Темная сторона нации. Почему одни выбирают комфортное рабство, а другие следуют зову свободы - Борис Цирюльник
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В кругу своих мы упражнялись в точности аргументации и мыслили все более ясно. Сегодня мне кажется, что эта ясность мыслей мешала нам видеть и заставляла отодвигать на задний план любые другие идеи.
Стремление к интеллектуальному коллективизму придавало нам ощущение силы.
Нас возмущало иное виденье мира. Мы без конца обсуждали творчество великолепного Арагона, убаюкивающие книги Андре Стиля, но никто из нас не читал высокомерного Шарля Морраса. Социализация путем интеллектуальной изоляции объединяла нас в дружеский кружок, который презирал и ненавидел всех, кто не читал наши книги. Сами того не осознавая, мы носили на себе опознавательные знаки: одинаково одевались, стриглись, говорили. Мы образовали маленькое сообщество, сеть единомышленников, близких друг другу интеллектуально и эмоционально: одни из нас интересовались материалистической философией, другие мечтали стать учеными или артистами. Никто не хотел стать бизнесменом или «мелким буржуа». Очевидно, мы были слишком категоричны в нашем определении этих категорий, но философия может придать видимость логичности желанию верить, а научный подход не мешает вере в волшебство.
Помнится, одна блестящая исследовательница-нейробиолог, в совместной работе с Анри Лабори объяснила, почему меняется окрас у саранчи: если насекомое изолировать, то оно замирает и становится синим, а вместе с другими особями оно краснеет, постоянно находится в состоянии активности и проявляет большую стойкость к инсектицидам. Простое и аргументированное научное исследование, опубликованное сорок лет назад, показало, как метаболизм вызывает выработку дофамина, а он приводит к изменению цвета и повышению подвижности в различной среде. Та же исследовательница утверждала, что наша психология и социальное положение в будущем зависят от звезд. Результаты ее провидческого научного исследования полностью подтвердились современными данными нейробиологии, которые показывают, как климат или социальные условия влияют на проявление генов, выделение нейромедиаторов и поведение. Несмотря на многочисленные публикации, зависимость будущего «близнецов» или «стрельцов» от положения звезд так и не подтвердилась.
Каждый автор пишет о том, во что он хочет верить,
не прогоняя свои идеи через сито научной верификации или подтверждения клинической практикой.
Сомневаться, чтобы развиваться
Исследователям необходимо сомневаться.
Уверенность парализует мысль и опошляет дискурс.
Безусловно, чтобы перейти к действиям и установить отношения, нужно быть уверенным в моменте. Больные с обсессивными расстройствами во всем сомневаются и не могут перейти к действиям. Все время они проверяют, считают шаги, вытирают дверные ручки, действуют импульсивно, а потом сразу останавливаются в сомнениях.
Чтобы найти свое место в жизни, нужны убеждения, которые можно менять в зависимости от ситуации.
Нам нравится обнаруживать и с удивлением наблюдать за миром, оказавшимся не тем, чем он казался: «Я вижу по-другому», – говорят те, кто развивается. Приятные сомнения – не то же самое, что индифферентность, наплевательское отношение. Идеальных решений не существует, в разных ситуациях одни решения лучше других. С развитием отношений, с изменением общества мы действуем иначе. Сомнение способствует инновациям, потребность в уточнениях говорит не об интеллектуальной слабости, а о тонкой душевной организации, открытости к новым возможностям, иным планетам в галактиках ментального мира.
Среди тех, кого я упоминал в начале книги, например Альфред Адлер, Виктор Франкл или Ханна Арендт, развили в себе способность изменяться. Они приняли то, что больше не смогут увидеть мир таким, как раньше. Другие, например Рудольф Гесс или Йозеф Менгеле, получали наслаждение от несокрушимой уверенности, неизменно подтверждавшей исходный постулат. Они искали духовных наставников, которые давали им веру, а она, как откровение, не требовала подтверждения и не противоречила действительности. Убеждения сделали их настолько уверенными в себе, что они легко поднимались по социальной лестнице, получили власть и навязывали свои ценности.
Когда существует только одна правда, она не обсуждается.
Луи Даркье родился преждевременно – на седьмом месяце, тем не менее он наверстал отставание и отлично учился. Его описывали как «гордого, амбициозного, напыщенного… в пику отцу, приверженцу радикального социализма, он ударился в крайности, свойственные Гитлеру», его даже прозвали «попугаем, подражающим Гитлеру».
Какое удовольствие приносит копирование чужих идей? Для массового дискурса объектом желания становится уверенность, а для индивидуальной мысли – сомнение. В этих двух случаях социализация идет разными путями, чем и объясняются религиозные войны. Единомышленники превозносят уверенность, усиливают ее повторением лозунгов и ощущают себя единым целым, которому вторит хор союзников. Тем, кто превыше всего ставит сомнения, нравится наблюдать эволюцию мысли, и часто они оказываются в одиночестве. Понятие «объект желания» хорошо соотносится с тем, о чем писал Фрейд, когда обозначал термином «либидо» сексуальную энергию, направленную в русло интеллектуальной деятельности. Можно любить жизнь со всеми ее обычными занятиями вроде садоводства или кулинарии, однако можно любить и смерть, когда либидо, связываясь с этим представлением, вызывает сильное приятное чувство. Если вы мне не верите, посмотрите на молодых людей, которые от риска впадают в эйфорию, например бывших участников боевых действий, чье эмоциональное единство основано на победах или поражениях. Посмотрите, как любители корриды восхищаются красотой, когда одетый в золото и шелк красавец пронзает шпагой быка, чье неистовство и сила несут смерть на кончиках рогов, и восхищают. Так ненависть связывает эстетику со смертью, чтобы совершить языковое преступление.
Шарль Моррас виртуозно играл словами и воспевал смерть, ненависть и красоту. Он полагал, что Освенцим это слухи, распускаемые евреями, которые вечно жалуются, и в 1951 году писал в тюрьме: «О, Освенцим! О, Дахау! О, Бухенвальд! О, Маутхаузен! О, Равенсбрюк! Еще идет дым из печей ваших крематориев».
Удивительно, как слова превращаются в фетиш: этот языковой амулет, словно волшебный предмет, становится объектом обожания и мешает видеть реальность.
Произносимое с придыханием «Освенцим» оставляет в тени бесчисленные гниющие трупы, штабелями сложенные на земле перед отправкой в печь крематория. Когда автор пишет «О, женщина!», то с помощью поэтического ударения он смещает акцент с вагины, в которую хочет войти. Бесконечное повторение слов в зарифмованных формулировках мешает ходу мысли и становится машинальным. Так уверенность приводит к зависимости.
Для подтверждения отцовства ребенка общество требует, чтобы женщина вступала в
