Побег на Альфу Центавра (сборник) - Леонид Шифман

– Не думаю... – с сомнением в голосе задумчиво произнесла Рут, казалось, что ее вдруг посетила какая-то неожиданная мысль, – он вполне мог доверить мне эту тайну, если бы считал это тайной.

– Но, может быть, он думал иначе? – сказала я и тут же пожалела: моя собеседница наградила меня колючим взглядом.

– Кстати, вот вам еще одна версия, – продолжила я, так как Рут молчала. – Джозеф мог написать эти картины дома у Лорьена.

– Мог... Это возможно, но очень странно. Однако все это не главное. Понимаете, Николь, я не хотела вам об этом говорить, думала, может, вы сами заметите. Эти картины не такие... Как вам объяснить? Вот у людей, хоть кое-кто в этом сомневается, есть душа, энергетическое поле. Вы не можете его потрогать, но всегда чувствуете. То же самое можно сказать о картинах. Какая душа, какое там энергетическое поле может быть у холста с красками? Конечно. Скорее всего, речь идет о влиянии живописи на наше энергетическое поле, а мы лишь условно говорим об энергетике картин. Не важно. Важно то, что у этих трех картин другая энергетика, причем намного ниже. Я чувствую это. Поэтому Лорьен не убедил меня.

– То есть, вы считаете, что стоит продолжить исследование или, если угодно, расследование? – опять уточнила я, хотя ответ был очевиден.

– Да, Николь.

– Может, вы и правы, – пришлось согласиться мне, – в конце концов, у Лорьена была возможность убить Джозефа. Ведь у него мог остаться ключ, да и Джозеф, вероятно, впустил бы его в дом. Мотив? Похищение картин!

– Николь! Если картины писались для Лорьена, зачем ему убивать? А если нет, то почему я о них ничего не знала? – неожиданно, но справедливо заметила Рут.

– Да, вы правы, – не могла я не признать логики ее замечаний, – эта версия никуда не годится. Я отправлюсь сейчас в офис и все расскажу Генри. Послушаем, что он скажет. Вас подвезти?

Итак, в деле появился новый персонаж, Морис Лорьен. И любопытные подробности, которые, например, свидетельствуют о том, что фотокопий картин не было, а, если они и были, то их сделал именно Лорьен и именно с тех картин, которые представлены на выставке. Так что, они, в любом случае, будут лишь подтверждать подлинность этих работ. Да и задача несколько изменилась, не так ли? Теперь понятно, кто мог бы изготовить подделки, если это именно подделки. Понятен в этом случае и мотив убийства художника, если это было убийство. Но есть два очень существенных вопроса, на которые мы пока не в состоянии были ответить. То, что картины были написаны в стиле Ламберта, было признано даже девушкой, которая больше всех сомневалась в их подлинности. А вот почерк художника? Как быть с ним? Специалисты признали именно почерк Джозефа Ламберта. Кто же смог изготовить такие копии? Кто смог не только подражать стилю Ламберта, что, по-моему, не так уж сложно, поскольку у стиля есть приметы, по которым его легко отделить от всего остального потока современной живописи. Наиболее интересной в творчестве этого художника была не техника исполнения, а литературно-философский смысл интерпретации понятий, чем и занимался в своих работах Джозеф Ламберт. Смотрите, что нужно было, чтобы имитировать стиль: придумать абстрактный фон и на этом фоне как можно точнее воспроизвести какой-нибудь предмет. Но чудо создаваемое Ламбертом проявлялось только тогда, когда полученное изображение сочеталось с названием, со словом. Тогда это сочетание вызывало у зрителя, а точнее созерцателя, определенные ассоциации. Картины требовали активного сопереживания, соавторства того, кто на них смотрел. Гениальность Ламберта – это не гениальность художника, это мастерство художника и несомненный литературный талант, тонкое понимание эмоционально-психологического мира людей. Почему я поверила Рут, а не специалистам? В этих трех картинах формально присутствовал тот же стиль, но… Они были более логичны, чем, например картина «Тоска», они скорее опирались на абстракции, рожденные разумом, чем на ассоциации, рожденные сердцем. Но, повторяю, формальные признаки стиля были очевидны. А для того, чтобы понимать то, что удалось понять этой милой девушке, мало было разбираться в живописи, нужно было быть еще и поэтом, психологом, философом, или просто человеком, любившим художника Джозефа Ламберта.

Значит, теперь остается вопрос подражания почерку художника. Мы имеем весьма интересное сочетание в одном лице неизвестного копииста – мастерство в подражании письму художника и неумение понять суть его замысла. Впрочем, это только мое мнение, возможно, вы, дорогой читатель, со мной и не согласитесь.

