Жертва на замену (СИ) - Дронова Анастасия

42

Натянула улыбку и закивала, чувствуя, как все во мне сопротивляется такому скорому развитию событий. И куда делось мое желание поскорее вернуться в родной город, на планету Земля? Нет, я, конечно же, скучала по семье, даже по надоедливому брату. Только от мысли, что я больше не ступлю на земли Хайма, не узнаю больше о традициях этой страны, о ее людях, загадках, что скрывают дверные строения и ветхие книги. А еще, при таком раскладе… Я больше не увижу Лайонела… Щемящая тоска разлилась в груди, и уголки рта предательски дрогнули.

— В чем дело? — цепкий взгляд Лайонела заметил изменения в моем лице.

— Я… Я просто… — слова застряли в горле, а я отвела взгляд. Легкий стыд накрыл с головой: почувствовала себя бродяжкой, загостившейся у влиятельных господ. Как мне ему сказать, что… возможно, я… Не хочу возвращаться…

— Ты можешь рассказать мне обо всем, что тебя беспокоит, — Лай поддался вперед, сжимая мою ладонь легко и ненавязчиво.

Стиснула в кулаке свободной руки нежную хлопковую ткань тонкого одеяла — она была настолько гладкой и приятной на ощупь, что легко могла посоперничать с шелком. Набрав воздух в легкие, с шумом выдохнула, как перед прыжком. Но все равно трусливо медлила с ответом. Лайонел принял беспокойство в моем бегающем по углам взгляде на свой счет.

— Племя Грейма обитает почти в самом сердце пустыни. На Нео я туда вряд ли доберусь. Песчаная буря, если она нас настигнет, собьет с курса, — Лай говорил так, будто рассказывал об увеселительной поездке в Океанариум. Если он хотел меня успокоить, расписывая предстоящую дорогу — то у него не получилось. Я еще больше воспротивилась, как всей этой идеи, так и моему возвращению в целом. Не прощу себя, если он пострадает. — К нашей удаче, Гавр бывал у них, и он знает проход через Глиняный Лабиринт Ахджия (загадка). Мы задержимся всего на день-два, а после… Я надеюсь, ты сможешь вернуться в свой мир…

Последняя фраза больно резанула по сердцу. Вывернув руку, выбралась из просторной кровати, потревожив Ишума, и отошла к квадратному оконному проему. Положив руки, на массивный, расписной подоконник, вдохнула еще не остывший воздух, в котором гуляли знакомые нотки: смесь пыли, раскаленного камня и едва различимого аромата сухих трав. Так пахла окружающая меня пустыня. Солнце, утопающее в песке, окрашивало ее в золотисто-багряные тона, превращая безмолвные дюны в застывшие волны гигантского моря, с редкими островками растительности и изогнутых деревьев. Жара пошла на спад, и в висках больше не стучало, но все равно я не могла здраво мыслить — ни скудный, но по-своему таинственный, пейзаж, ни такая неожиданная смена обстановки — ничего не подталкивало меня к решению главного вопроса.

Лайонел встал со стула с изогнутым сидением и перекрещенными ножками, напоминающими собой извивающихся змей, и подошел ко мне. Я не оборачивалась, но почти сразу почувствовала его дыхание на своем затылке.

Сердце подскочило к самому горлу — когда его ладони, лишившиеся перчаток, сжали мои плечи — и принялось беспорядочно прыгать внутри. Дрожь прошлась вдоль позвоночника, и ее причиной был не остывающий от отсутствия солнца ветер.

— Тебе не о чем беспокоиться, все будет…

Резко развернулась, не дослушав и, прежде чем Лайонел закончил, кинулась к нему, крепко сцепив руки за его спиной: правда ширина плеч позволила соединить лишь фаланги пальцев.

— Я не хочу… Не хочу возвращаться… — невнятно промычала, вдыхая пряный бальзамический аромат, исходивший от его белых одежд.

Слезы обожгли глаза. Я сильнее прижалась к мужской груди, пытаясь уйти от реальности, вслушиваясь в сбившееся сердцебиение.

Тяжелая рука осторожно прошлась по волосам.

Молчание затянулось, прерываемое моим судорожным дыханием, в попытке успокоиться, и стуком сердца.

— Я тоже…

Подняла голову, давя желание переспросить. Убедиться в верности догадки. И попала в капкан его глаз. Увязла в янтарной трясине. Меня неудержимо потянуло к нему, губы обожгло желание прикоснуться, ощутить, понять…

Мысли начали путаться. Лишь одно маячило перед глазами с кристальной ясностью.

