Разорванный круг - Владимир Федорович Попов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну как мне с вами быть? Мое дело — как у сапера: ошибаться не дозволено. Объективные данные у вас неважные, по всем формальным признакам нам не подходите, но, черт побери, вы внушаете мне доверие.
У посетителя создается впечатление, что Карыгин берет его в виде исключения, оттого что сочувствует, оттого что хочет помочь. Он уходит, испытывая благодарность. Хороший начальник попался. С виду суровый, но душевный, отзывчивый.
Никто о такой психологической обработке не знал и узнать не мог — не станет же человек рассказывать, что принят на завод в виде исключения, только из милости.
Не раз Карыгина пробирали на собраниях за надменность, за барство, за то, что секретарша его подолгу держит людей в приемной, — все было тщетно. Карыгин своим особенностям не изменял и перевоспитываться не собирался. Однажды он даже решил показать зубы, дабы впредь критиканы поостереглись общипывать его. Воспользовавшись тем, что рабочий Удальцов, всенародно накричавший как-то на него на собрании, совершил прогул, Карыгин подсунул под горячую руку прежнему директору Лубану приказ об увольнении Удальцова. Пока спохватились да пересмотрели дело, разобиженный рабочий с завода ушел, и замысел Карыгина оправдался: люди почуяли, что с ним шутки плохи. Зато другой раз, оставшись замещать Лубана, Карыгин отдал на премии половину директорского фонда. Сия акция была оценена, и окончательно переломила отношение коллектива к Карыгину — надежный мужик, умеет карать, умеет и поощрять.
Только Брянцев выказывал неприязнь к своему заму, иногда сдержанно, а иногда не церемонясь. Карыгин подозревал, что Брянцев знает о нем больше, чем остальные, и втайне мечтал о том дне, когда неуемному директору свернут голову, возможно, не без его помощи.
Узнав, что семья Заварыкина перевезена на квартиру директора и пожар погашен, Карыгин решил предпринять контрмеры. Он ходил по кабинетам райкома, горкома, горисполкома, согласовывал какие-то свои малозначащие вопросы, а перед уходом как бы невзначай говорил примерно такое:
— Лихо товарищ Брянцев вставил фитиль городским руководителям, лучше и придумать невозможно — вот какой я сознательный, ради благополучия рабочего человека в одну комнату переехал. — И советовал: — Надо обуздать Брянцева, а то и взнуздать, чтобы впредь неповадно было подобные коники выбрасывать.
Мало того, Карыгин упорно доказывал, что поступок Брянцева — логическое завершение проводимой им линии задабривания рабочих, игры в демократию, линии, которая ведет свое начало от создания института рабочих-исследователей. Слишком большую роль отводит он общественности. Засим следовал устрашающий прогноз: «Это может привести к пагубным последствиям — завод перестанет быть управляемым».
Когда Карыгину возражали, он вытаскивал из своей колоды меченых карт главный козырь.
— А разве коллектив завода не вышел из повиновения, когда отказался выполнить требование Москвы перейти на гостовскую технологию?
В этой фразе все продумано, каждое слово отточено: «старая» заменено «гостовской»; «отказался перейти на старую технологию» — ничего страшного, а «отказался от гостовской» звучит как крамола; «игнорировал требование Хлебникова» — ну и что? — «института» — задумаешься, а «игнорировал требование Москвы» — это уже настораживает и даже возмущает.
Было над чем подумать городскому начальству после разговора с человеком, прошедшим большую жизнь, постигшим ее премудрости.
Особенно задумался над словами Карыгина секретарь райкома Тихон Рафаилович Тулупов. На партийной работе он недавно, в сложных переплетах не бывал, а Карыгин — тертый калач. Как к его сигналу не прислушаться? «Неуправляемый завод, — рассуждал наедине с собой Тулупов. — Ничего себе пилюлька может получиться! И с квартирой Брянцева оправдать нельзя — его поступок выходит за пределы дозволенного должностному лицу, им Брянцев как бы говорит: „Вот полюбуйтесь, каков я!“ А остальные что, холодные чиновники? Нет, надо вмешаться, пока не поздно, прибрать Брянцева к рукам. Только как прибрать, когда на заводе слабый секретарь парткома? Подмял его директор, полное единодушие между ними, ни разу не поскандалили. А если воспользоваться перевыборами? Но кого рекомендовать вместо него?»
Кандидатуру секретаря парткома подсказала сама обстановка. Конечно же, Карыгина. У него не только большой опыт работы с людьми, у него еще хватка железная. Такой обуздает Брянцева. Однако замысел этот Тулупов подверг сомнению, когда вдруг предположил, что Карыгин сводит с Брянцевым личные счеты и, возможно, вынашивает мечту сесть на стул секретаря парткома.
И он решает так: даст Карыгин согласие — значит, пускать его на партийную работу нельзя, а откажется — сделать все возможное, чтоб стал секретарем парткома.
Карыгин сделал дипломатический ход, чтобы набить себе цену, — отказался и уловил своим тончайшим нюхом, что попал в цель, добился своего.
А вечером, похлопывая себя по животу после испитого чайку, он мысленно произнес, удовлетворенный своей проницательностью: «Мне бы только помогли приподняться. А там я уж сам встану в полный рост».
ГЛАВА 13
Одно и то же каждый день: из Ташкента в Джизак, из Джизака в Ташкент по несносной дневной жарище, когда воздух и плотен, и неподвижен, и раскален, точно в духовке. У Апушкина появился сменщик, ездят они поочередно. Но сменщик ездит один, а с Апушкиным всегда Саша Кристич. Тяготы дороги они делят пополам. Туда, по утренней прохладе, — Апушкин, обратно — Кристич. Нудно и однообразно — никаких решительно впечатлений. Лишь кое-где дорога строчечно обрамлена зеленым, а вообще-то сплошная неживая пустошь. И Апушкин не без удовольствия вспоминает их путь в Среднюю Азию. Он, собственно, привык к однообразию дороги — испытания, как правило, бывают челночные. Но одно дело выезжать из Москвы и возвращаться в Москву, а стало быть, домой, другое — когда ты надолго оторван от семьи и знаешь, что не скоро свидишься с ней.
Шины оказались на диво износостойкие. Кристич даже перестал проверять их. Раз в пять дней сделает замер, запишет в журнал — и все заботы. Только камешки, застревавшие между шашками протектора, частенько приходилось выковыривать, чтобы не грызли резину.
Сашина уверенность в резине передалась Апушкину, и тот не знает — радоваться этому или огорчаться. С одной стороны, хорошо, что заводским ребятам удалось сделать добротные шины, а с другой… Гарантийный километраж шины — тридцать две тысячи, эти пройдут наверняка больше. Так, гляди, все лето и прокатаешься по чертовой жарюке, если не стрясется беда — подчас он с трудом справлялся с дремотным состоянием. Повезло еще, что рядом Саша.
Не очень любит Апушкин, когда Кристич за рулем, — у него руки и язык одновременно не работают. Что-нибудь одно: либо машину ведет, либо разговаривает.