Теперь вернемся к роли господина Лорьена. Является ли он сам тем копиистом, который изготовил картины? Но тогда он, как минимум, должен обладать навыками живописца, Картины все же выполнены уверенной рукой мастера. Значит не плохо бы выяснить, обучался ли Морис Лорьен живописи? Где? Насколько успешно? Он – архитектор, значит, задатки художника у него должны быть. Способность к тонкому различению формы и цвета нужна не только художнику, но и хорошему архитектору.

Второй вопрос – это возможность вызвать у человека состояние, которое врачи диагностируют как инсульт на фоне гипертонического криза. То, что Ламберт никогда не жаловался на свое состояние здоровья, еще не значит, что оно у него было идеальным. Он мог не обращаться к врачам, приписывая свое недомогание усталости, или скверному настроению, разве с вами такого не случалось?

Но у Ламберта был наверняка семейный врач, к которому он, время от времени, все же обращался. Неплохо было бы поговорить с ним.

Нужно вообще поговорить с каким-нибудь врачом, чтобы выяснить, существует ли препарат, лекарство, при помощи которого можно вызвать микроинсульт, или хотя бы резкий скачок давления.

Но вернемся к событиям, которые происходили вокруг картин и людей, этими картинами заинтересовавшихся.

Глава 3. НЕОЖИДАННЫЙ ИЗЪЯН

– Как вы думаете, Лорьен говорит правду? – спросила я у Генри, когда рассказала ему обо всем, что произошло на вернисаже.

– У меня пока недостаточно информации, чтобы судить об этом, а как вы сами считаете? Вы ведь с ним говорили, какое он произвел на вас впечатление?

– Мое отношение к нему вряд ли можно назвать объективным.

– А я и не жду от вас объективности. Меня интересует ваше мнение, а не объективная характеристика, в которую я бы все равно не поверил. Я уверен, что человек – это совокупность мнений о нем. Так что вы можете сказать? Он вам понравился?

– Должен был понравиться. – начала объяснять я не столько для своего шефа, сколько для себя, – внешность его достаточно привлекательна. Держался он свободно, но без излишней раскованности. Его версия была логична. Хотя проверить ее мы вряд ли сможем. Но почему-то я больше склонна верить Рут, хоть и не чувствую никакой энергетики ни в этих картинах, ни в других.

– Не чувствуете?

– Нет, Генри, – вздохнула я, – видимо, искусство живописи не способно меня настолько пронять.

– Что ж, не обратиться ли нам к специалисту? – задал Генри вопрос, ответ на который был очевиден.

– К художнику? Искусствоведу? – уточнила я, чтобы не дать ему надолго замолчать в привычной своей задумчивости.

– К криминалисту, – услышала я неожиданный вариант ответа.

– Но все картины прошли тщательную экспертизу, что еще можно определить? Да и кто захочет этим заниматься? – удивилась я и подкрепила свое удивление соответствующей интонацией.

– Есть у меня на примете такой человек, – усмехнулся Генри, – не уверен, что с большим желанием, но на просьбу мою он, скорее всего, откликнется. Вы помните Патрика Горвица?

– Еще бы! Он все еще работает в полиции?

– Не совсем в полиции, – поправил меня шеф, – он, как я уже сказал, эксперт-криминалист. В молодости он хотел посвятить жизнь живописи и действительно, говорят, неплохо рисовал, хотя его увлечение искусством осталось всего лишь увлечением, а профессией стала довольно странная наука. Он автор нескольких замечательных изобретений, которые помогли и полицейским, и историкам, и искусствоведам решать их загадки. Возможно, его методы помогут и нам разобраться с тайной этих подозрительных картин, конечно, если эта тайна действительно существует.

– Я его хорошо помню, и еще помню, что он – ваш должник, а значит, мы действительно можем рассчитывать на его помощь.

– Я бы еще добавил, что он – мой друг, а какие счеты между друзьями? – добавил Генри с улыбкой и взялся за телефон.

Патрик Горвиц появился в нашем офисе через пару часов. Генри не стал в телефонном разговоре вдаваться в подробности, поэтому его друг был заинтригован, и вопросы посыпались, едва он переступил порог.

– Что произошло, Генри? Откуда интерес к моим юношеским увлечениям? И при чем тут моя коллекция картин?

– Погоди, – остановил его мой шеф. – Сейчас я все тебе объясню, а ты, надеюсь, не откажешь нам в помощи, на которую мы рассчитываем.