году произошло политическое событие - убийство министра иностранных дел Вальтера Ратенау 24 июня - подчеркнувшее политическую нестабильность Веймарской республики. С этого момента иностранцы больше не хотели покупать немецкие активы. Большой поток капитала, наблюдавшийся в предыдущий период, внезапно прекратился. Марка начала свободное падение. Большая часть обсуждения инфляции немцами была связана с отношениями страны с внешним миром, который все больше воспринимался как враждебный и недоброжелательный. Способность правительства контролировать динамику цен полностью исчезла в начале 1923 года, после того как Германия не смогла осуществить репарационные поставки угля, а Франция ответила военной оккупацией Рурской долины в попытке захватить уголь и другие ресурсы. После этого немецкое правительство платило рурским рабочим и предприятиям, чтобы они не работали, и фискальный разрыв было невозможно преодолеть.
Таким образом, второй движущей силой инфляции была политика правительства и центрального банка Германии. Оба были очень чувствительны к политическим соображениям. Оба опасались, что растущая безработица может дестабилизировать шаткий политический порядок. Поэтому они были готовы пойти на все в фискальной и монетарной политике, чтобы противостоять любому замедлению экономического роста. Правительство имело большой дефицит бюджета, пытаясь сохранить занятость на государственных железных дорогах и в почтовой системе, а также повысить покупательную способность. Оно продолжало искать новые и изобретательные способы повторного фискального стимулирования, которое затем монетизировалось центральным банком. Не менее важно, что крупные промышленные производители требовали постоянного доступа к дешевым кредитам центрального банка по низким процентным ставкам, которые в реальном выражении быстро стали гротескно отрицательными: учетная ставка центрального банка оставалась на уровне всего 5 процентов до лета 1922 года. Президент центрального банка, пожилой прусский бюрократ по имени Рудольф Хавенштейн, хвастался своими успехами в получении новых типографий (132 фабрики, а также собственные мощности банка), производителей печатных форм (29) и бумажных фабрик (30) для удовлетворения огромного спроса на новые деньги. Он находил все более изобретательные способы стимулирования банковского кредитования крупного бизнеса под все более сомнительные ценные бумаги. И он неоднократно объяснял, что поддержание работы денежного пресса является патриотическим долгом. Короче говоря, существовало то, что сейчас бы назвали "пут Хэвенстайна", аналог "пута Гринспена" начала XXI века, при котором центральный банк поддерживал процентную ставку на достаточно низком уровне, чтобы немецкий бизнес мог продолжать расширяться.
В долгосрочной перспективе инфляция уничтожила немецкие сбережения и сделала экономику нестабильной демократии Веймара уязвимой для новых потрясений. Она также оказала драматическое воздействие на народную и политическую психологию. Попытки компенсировать потери от инфляции в Германии за счет переоценки одних активов, но не других, настраивали одну группу против другой и порождали убеждение, что политика - это переговоры между организованными группами интересов.
Постоянное изменение цен, драматическая история нажитых и потерянных в результате спекуляций состояний делали простых немцев и жителей Центральной