Поцелуй все расставит на свои места: либо рассеет иллюзию, либо подтвердит мои чувства.

Руки Лайонела сомкнулись на моих плечах, рывок — и между нашими лицами остались жалкие несколько миллиметров. Дыхание смешалось. Я прикрыла глаза, не в силах вместить всю гамму нахлынувших чувств: страх и нетерпение болезненно пульсировали под кожей.

Мужские губы неуклюже мазанули по уголку моих губ: Лай отпустил меня, схватившись за голову и пронзительно застонав.

— Что с тобой?

Подхватила пошатнувшегося зиуданса и усадила на кровать. Он снова застонал, сгорбившись и ногтями впиваясь в кожу лица.

— Кожа горит… — выдохнул он.

— Я налью воды, — забегала в поисках кувшина с водой или умывальника: и зацепилась взглядом за невзрачный сосуд из необожженной глины в противоположном углу. Рядом стоял расписной стакан с гербом Аусиды — коброй с раздувшимся капюшоном.

Схватила его — жидкость внутри всплеснулась о стенки. Никаких запахов кроме небольшого болотистого душка мокрой глины. Ринулась обратно — стараясь не споткнуться и не расплескать воду.

— Лай, — позвала мужчину, не зная, что делать дальше, плечи его чуть расслабились, но ладони все еще закрывали лицо. — Вот.

Протянула ему кувшин с водой. Он сделал лишь один глоток, а остатки вылил себе на голову.

— Ох… — приложила руку ко рту: и поразило меня не пустая трата ценных ресурсов в пустыни (вода тут точно на вес золота), а лицо. Его лицо лишилось всех звериных черт, а сегодня определенно не полнолуние…

— Лай, твое лицо…

43

Расхаживала взад-вперед, нервно обгрызая кончики ногтей. Дурная детская привычка напомнила о себе. А я думала, что избавилась от нее в 12 лет, когда надоели издевательства и подколы одноклассников. Но я не могла спокойно смотреть на то, как Табиб обследовал Лайонела, и с каждой новой строчкой в своей пожелтевшей от времени тетрадке в кожаном переплете, его лицо становилось все мрачнее.

— Что с ним? — не выдержав, спросила я, когда старый лекарь вздохнул, убрав от вздымающейся груди, сферу, светящуюся холодным голубым светом. Он встряхнул рукой, и прозрачный шар потух.

Я с надеждой заглянула в покрытое плотными чешуйками, как у рептилии, лицо с черными глазками-бусинами.

Лаизареис потер переносицу и снова вздохнул, собираясь с духом. После поднял голову и бросил вопросительный взгляд на зиуданса.

— Скажи ей, — кивнул он.

— Дело в том… — Табиб чуть подвинулся, чтобы я могла сесть напротив него. — Что наш Светлейший, как Вы знаете, необычный хаимец. Я много лет ломал голову, над тем, чтобы понять, как работают его полуночные превращения. Ведь за свою долгую жизнь я поведал немало. Во время Войны и после, я встречал полукровок, живущих в самом сердце Хульского леса, в заснеженных пещерах Калдс Ауисиды, на бескрайних просторах Акрса, где к ним относятся благосклоннее всего. И никто из них не обращался в человека в полнолуние. Они росли такими же, как и остальные дети жителей Хайма, лишь в 13 лет их черты могли немного измениться: кто-то из них терял часть шерсти, на лице или на руках, у других же укорачивались клыки, и лицо приобретало человеческие черты, мог даже поменяться цвет глаз. Но чтобы полностью стать человеком — никогда. Я пришел к выводу, что Лайонел сам не может решить, кто он. Его превращения — результат нестабильных эмоций, что накапливаются в течение месяца, ведь ему каждый день приходится делать выбор. Решать, кто он.

— То есть… — не совсем поняла, к чему клонит Табиб, но нить я уловила и решилась задать вопрос: — Лайонел может обращаться по собственному желанию?

Такой исход был бы самым благоприятным.

— Если бы так, — Табиб снова вздохнул. — Видела, что бывает, когда масло попадает в воду? Две материи не смешиваются, и масло остается плыть на поверхности. Если взболтать емкость — масло распадается, вода вырывается из своей тюрьмы, но через какое-то время все становится на свои места. Так и с Лайонелом, «масло» — его сущность ливы, «вода» — человек в нем. Его страх быть разоблаченным подавлял все, что могло «встряхнуть бутылку» и выпустить человека на свободу. И это случалось только в полнолуние. А после — все приходило в относительную норму. Но сейчас, судя по показателям сферы Убилса, его второй сущности будто бы и нет.